Невыдуманные истории от Жоры Пенкина

Суббота в войсках, как известно, это парко-хозяйственный день. Он всегда начинается (во всяком случае, в то время) с общего построения и прохождения войск мимо командования. Этакий маленький парад, после чего все расходятся по местам проведения работ. Однако командир второй роты старший лейтенант Ступаков заступил на дежурство по части и ходил рядом с плацем при пистолете и красной повязке, чтобы отдать утренний рапорт комбату.

– А кто прохождением роты на разводе будет командовать?

– Вот ты и скомандуешь, а я посмотрю. Ты же у нас шибко грамотный, значит и с этим справишься.

Плац батальона – это громко сказано. Была довольно ровная, вытоптанная солдатскими сапогами, поляна размером примерно с половину футбольного поля, с краю которой из досок, выкрашенных охрой, стояла трибуна.

Утром в субботу, к полвосьмого по Москве, подразделения уже стояли, выстроенные в ротные коробки. Послышался рев мотора, и в клубах пыли показался на дороге, что шла со стороны вокзала, командирский УАЗик, прозванный солдатами «комбатовоз». Из него вылезли комбат, замполит и какой-то подполковник, сверкавший сапогами, звездами, петлицами, орденскими планками и сшитой в ателье фуражкой.

«Проверяющий из бригады», – прошелестело по построению войск. Все трое взошли на трибуну, за ними еще два зама комбата. Рявкнула из репродуктора на столбе вбитая в мозг мелодия «Прощания со славянкой», и роты двинулись, чеканя шаг, насколько это возможно на грунтовке.

Пенкин для себя решил, что будет повторять все за командиром первой роты, которой командовал старлей Тертышный, высокий красавец, окончивший Высшее училище тыла и транспорта. Пенкин развернул роту сначала правым флангом к краю плаца. По команде «прямо» она начала движение. Команду «правое плечо вперед» его подразделение тоже выполнило блестяще, плотным строем. Жора успел заметить, слегка обернувшись назад, оттопыренный вверх большой палец Ступакова, который, улыбаясь, стоял у подножья трибуны. Успех окрылил лейтенанта и, выйдя напрямую с трибуной, он отдал последнюю команду, не расслышав, что же скомандовал Тертышный. Вместо команды «правое плечо вперед», когда нужно повернуть строй колонной, он молодцевато вскинул руку к козырьку фуражки, как его предшественник, и во все легкие скомандовал: «Направо!» Солдатский строй мгновенно выполнил эту команду, и рота не колонной как для парада, а развернутым строем, как для штыковой атаки, прошествовала под марш мимо трибуны. Пенкин этого конфуза несколько минут не замечал. Он даже не понял, что ошибка командовавшего строем поручика Ромашова из бессмертной повести Куприна, над которой он смеялся еще в школе, была бледное подобие того, что сотворил он сам. Начальство на трибуне на минуту замерло. Потом до Пенкина долетел рев комбата, подобный звуку, издаваемому раненым бегемотом: «Отста-а-а-вить!!!».

– Что отставить? – переспросил Пенкин, остановившись и повернувшись с рукой у козырька к трибуне. В него уперся его собственный строй и чуть не сшиб с ног. «Стой!» – прозвучала команда старшего сержанта Коровина.

– Лейтенант Пенкин, ко мне, бегом! – услышал Жора команду замполита. Он крикнул Коровину: «Командуй» и побежал к трибуне, на ходу раздумывая, опустить руку от козырька или нет.

В это время подполковник выпучив глаза, спускался с трибуны и орал на бледного, идущего за ним комбата.

– И вот за этого ты просил, чтобы не отправлять его на курсы в Чернигов? Если это самый лучший, то, что от остальных ждать? Тебе погоны не жмут? Еще подобное художество увижу, ты у меня сам опять ротой командовать будешь. В штабе через десять минут совещание руководства. Объявите.

Он скрылся в штабном вагончике. В это время на плацу стоял хохот. Смеялись все, включая солдат первого года службы. После команды комбата «отставить» никто не решился продолжать парад, поэтому все подразделения оказались в разных местах плаца и по-разному построены. Над плацем все еще ревела «Славянка». Картина была фантасмагорическая. Пенкину было стыдно, как будто он голый стоял среди многолюдной площади. Хоть стреляйся.

– Ты это специально? Специально? – допытывался замполит. – Мы тебе выговор объявим!

Будучи морально раздавленным и чуть не падая от волнений и усталости, Жора отрешенно посмотрел на него и, махнув рукой, отправился к себе в вагончик.

Через два дня колеса поезда ласково отстукивали ему, лежащему на второй полке пассажирского поезда: «в Чернигов… в Чернигов… в Чернигов», от чего он временами погружался в сладкую дрему.

В Чернигове

Чернигов обрушился на Пенкина слепящим украинским солнцем, сигналами автобусов и чириканьем воробьев возле вокзала, запахом разогретого жарой мягкого асфальта и, конечно, запахом цветов. Зелени было много. Огромное количество клумб и газонов благоухало, сразу гиацинтами и нарциссами, тюльпанами и лилиями, а к этому всему примешивался аромат цветущих сиреней и акаций. По улицам шли люди в нарядной одежде, а девушки были, кажется, все только ослепительной красоты.

Слегка обалдевший от этих видов южного города, Пенкин небыстрым шагом достиг расположения воинской части. За высоким бетонным забором был образцово-показательный Черниговский учебный полк желдорвойск Советского Союза.

Видя, как в дверях проходной время от времени исчезают сплошь лейтенанты с чемоданами или, как он, большими сумками в руках, Жора понял, что прибытие офицеров на курсы идёт в самом разгаре. Он храбро шагнул в полумрак проходной и был тут же остановлен дежурным офицером. Проверив командировочное предписание тот, окинул прибывшего лейтенанта ироническим взглядом и вышел вместе с ним во двор, в котором раскинулся роскошный плац, как в учебнике по строевой подготовке. Были там еще спортивные площадки и разного рода тренажеры, а так же сооружения, происхождение которых было пока не ясно.

– Воин, ко мне, – скомандовал дежурный. Когда рядовой в чистенькой отглаженной форме подбежал к капитану, тот продолжил, – берешь у лейтенанта вещи и провожаешь его в расположение третьей роты. Знаешь это где?

– Так точно.

– Дай, я сам донесу, – начал было протестовать Жора, но наткнувшись на гневный взгляд дежурного, понял, что в данном случае, это неуместно. Рядовой, с баулом и пакетом в руках, полубегом двигался, по дорожке, огибая плац, за ним едва поспевал Жора, чувствуя себя нелепо в спортивном костюме. Они оказались у каменного корпуса в двухстах метрах от проходной.

– Вам в канцелярию надо, к майору Приходько, сказал рядовой, поставив сумки у входа.

Пенкин постучался в дверь и вошел с вещами. За столом сидел широкоплечий майор, который, оторвав глаза от бумаг, вперил их в лейтенанта.

– Разрешите войти, товарищ майор?

– Ты уже вошел. Кто таков?

– Лейтенант Пенкин, прибыл на курсы, согласно предписанию.

– Почему не в форме? Приказано было прибыть в повседневной.

– Никак нет. Дословно если, было написано: иметь повседневную для строя и спортивную форму. Одна на мне, другая с собой, правда, еще не оборудованная, погоны не пришиты. Вот я в спортивной и прибыл, по погоде.

– Ладно. Завтра оценим. Размещайся во втором кубрике.

– Прям, как во флоте.

– Любитель поговорить? Что, «во второй палате» звучало бы лучше? – начал закипать майор, – небось, замполитом служишь?

– Ага, – кивнул Пенкин.

– «Ага» – это господин по-турецки. В армии принято отвечать или «так точно» или «никак нет».

– Так точно, – гаркнул Пенкин.

– Что, так точно? – нахмурил брови майор.

– Ага-господин, по-турецки.

– О-о-о, да ты еще и шутник, ладно. Завтра будет возможность отличиться, а пока – Шагом марш отсюда.

То, что майор назвал кубриком, представляло собой большую комнату с тремя десятками пружинных кроватей, при каждой стояли тумбочка и табуретка. Два двухтумбовых стола у большого окна и длинная вешалка.

Половина из них уже была занята. Поняв, что столы недолго будут пустовать, Жора предпочел выбрать койку от них подальше, от входа тоже.

После немудрящего ужина, Жора решил недолго прошвырнуться по городу, поскольку предстояло еще привести в порядок обмундировку. Вечером он за два часа справился с этой задачей с помощью подсказок коллег, прослуживших уже по полгода. Познакомился с соседями по койкам. Слева обосновался Толя Подкопаев – старлей родом из Москвы, который служил замполитом роты в Виноградове, а справа Костя Столпер родом из Питера, который службу нес командиром взвода где-то под Киевом.

В шесть утра майор Приходько заполнив собой весь объем входной двери скомандовал «Подъем, построение в шесть десять в спортивной форме возле казармы». Когда Пенкин влился в разношерстную толпу, поскольку на строй это было похоже мало, Приходько окинул взглядом, пахнущее вчерашним перегаром воинство, одетое кто во что горазд и аж присвистнул, потом рявкнул:

– В колонну по два становись, по росту разберись.

Когда это было исполнено, он развернул строй лицом себе и объявил:

– Вас здесь девяносто семь человек. Вы – это учебная офицерская рота учебного полка. Я ваш командир и воинский начальник. По всем вопросам – ко мне. Обращение только по уставу. За месяц я должен из вас сделать офицеров, которым не стыдно доверить, солдатами командовать. Для начала 3 км пробежка, привести себя в порядок, в 7—45 построение, завтрак, в 8—30 жду вас снова на плацу для инструктажа. Все, время пошло, – и офицеры побежали по дорожке стадиона нестройной толпой, обливаясь потом на щедром черниговском солнце. Возглавлял воинство прапорщик, как выяснилось, старшина роты, по фамилии Гудзь и тех, кто с бега переходил на пеший ход, строго спрашивал: «Яак хвамилиё?», а полученные данные тут же заносил в записную книжку. Пока все не пробежали дистанцию, он не отставал, постоянно подгоняя арьергард. На построении выяснилось, что у половины не очень аккуратно пришиты погоны, а лейтенант Куспангалиев пришил петлицы поперек воротника. У кого-то не было спортивной обуви, у кого-то портупеи. Однако к исходу вторых суток, по крайней мере, внешне, учебная офицерская рота выглядела вполне пристойно. Драли офицеров – двухгодичников (а так их называли повсеместно, отличая от офицеров кадровых) как «сидорову козу», без скидок на возраст и звание. Командиры взводов, слава богу, были свои из старших лейтенантов уже отслуживших в свое время срочную службу рядовыми.

Началась для Пенкина новая круговерть. Это, конечно, была не служба солдата первогодка в желдорвойсках, но и не курорт, уж это точно. Наступало долгожданное воскресенье. Можно было выйти в город и насладится свободой, относительной, конечно, с учетом того, что гулять приходилось в форме. Что радовало, увольнительная была не нужна, ведь Пенкин «со товарищи» были советскими офицерами. В ресторан или пивную можно было зайти без оглядки. Частые весьма патрули нужно было вовремя замечать и козырять начальнику, неввязываться в пьяные разборки и тогда к 23 часам можно было с чувством не зря прожитого дня возвратиться в полк и плюхнуться в чистую постель. Нужно отметить, что офицер в форме, в то время на Украине (западную её часть не берем), был весьма желанным гостем практически везде. Поэтому, болтаясь без боязни по городу мелкими группами по 2—3 человека, лейтенанты заходили в магазины и кафе, на почту и в кино, с удивлением разглядывая вывески, выполненные на украинском языке. Жора весьма значительное время посвятил изучению Черниговской старины, благо в этом городе было что посмотреть. Одних древнейших соборов пять штук.

Вечером, у тех, кто обладал денежными средствами, частенько возникало желание посетить рестораны. Хорошая кухня, знакомая музыка и песни всё это привлекало. Естественно, что возникали там и знакомства с девушками, которые шли на контакт весьма охотно. Был в этой, возникающей в ходе ресторанной вечеринки симпатии, еще один момент. Часть из нынешних сослуживцев Жоры Пенкина была свободна от брачных уз, а часть даже состоя в браке, с ухмылкой демонстрировала любопытствующим красавицам, пустую страницу в новеньком удостоверении личности офицера, которое теперь заменяло им паспорт. Это была оплошность кадровых служб, не придававших этой отметке большого значения. Кольца же все по совету командиров практически все поснимали. Жора этого не делал принципиально.

Своё кольцо, которое сверкало у него на безымянном пальце, он называл «красота без иллюзий». Брякнул так Пенкин однажды, на вопрос симпатичной соседки по столу в ресторане «Ластiвка», где с друзьями проводил вечер. Он потом неоднократно за время службы произносил эти, ему самому понравившиеся слова. По крайней мере, изображать из себя холостяка, готового скоропостижно жениться, ему не приходилось. Девушки охотно шли с офицерами танцевать и позволяли себя провожать по окончании вечера. Часто знакомство завязывалось, с невинного вопроса: «А в каких войсках вы служите?». Пенкин как-то отвечая на этот вопрос, схохмил, а потом в их среде, по крайней мере, на сборах, так и прижилось.

– Подводная авиация, – с самым серьезным выражением лица по секрету сообщил он своей визави, во время танца.

– А что разве есть такие войска?