Невыдуманные истории от Жоры Пенкина

Тут вмешался главный инженер:

– Какого хрена ты здесь, если этот кран должны были поставить на профилактику? Тут же должен быть другой кран.

– У того крана кардан полетел, – пролепетал боец, – его в ремонт, а меня вместо него.

– Так вместо него – это не сюда, а на разъезд Квилишкис, что в пяти километрах отсюда.

– Товарищ лейтенант сказали, что нужно ехать туда, где я был в прошлый раз, я и приехал.

Комбат, сопя и играя желваками на скулах, переводил взгляд с главного инженера то на Пенкина, то на воина. Поняв, что виноватого за одну минут ему не найти, он рявкнул:

– Следуйте за мной! Да пошевеливайтесь!

Пока он с майором Грудовским шел к машине, Пенкин и водитель уже заняли места в кабине крана. УАЗик взревел и понесся по дороге. За ним, едва поспевая по грунтовке, летел кран.

– Не отпускай его, но и близко не прижимайся. Комбат в бешенстве, может отмочить что угодно.

Дорога была извилистая, на кране было написано «скорость не выше 40 км в час», однако стрелка спидометра часто уходила за шестьдесят. Управлять такой махиной было непросто. На поворотах кран заносило и валило на бок. Двенадцатиметровая стрела весом больше тонны – это вам не шутки. Неожиданно, когда комбатовоз скрылся за поворотом, заросшим кустами, Пенкин тихо сказал водителю:

– Притормози.

Тот начал притормаживать, одновременно входя в поворот. В семи метрах за кустами стоял УАЗ. Солдат побледнел и изо всех сил надавил на педаль тормоза, даже привстав с сидения. Несмотря на то, что колеса были заблокированы, кран несло прямо на машину комбата. Боец едва сумел вывернуть руль, чтобы уйти от удара и машину развернуло поперек дороги. Комбат высунулся в приоткрытую дверь и гаркнул:

– Что плетётесь, как сонные мухи?

Комбатовоз вновь полетел вперед, а кран за ним.

– Видишь, что делает? – спросил водителя Пенкин.

Тот только кивнул головой, вытерев пот со лба рукавом.

«Да, – подумал Жора, – а комбат не робкого десятка. Не притормози Паша на повороте, кран бы снёс его машину. Впрочем, может он этого и добивался? А за разбитую машину и, не дай Бог, травмы командиров пришлось бы мне отвечать по полной мерке. Как старшему по машине…»

Показался объект. Там кран был действительно нужен позарез. Грузы были такие, что справиться с ними мог только шестнадцатитонник. Вернулись в часть они уже к темноте.

Пенкин перед сном, вспоминая свою поездку, для себя решил: с этим нужно что-то делать. Так дальше жить нельзя.

Фронда

– Огуренков, что опять у тебя за волокита с ремонтом дизель – компрессора? Забыл, что он с утра нужен будет на работе. Хочешь, чтобы из-за тебя мой батальон план сорвал? – прорычал, вместо «Здравствуйте», вошедший в офицерскую столовую комбат. Видно было, что он сильно не в духе, да еще возможно и с похмелья.

– Поляков, это не твои бойцы возле автопарка балду бьют, вместо того, чтобы грузить инструмент в машину? А вы все думаете – откуда берутся потери времени.

Оба упомянутых лейтенанта, встали, не дождавшись чая и, дожевывая на ходу бутерброд с маслом, который выделила им на завтрак Родина. Они бодро выскочили из вагончика, надевая на ходу фуражки и, вспоминая все крепкие выражения, которые невольно лезли на ум.

После этого майор уселся на свое любимое место в дальнем углу, откуда во время принятия пищи он, как сип белоголовый зорко поглядывал на офицеров, сидящих за другими столиками. Рядом с ним за стол никто не садился, за исключением зампотеха или главного инженера. Замполит части и зам. по тылу, когда приезжали в городок, привозили собой жен, а потому предпочитали обедать дома и в столовой вообще не появлялись.

Картины, подобные приведенной выше, когда кто-либо из офицеров выскакивал из-за стола, недоев завтрак или обед, повторялись практически каждое утро. А, бывало, и без обеда кто-либо оставался.

Вообще-то в этом заведении существовал определенный этикет. Когда офицер заходил в столовую, то громко здоровался со всеми присутствующими без рукопожатий, вешал фуражку, садился за стол и желал присутствующим приятного аппетита. Пенкина это сначала смешило: «Ну, какая мне разница есть у них аппетит или нет».

Однако с волками жить – по-волчьи выть. Привык и он. Не мог он только привыкнуть к хамству начальников.

Пока Жора Пенкин топтал сапогами плац на сборах в Чернигове, в их воинскую часть прибыло новое пополнение солдат, и офицеров. Офицерами были в основном лейтенанты, призванные на два года после ВУЗов. Естественно, что вскоре они уже были знакомы с Пенкиным, сначала заочно, поскольку каждому из них в красках рассказали о казусе на строевом смотре, а потом и непосредственно. Как ни крути, а это были другие офицеры, чем те, которые окончили военные училища. Моментов здесь было два: во-первых, двухгодичники были, как правило, более начитанными, эрудированными и человечными по отношению к подчиненным. А во вторых, служба у них хоть и была почётной обязанностью, но была она не навсегда и даже не на двадцать пять лет. Каждый из них, за редким исключением, мечтал вернуться к себе в свой родной город, к семье и друзьям. Поскольку не было желания получать новые звания и должности, не было и желания подстраиваться под самодурство начальства, терпеть порядки, установленные вопреки привычному образу жизни и здравому смыслу. Короче, скоро в комнате вагончика Жоры Пенкина стала собираться офицерская молодёжь «с гражданским уклоном», как они сами себя называли. Молодые люди играли в шахматы, могли расписать «сочинку» или «ленинградку» без фанатизма к деньгам: по гривенничку за вист, а еще вели разговоры, обсуждая порядки в части, действия начальников, а так же как с этим бороться и в каких случаях. Человек несведущий может подумать: «Что у них там офицерских собраний не проводили, где можно всё высказать. Или партийных собраний не существовало?».

Всё было. Только офицерским собранием руководит или командир части или кто-либо из его заместителей, так что попытки критиковать начальников пресекаются в корне. Кроме того, Пенкина замполит части ознакомил под роспись с секретной Директивой вооруженных сил СССР, в которой черным по белому было написано: «Запрещено критиковать на партийных собраниях и конференциях командиров и начальников за отданные ими приказы и распоряжения». В войсках её называли «Иметь можно только тех, кто ниже тебя ростом». В этой ситуации недовольство, всё больше возраставшее в части, требовало своего выхода. Топить своё душевное неустройство в водке – это выход тупиковый. Открытый бунт был невозможен. Бунт во все времена в армии жестоко подавлялся. Угодить под трибунал можно было запросто. Поэтому Пенкин, а как-то само собой он стал как самый старший и занимавший наиболее высокую должность, главарём «фракции офицеров-двухгодичников, предложил действовать в рамках «Фронды». Тем, кто плохо был знаком с историей и не читал «Двадцать лет спустя», пришлось разъяснить, что это не революция и не попытка переворота или саботажа. Это так дворяне говорят «фе» своему королю, когда он слишком неправильно себя ведет по отношению к ним. Всё должно было быть исключительно в рамках воинского Устава и Уголовного кодекса. В общих чертах план был следующий: Обращаться в присутствии начальства друг к другу исключительно по имени – отчеству. В тех случаях, когда кто-либо из кадровых офицеров обращается к двухгодичнику непочтительно, делать вид, что не слышал обращения, когда же кто-либо из старших офицеров употребляет в обращении мат, то издевательски невозмутимо переспрашивать: «Извините любезный, это Вы мне?» Вскоре количество офицеров в части, призванных на два года, стало сравнимо с количеством кадровых, а это уже была сила. Эта политика, говорят, впоследствии начала довольно быстро приносить свои плоды, но полной победы принятого на вооружение метода Пенкин уже не увидел. Произошел вскоре случай, который перевернул его дальнейшую судьбу.

Всё началось еще утром. Сначала комбат испортил настроение в офицерской столовой двум лейтенантам так, что продолжать завтракать они уже не смогли и предпочли убраться, лишь бы не слышать придирок по своему адресу. Потом зам. потех перед общим разводом на плацу, когда уже началось построение в ротные коробки, громко обратился к командиру мехвзвода лейтенанту Долгову:

– Ну, что, бл*дь, механик хренов, опять компрессор к работе не готов?

Бранное слово было употреблено для связки слов, а не лично и в другой раз лейтенант бы пропустил этот выпад мимо ушей, но «фронда» уже началась.

Долгов сделал идиотическое лицо и вежливо переспросил,

– Извините, где?

– Что, где? – невольно переспросил майор.

– Бл*ди где? Что-то я давно баб в руках не держал, – так же громко ответил ему лейтенант.

Офицеры, стоявшие в строю неподалеку, захохотали, наблюдая эту сцену. Зампотех позеленел от злости и хотел, было, что-то сказать, но заиграл из репродуктора марш «Прощание славянки» и войска двинулись по плацу, держа строй в шеренгах и колоннах.

Это сошло с рук лейтенанту. Очевидно, зампотех раздумывал, как же ему следует поступить. С подобным случаем он еще не сталкивался. А, самое главное, лейтенант ведь ему не грубил, он только повторил его слова…

После обеда шестеро «фрондеров» отправились в город Дукштас. Он был в двух километрах от их лагеря. Этот городишко литовский был невелик, однако в нём были дома, ходили люди в обычной одежде, а не в военной форме, работали магазины и даже рынок. Когда прогулка по городу была уже почти завершена, у Пенкина внезапно возник план, к исполнению которого все дружно приступили.

На следующее утро, когда наступило время завтрака, четыре лейтенанта стояли у входа в офицерскую столовую, о чем-то тихо беседуя. Увидев, как комбат, выйдя из своего вагончика, направился к столовой, они зашли внутрь и расположились за столиком, который был ближе всех к командирскому. Столик этот сегодня отличался от других. Посередине красовалась подставка с салфетками, а по краям лежали столовые приборы. Как только они уселись за стол, боец из кухонной обслуги в белоснежном фартуке подал на подносе им нарезанный хлеб, положенное традиционное сливочное масло, а еще в миске восемь яиц. К этому были присовокуплены четыре стакана в мельхиоровых подстаканниках, вроде тех, что были в ходу в те времена в пассажирских поездах.

Комбат вошел в столовую решительным шагом и сразу прошёл в свой дальний угол, заняв место за своим столом. В это время четыре лейтенанта вели за своим столом непринужденную светскую беседу. Поскольку в столовой вставать при появлении начальства, согласно Уставу не требуется, а поздороваться комбат не счёл нужным, то лейтенанты никак не отреагировали на его появление. Более того, постукивая чайной ложечкой по тёплому яичку и аккуратно снимая с него разбитую скорлупу, Пенкин обратился к Волжанцеву,

– А что, батенька, нынче в столичных театрах дают? После «„Юноны“ и „Авось“» я как-то упустил последние новинки. Вы всё-таки житель столицы, поведайте нам, будьте любезны.

– На театральном горизонте, достопочтенный мэтр, я вижу некоторое затишье, хотя, пожалуй, стоит отметить «Гнездо глухаря» Виктора Розова, в театре Сатиры. Папанов там блестяще сыграл, а ведь не молод уже.

– А у Вас, сударь, в Питере, что на музыкальных фронтах делается? – обратился Жора к Долгову.

– Видите ли, уважаемый, Георгий Петрович, в Питере тихо. Сейчас по части музыки шум скорее в Москве. Вот, к примеру, – отвечал с улыбкой лейтенант, намазывая масло на хлеб и сдабривая его горчичкой, – вышел в свет диск Высоцкого, а еще недавно он только по магнитофонным записям в народе расходился. Группа «Аквариум», не успев родиться, уже громко брякает копытами и пробивает себе дорогу наверх. Среди студентов она чрезвычайно популярна.

– Не слышал о такой.

– Услышите еще, заверю Вас.

Между тем комбат, слушая всю эту интеллигентскую чепуху и, наполовину не понимая, о чём идёт речь, начал краснеть, на скулах у него заходили желваки.

В это время ему на подносе солдат в белом фартуке принес миску с овсяной кашей, масло и чай в эмалированной кружке.

У майора от гнева глаза чуть не выскочили из орбит. Ему хорошо было видно, что стоит на столе у лейтенантов. Он за это время успел разглядеть, как ловко достает из скорлупы содержимое яичка всмятку, лейтенант Огуренков и как с удовольствием прихлёбывает чай лейтенант Пенкин, промокнув рот ажурной салфеткой.