Замок без зеркал

Ананке попрощалась со мной, напоследок сказав, что мне приготовили покои на четвёртом этаже, и удалилась, оставив меня наедине с гнетущими мыслями. После нашего разговора в моей душе поселилось какое-то тягостное ощущение беспросветности. Я надеялся, что оно пройдёт к утру после сна, но заснуть в ту ночь я так и не смог. И никто в Новом Карфагене не спал. Город вечно бодрствующих мёртвых сиял тысячами огней.

5

Вскоре я оказался в ещё одном городе Сопротивления – в Анакреоне, находящемся на одноимённом острове в Зелёном океане. Там постоянно властвовали сумерки. Город был усыпан огнями, как и Новый Карфаген. Он оказался весьма современным и представлял собой огромный мегаполис с громадными обсидиановыми и серебристыми небоскрёбами. Посредине этого буйствующего урбанистического великолепия, на главной площади, была воздвигнута просто колоссальная по своим размерам статуя ангела. Чёрные надгробия-высотки доставали ей лишь до половины. Ангел был изображён присевшим на одно колено. Его правое крыло касалось земли, а левое было расправлено вверх. Бесстрастное лицо обращалось к востоку, к солнцу, будто умоляя его взойти. Но с тех пор, как к власти пришёл Эвклидис, оно больше не всходило, либо постоянно было затянуто чёрными, как смоль, тучами. Меч, что безмолвный каменно-металлический страж держал в руке, пронзал землю, а его рукоять касалась облаков. Бронзовый обод короны ангела играл огнями города, отливая золотом и багрянцем, имитируя свет долгожданного заката. У меня захватило дух от великолепия сотворённого неизвестными ваятелями произведения искусства. Нигде я не видел ничего подобного: ни на Земле, ни в мире асов, ни на какой-либо другой планете.

Как сообщила Ананке, в Анакреоне базировалась значительная часть армии Сопротивления. Но у Эвклидиса всё равно было в десять раз больше воинов. Победить его лишь силами повстанцев не представлялось возможным. Можно было лишь вести вялотекущую войну с мелкими стычками, которая ни к чему бы не привела. Требовались радикальные действия, но у Сопротивления не хватало ресурсов. Я предполагал, что в самом крайнем случае смогу заручиться поддержкой дяди в обмен на то, что сделаю выбор, который от меня ждут, в его пользу. Но всё-таки надеялся, что до этого дело не дойдёт.

И Карфаген, и Анакреон были надёжно сокрыты от взора Бога Смерти. И хоть о последнем городе он догадывался, но проверить свои догадки никак не мог – Анакреон окружало невидимое силовое поле, стирающее его со всех радаров, по воздействию похожее на магнетические скалы, из которых был высечен Карфаген.

Мы добирались на корабле – старинном парусном корабле с эмблемой Сопротивления на чёрных парусах. И хоть кто угодно, учитывая необычную геометрию мира Посмертия, мог бы проложить на остров сухопутную дорогу – руководители Сопротивления, в частности, Арсений, предпочитали именно морской путь.

Когда они прибыли в город, мне незаметно открылось истинное положение вещей и расстановка сил в этой вечной гонке. К Арсению – я услышал это впервые – обращались не иначе, как «Лорд Имморталис», Ананке же была просто Ананке. В Анакреоне её спутник чувствовал себя гораздо увереннее – возможно, они всего лишь поделили города и сферы влияния на двоих, а возможно, я до поры до времени просто не замечал невидимой власти истинного главы Сопротивления, сосредотачивая внимание на чём-то другом: на личной истории Ананке, например, и на событиях прошлого, которое давно пора было позабыть. Я даже не удивился, поняв, что Арсений занял главенствующий пост. Нетрудно догадаться, с чьей лёгкой руки это произошло. Конечно же, всё дело было в Ананке. Удивительным образом, мужчины, которых она любила, возвышались… ну просто до небес и обретали ещё бо?льшие власть и величие, которые имели. Эвклидис был никем (в мире Посмертия) до встречи с ней. И дело не только в том, что она являлась его близнецовым пламенем. Она обладала какой-то удивительной энергией созидания, благодаря которой мёртвые, связывавшиеся с ней, переходили на совсем иной уровень развития. Больше всего преуспели Эвклидис и Арсений. После знакомства с этой удивительной девушкой-медиумом Арс, вообще, повернул свою жизнь в совсем иное русло, ну а когда они наконец-то встретились в мире Посмертия, он даже решил бросить вызов Богу Смерти. Интересно, почему? Каковы были глубинные мотивы его поступка? Его, действительно, так возмущал диктат Эвклидиса, или он просто хотел занять его место? И кто так «промыл» Ананке мозги, что отвратил её от собственного близнецового пламени, каким бы оно ни было? Поистине, на это нужно было иметь колоссальную смелость и безрассудство. Ну а пока «Властелин Бессмертия» играл роль благодетельного спасителя, избавившего несчастную Ананке от невыносимого гнёта Бога Смерти, у неё самой даже не возникало мыслей о том, что он тоже может преследовать какие-то личные цели в борьбе Сопротивления против её бывшего друга.

Я понял, что меня начало заносить не туда в моих умозаключениях – в совсем ложную сторону. Арсений, без сомнения, был положительным человеком, совершившим при жизни много благих деяний. Лишь один его крупный поступок, признаться, был скверным. Но он оступился лишь раз при жизни. И один раз после смерти – с Ананке: всё-таки привязывать к себе живого человека, пусть и ради его же «блага», считалось злом. И не просто привязывать, но ещё и отсекать душу от её близнецового пламени. Я понимал, что другого выхода не было, но я не оправдывал Арсения, а Ананке… У неё просто не хватило опыта разрулить эту ситуацию в силу своего молодого возраста. Когда произошли описанные мной события, ей едва исполнилось тридцать лет, тем более, она ещё всегда ощущала себя ребёнком. Она рассказывала, что Арсений поначалу стал её куратором. Они часто общались телепатически, а бывало, её сознание перемещалось в непознанное чудесное место, где встречало его душу.

– Помню, там было много света. – Рассказывала она. – Яркое розово-алое сияние заливало всё вокруг, но оно было мягким. От него не болели глаза, и приходило успокоение. Я не могла понять, что меня окружало: то ли бесконечный город, теряющийся где-то за горизонтом, то ли прекрасное рубиновое море, либо же просто пустынная каменная местность, которая отнюдь не выглядела безжизненной. Главное – свет. Он словно был живым и осязаемым на физическом и ментальном уровнях. Он говорил, что всё хорошо, и я в безопасности. И в самый первый раз часть его материализовалась в образе Арсения. Я точно знала, что это он. А свет… Этот неземной божественный свет являлся его душой…

Рядом с ним я чувствовала себя ребёнком, маленькой девочкой, которую он держал за ручку и аккуратно вёл по большой дороге жизни. Я так и визуализировала свой образ в том месте. На мне было надето короткое голубое платье, волосы коротко обрезаны (всё детство я проносила мальчишескую стрижку), вечно сбитые коленки едва зажили. Он брал меня за руку и улыбался своей обезоруживающей, всепрощающей улыбкой. – Она усмехнулась, прервавшись. – Тогда он выглядел… Очень взросло. Тот его образ отпечатался в моей памяти навсегда… На нём отчего-то было надето старомодное, но добротное серое пальто и шляпа, которые уже давно не носят, клетчатый шарф был небрежно перекинут через шею. Не знаю, почему моё сознание визуализировало его в таком солидном возрасте. Видно, я очень нуждалась в родителях, в их поддержке и заботе, а образ молодого парня шёл бы вразрез с моими желаниями и ощущениями. Я была ведомой, он – ведущим. И вместе с тем я была полностью уверена в том, что он – важнейший человек для меня.

В то место за пределами пространства и времени я приходила, когда мне становилось совсем невмоготу, и общалась со своим новым куратором. Конечно, без экстрасенсорных способностей мне бы не удалось этого сделать.

– Ты знаешь их источник? Вернее, откуда они появились у твоего рода?

– Да… Я узнала об этом ещё при жизни… Арсений рассказал мне, откуда берутся души с такими способностями, а ему поведал об этом его коллега из Отдела Душеисследований… Он рассказал о том, что такое Большой Взрыв. О том, что такое Большой Взрыв на самом деле… Это… битва. Когда-то, на заре времён, в величайшем бою сошлись две армии: армия живых и армия мёртвых. Где, когда именно, по какой причине это произошло, тот специалист из Отдела не сообщил, либо Арсений не счёл нужным раскрывать всех подробностей. Но, честно, сначала это объяснение показалось мне бредом. Наверное, это чуждое явление потустороннего мира просто не подлежало человеческому осмыслению… Тот умрун сообщил Арсению, что способности медиумов-некромантов проявляются только у потомков тех, кто остался жив в том страшном бою… Ты знаешь что-то об этом?

От Ананке я слышал это в первый раз. В этой Манвантаре никакой грандиозной битвы между живыми и мёртвыми не происходило, значит, если она всё же состоялась, то только в прошлом цикле Проявленности Мироздания. Но как же полное растворение вселенной? Разве оно не должно было уничтожить и души? Или, может, Пралайя затрагивала лишь материальный аспект Мироздания, но обходила стороной духовный? Об этом я и сообщил Ананке.

– Если эта битва когда-то и была, то только в прошлой Манвантаре. Об этом свидетельствуют и научные факты: например, неоднородность реликтового излучения, оставшегося после Большого Взрыва. Оно не из этой вселенной. Оно – громадный шрам на теле бесконечного космоса, свидетельствующий о грандиозной катастрофе далёкого прошлого. Но то, что сам Большой Взрыв – это встреча двух армий… Такого объяснения я ещё не слышал.

– Может, тот приятель Арсения говорил иносказательно… Под Большим Взрывом и боем между армией мёртвых и армией живых он подразумевал битву в душе каждого предрасположенного к некромантии человека в тот момент, когда с ним на связь выходит первый мёртвый, и от исхода этого поединка зависит, раскроются ли способности медиума-некроманта, либо он погибнет, не в силах выдержать сумасшедшего гнёта Некромира. Я, ведь, тоже прошла через такую «битву».

– Трудно сказать, что он имел в виду. Но я ни о какой битве между живыми и мёртвыми не знаю. Хотя… На меня нельзя полагаться. Я и о своём дяде не знал. Миллиарды лет даже не догадывался о его существовании.

– Это – не твоя вина.

– К сожалению, незнание не освобождает от ответственности.

Я имел в виду всё то, что произошло после освобождения мною Тескатлипоки. Теперь от моего решения, которое я не хотел принимать, зависело, будет ли существовать Мироздание, либо останется одно Предсуществование.

История обретала новые черты… Обстановка в мире Посмертия оказалась не совсем такой, какой мне её рисовала Ананке, и как мне самому казалось. Но это не отменяло того факта, что власть Бога Смерти в том виде, в котором она исходила от Эвклидиса, негативно влияла на мир Посмертия и жизнь умрунов, и с его единоличным правлением надо было что-то делать. Хотя, был ли в этом смысл, если я медлил, ставя под угрозу всё творение своего отца? Если оно исчезнет, будет уже всё равно, свергнут Бога Смерти или нет. Может, в глубине души, я принял то злополучное решение сразу, просто до последнего не желал его озвучивать, прежде всего, самому себе. Чтоб не болела совесть. Чтоб сам себя я не изъел, пока буду помогать Ананке в её борьбе.

Я выбрал дядю. Я выбрал Тескатлипоку. И, наверное, решил, что буду корить себя за этот поступок всю оставшуюся вечность, пока что-то в Мироздании не изменится, и законы вселенной не позволят двум Создателям мирно сосуществовать вместе.

6

У Лорда Имморталиса тоже был трон. Как и у Бога Смерти. Он занял его, как только мы прибыли в Анакреон, и Ананке оставалось лишь преклонить колено. Она сделала это сразу же, без колебаний, и так естественно, будто делала это уже тысячу раз.

Я уже ничему не удивлялся. Меня нисколько не поразил монументальный тронный дворец предводителя Сопротивления, выстроенный в строгом готическом стиле: с высоченными крепостными стенами, снабжёнными множеством бойниц, с вытянутыми к небесам чёрными обсидиановыми башнями и ярким тёмно-синим пламенем, горящим на вершине самой главной из них. То пылал священный огонь Анакреона, зажёгшийся, когда строители заложили первый камень в основание города. Пламя рождало неизвестное умрунам излучение, частицы которого вспыхивали от соприкосновения с кислородом. Инженеры направили поток излучения вверх и сосредоточили его силу на самой вершине главной башни, чтобы там всегда горел этот удивительный огонь, став, наравне со звездой и фениксом, ещё одним символом Сопротивления.

Во внутреннем убранстве замка тоже преобладал синий. Залы были украшены сапфировыми панелями. А Лорду Имморталису только не хватало короны на голове. Прибыв в город, он как-то быстро преобразился. Передо мною предстал тёмный владыка, подавляющий всех вокруг своим могуществом и таящейся опасностью во взгляде слегка прищуренных тёмно-серых глаз. Он старался выглядеть доброжелательным, но я чувствовал скрытую угрозу, таящуюся за каждым его словом и жестом.

Мне позволили присутствовать на военном совещании, в который входили не только те умруны, которые связывались с Ананке на Земле, но и в большинстве те, кого назначил на должности сам Арсений, исходя из своих соображений.

Его отец и дед были военными, и хотели, чтоб он тоже продолжил династию, но Арсений избрал иную стезю. Зато теперь, после смерти, чаяния родственников, наконец, сбылись, только ни одного из них я не увидел в зале. После, когда зашёл разговор на эту тему, Ананке с сожалением сообщила, что никто из родственников не общается с Арсением из-за того, что он «привязал» к себе живого человека, то есть, саму Ананке, когда она жила на Земле. Среди умрунов такой поступок считался недопустимым и непростительным, кидающим тень на душу того, кто осмелился это сделать. Но неожиданным образом Арсению эта связь помогла стать сильнее и поднять Сопротивление против диктата Бога Смерти. Дело в том, что в каком-то виде она оставалась и после смерти духовного «реципиента», и не могла не сыграть на руку будущему Лорду Имморталису. Теперь казалось, будто он стал всемогущим, но Ананке всё равно боялась за него из-за камня умрунда, ведь Бог Смерти по-прежнему владел им, а эта вещь могла без труда развоплотить любого умруна, отправив его в Тонкий мир, обрекая на мытарства и деградацию. Но Лорд Имморталис не разделял тревог Ананке, будто у него имелся какой-то козырь в рукаве, о котором он никому не сообщал и только молча слушал рассуждения своих подчинённых, не придавая им никакого значения.

Встав с трона, он направился к нам и занял место во главе длинного прямоугольного стола. Он о чём-то усердно думал, выслушивая доклады и предложения военачальников, смотрел в одну точку, как бы сквозь пространство, и вертел в руках какой-то тёмный треугольный предмет.

Я сидел прямо напротив Арсения. Нас разделяло приличное расстояние стола, но я всей кожей ощущал могильный холод, исходящий от его сущности. Ананке сидела рядом с Лордом, по правую руку от него, и не испытывала никакого дискомфорта. Может, потому, что сама была давно мертва, а может, потому что всегда любила лишь мёртвых и ещё при жизни привыкла ко всем проявлениям некроэнергии. Несмотря на тяжкий моральный груз и огромный отток сил, по её же собственным словам, при жизни она «кайфовала» от общения с умрунами.

Но неожиданно «давление» Арсения оказалось самым сильным из всех, кто выходил с ней на связь. Он использовал больше её энергии, чем другие умруны, и Ананке, которой некому было подсказать и всё приходилось постигать собственным путём, нарабатывая опыт, поначалу этого не знала. Только со временем она поняла, что чем дольше умрун находится в мире Посмертия, тем он сильнее, и, соответственно, больше потребляет энергии, если к нему привязан живой. А значит, быстрее сведёт его в могилу… Вообще, в её истории возникало одно противоречие на другом. То она утверждала, что с приходом Арсения в её жизнь и возведением им ментальной стены между ней и Эвклидисом, негативное влияние последнего сошло на нет, и она обрела долгожданное счастье и спокойствие… То говорила совсем противоположные вещи: что Арсению пришлось привязать её к себе, и эта некросвязь явилась гораздо более сильной и ярко выраженной, а значит, и её симптомы тоже должны были проявляться в большей степени. Тогда её состояние уж никак нельзя было определить, как счастливое и безмятежное. В общем, я не мог добиться от неё толку, ну а у Арсения, вообще, не рисковал расспрашивать о природе его взаимосвязи с некроманткой. Когда я просил девушку описать свои ощущения, каждый раз её рассказы получались сбивчивыми и противоречивыми.

– Я стала чувствовать себя ещё хуже, и порою уже была не рада, что пошла на это… (Она имела в виду перекрытие одной некросвязи другой). Он [Арсений] забирал у меня очень много энергии. Но моё ментальное состояние улучшилось: я стала позитивнее смотреть на жизнь, мысли о самоубийстве и членовредительстве навсегда покинули мой разум, я стала общительной… Но вместе с тем… Мне было очень грустно… Что его нет рядом. Мы сильно друг к другу привязались. И его музыка… Она стала воздействовать на меня неожиданным образом. В некоторые моменты, при прослушивании, определённые гармонические сочетания будто обнажали этот некроканал между нами, натягивали нить, связывающую нас, до предела. Я ощущала, как всё внутри меня сжимается и закручивается в тугой узел, который никогда уже не распутать. Я пыталась визуализировать это неприятное ощущение, чтобы хоть как-то смягчить воздействие некроэнергии на своё тело и психику. Некросвязь в моём представлении выглядела, как толстые жгуты, обвивающие туловище, а может, они вовсе были вживлены в него в районе сердца, желудка и живота.

Так Ананке узнала, что «молодые» умруны, имеющие небольшой срок пребывания в мире Посмертия, цепляются к живому, в основном, за ноги и за две первые чакры, а мёртвые более высокого порядка в большинстве случаев прикрепляются к анахате.

Я слушал Ананке с содроганием, а она ничуть не волновалась, рассказывая обо всех тонкостях взаимодействия с миром мёртвых, будто об обыденных вещах. Если для неё все эти некромагические штучки и были привычными, то меня, несмотря на то, что я являлся членом Руководства, они шокировали. Но всё то, что пережила Ананке за свою жизнь, оказалось разминкой перед тем, что ожидало её в мире Посмертия. Самодурство Эвклидиса, жестокая борьба Ордена Сопротивления против Бога Смерти, битвы… В одной, закончившейся, правда, вничью, я принимал активное участие, и до сих пор не могу вспоминать её без содрогания. Теперь мне кажется, что даже Вождь Лже-Дмитрий и его безумный Город-Бог оказались не так страшны по сравнению с той ошеломляющей силой Мироздания, вшитой, буквально, в саму его ткань и освобождённой одержимым разумом всемогущего противоречивого гения.

***

Та страшная битва произошла на берегу Зелёного океана. Спустя две недели моего пребывания в мире Посмертия, армия Бога Смерти попыталась напасть на Анакреон. Юлий оказался предателем и «слил» информацию о местоположении города Сопротивления агентам Эвклидиса. Но Лорд Имморталис, кажется, и сам поджидал Бога Смерти, намеревался нанести ему сокрушительный удар. Бой произошёл на «нашей» территории, что сыграло Сопротивлению на руку. Всё было засекречено, поэтому я не знал, действительно ли Юлий оказался предателем, либо «слить» информацию ему приказал Арсений, но я его больше не видел. Его куда-то отослали.

Когда Лорд Имморталис пообещал Богу Смерти погрузить его армию во тьму, никто, и в том числе я, не понял, что он имел в виду. Что это значило, все осознали гораздо позже, когда армия Эвклидиса подошла вплотную к берегам Зелёного океана. Благодаря необычной геометрии мира Посмертия, вода не являлась препятствием на пути. Её легко можно было превратить в сушу, просто представив её себе и материализовав в реальности. Так, стараниями умрунов из вражеского лагеря, посреди океана возникла длинная широкая коса, ведущая прямиком к Анакреону.

Лорд Имморталис оставался спокоен и невозмутимо восседал на своём троне, пока военачальники и Ананке били тревогу и находились вне себя от психологического напряжения. Они требовали, чтоб он принял меры, поднял легионы и не допустил нападения на город. Арсений оставался спокоен. Его невозмутимости позавидовал бы буддийский монах. У меня создалось впечатление, что он специально хотел подпустить врагов как можно ближе к Анакреону, чтобы затем ударить по ним, будто его тайное оружие действовало лишь на ограниченной по объёму территории.