Замок без зеркал

– Значит, сделайте её больше!

– Для этого потребуется слишком много времени. А у нас его нет. И то, я не уверен, что действующие в ней физические законы позволят это осуществить.

– А как же было раньше, до твоего заточения? Как вы уживались?

– Тогда не было вселенной. Мы находились в Пустоте, в Небытие. Но и тогда мы были… агрессивны, в чём-то глупы, и боролись за место.

– За какое место? Дядя, какое место может быть в абсолютной Пустоте?

– Мне тяжело это объяснить человеческими словами. Кеци… Просто поверь мне.

– Нет! – твёрдо ответил я. – Я не стану ничего решать.

– Тем хуже для всех нас! Будем просто сидеть и ждать, у кого первым сдадут нервы, и случится апокалипсис?

– Ждите. Я ничего ждать не собираюсь. Я собираюсь жить.

Я не считал, что проблема эта надуманная, уж слишком серьёзными и встревоженными выглядели и отец, и его брат. Но перекладывать ответственность на мои плечи было… настолько некрасиво с их стороны, что я почувствовал заметный укол обиды в сердце и решил, что ничего предпринимать не буду, и пока ограничу общение со своими родственниками.

В таком мрачном расположении духа я вернулся в Новый Йар, не сказав Люминесу ни слова о прошедшем разговоре. В самом деле, почему решать должен был я? А как же он? У него тоже были полномочия!

У меня хватало своих проблем. Метаморфы, которых создал мой дядя, едва не разорили мир ярцев. Пришлось отправлять туда армию. Но моему дяде, казалось, было всё равно на судьбу своих кремниевых творений. Следили за их безопасностью асы.

Собственно, после разговора с отцом и дядей, я решил и дальше делать вид, что всё хорошо, и не замечать очевидной проблемы. Понадеялся, что всё само собой как-то разрешится, хотя опыт подсказывал, что так не бывает. И всё же, я не мог потерять кого-то из них. Мне нужна была семья. Мне нужны были они оба. На меньшее я не соглашался.

2

Конечно, до меня доходили странные слухи, но я даже не допускал мысли, что что-то в них может быть правдой. То, о чём они говорили, не укладывалось в моей голове. Ну не верил я в то, что мой добрый знакомый – Бог Смерти Эвклидис, с которым мы вместе победили Вождя Лже-Дмитрия, мог злоупотреблять властью. Хотя, кажется, раньше, три сотни лет назад, он попадал под подозрение, но тогда за него вступилась Ананке – его близнецовое пламя – и как-то разрешила ситуацию с Всадниками, которые отправились его наказывать. Наверное, мне стоило нанести визит в мир Посмертия и во всём самому разобраться. Кроме того, неразрешённая ситуация с отцом и дядей так и повисла в воздухе. Я переживал ещё и за это.

Я решил не тянуть с миром Посмертия и вскоре переместился туда, полагая, что надолго там не задержусь, а только проверю, всё ли в порядке, и вернусь назад, а дядя и отец как-нибудь потерпят друг друга в моё отсутствие. Собственно, их проблему я и так решать не собирался. Я не считал, что есть какая-то проблема, и думал, что они просто сгущают краски. А выяснилось, что я ошибался во всём и долгое время не видел ничего дальше своего носа. Занимался самоуспокоением, когда надо было все миры держать под контролем. Хотя тотальный контроль не входил в мои обязанности. Но всё же. После победы над Вождём я расслабился и самонадеянно полагал, что никакая опасность более не угрожает миру. А она вновь пришла оттуда, откуда никто не ждал.

Первое, что мне бросилось в глаза, когда я переместился, – это сумерки. Всюду царил полумрак, который не сменялся светом. Обычно в мире Посмертия происходило чередование дня и ночи, как на Земле, чтобы вновь прибывшим умрунам было легче сориентироваться в новом месте, но когда я переместился, утро так и не наступило. Всюду царило странное запустение. И хоть я знал, что расстояния в мире мёртвых колоссальные, а умруны рассеяны на огромной площади и живут обособленно, но тогда дело было в чём-то другом. Я будто ощущал, что на мире лежит какая-то тень, и каждый в нём опасается лишний раз попасться другому на глаза. В чём причина, и что вызвало такую обстановку, я не понимал. Мне следовало искать объяснения у Бога Смерти Эвклидиса. Но до его замка нужно было ещё добраться. Я примерно знал, где он находился. Местоположение объектов в мире Посмертия было относительным. Я надеялся, что путь не займёт больше двух дней. Я накинул на лоб капюшон тёмно-серого плаща и отправился в дорогу.

***

Вся природа вокруг выглядела нездоровой. Чахлые леса потеряли былую роскошь и теперь представляли собой жалкое зрелище. Вода практически ушла: по крайней мере, за две трети пути до замка Бога Смерти я не встретил ни одного водоёма. Мрачное небо было постоянно затянуто тучами, скрывая солнце и звёзды. Территории являлись отражением воспоминаний умрунов. В мире Посмертия каждый сам выбирал, как будет выглядеть окружающая обстановка, но глядя на то, что творилось вокруг, я понял, что кто-то сильно ограничил мёртвых в их выборе, а может, даже в правах. Создавалось такое впечатление, что всё вокруг было подчинено чьей-то злой непримиримой воле, и одинокого путника на дороге непременно поджидала опасность. Но не меня. Конечно, никто бы не осмелился напасть на меня. Да и разве умруны промышляли такими вещами? Конечно, нет! Умершие люди переходили на другой, более высокий уровень духовного сознания и у них не возникало отрицательных желаний убивать, грабить, лгать, ненавидеть, завидовать, делать подлости, и т. д. Но атмосфера вокруг будто так и кричала, что кругом подстерегает опасность, как в самом неблагополучном районе на Земле, лет, эдак, три-четыре тысячи назад. Во мне тоже нарастала тревога. Но не за себя. Я чувствовал, что что-то произошло. Если не страшное, то очень неприятное – то, что добавило проблем этому миру, асам, умрунам, Руководству и мне, в частности.

Я обогнул серую скалистую гору, покрытую хвойным лесом. Иглы на деревьях были жёлтыми. Вершина горы тонула в сизой дымке. Хоть интуиция и подсказывала мне, что мир Посмертия отныне таит опасность, но я всё равно не предполагал, что кто-то решится напасть на меня. Но Всадник Война, видимо, так не считал. Он возник у меня на пути внезапно, будто вырос из-под земли. Благо, я среагировал мгновенно. Он напал без объяснений, хотя я являлся членом Руководства, по сути, его непосредственным начальником. Что же случилось в мире Посмертия? Бунт? Захват власти неизвестным врагом? Вторжение? Но кого? Никто из живых, за исключением Руководства, не мог проникнуть в мир мёртвых. Я терялся в догадках, пока дрался с Всадником. Его жуткие инфернальные глаза, горящие малиновым пламенем, желали выжечь мне душу. Но ему это было не по плечу. Я отражал удары, но пару раз его раскалённый добела меч мазнул по моей коже, оставляя ожоги. Сколько ярости было в движениях Всадника! Он, воистину, являлся воплощением войны.

Как бы странно это не звучало, но он всё-таки выбился из сил, и чтобы как-то уравновесить наши шансы, внезапно сделал резкий выпад вперёд и подпрыгнул, молниеносно направляя свой меч мне прямо в сердце. Но я среагировал ещё быстрее и увернулся. Война потерял равновесие и упал, но тут же вскочил и вновь набросился на меня. Мне показалось, этот поединок длился вечность. Мой соперник специально растягивал время, желая достичь того момента, когда энергия мёртвых начнёт влиять на меня, и он получит превосходство. Ведь я всё-таки был живым, и мир умрунов воздействовал на меня совершенно определённым образом: спустя время он начинал ослаблять, и мне требовалось вернуться к живым, чтобы восстановить баланс энергий в теле. Поединок с Войной и так отнял у меня достаточно много сил. Я сомневался, что теперь мне хватит запаса энергии, чтобы достичь замка Бога Смерти. Хотя, в связи со сложившейся обстановкой, я не представлял, будут ли мне там рады.

Я отвлёкся на свои мысли, ещё и сказалась утечка энергии, поэтому Всаднику удалось сбить меня с ног. Я упал вниз, и острые клыки торчащих из-под земли верхушек скал больно впились мне в спину. Самому не верилось, что всё происходило наяву, и Всаднику Войне – даже не самому главному из четырёх братьев – почти удалось меня одолеть. Он приставил к моему горлу обжигающий меч, и давил на него, желая полоснуть меня по шее. Я же схватился за руки противника, отводя от себя лезвие его оружия. Противоборство наших сил только начиналось. И оно бы длилось ещё неизвестно сколько, если б вдруг тело Войны не вспыхнуло ярко-синим пламенем. Он вскочил, будто ужаленный и начал неистово размахивать своим раскалённым мечом, пытаясь нанести удар невидимому противнику. Но тут в него полетело что-то – какой-то круглый светящийся предмет. Всадник не успел увернуться. Шар ударился о его спину и разлетелся на тысячи искр, которые вспыхнули, объяв тело Войны новой порцией пламени. Всадник взревел и с дикой яростью кинулся в сторону – туда, откуда, как ему показалось, прилетел шар. Я тем временем поднялся на ноги, держа меч наготове. И в ту же секунду из-за огромного валуна, примостившегося у высохшего русла реки, выскочили две высокие фигуры. Я инстинктивно выставил оружие вперёд, но тут же убрал его: мои глаза расширились от удивления. Я увидел перед собой Ананке – только совсем не такой, какой её запомнил. Передо мной предстала закалённая в битвах воительница. Её меч был обнажён, на плече болтался лук со странными светящимися стрелами. Длинные спутавшиеся волосы сбились на бок, а лицо было перепачкано в саже. Но глаза… Глаза по-прежнему светились жаждой великих свершений, любопытством, страстью, огнём и вечной влюблённостью в кого-то. Ананке не раз упоминала, что просто жить без этого не могла, что постоянно была в кого-нибудь влюблена, и все её влюблённости были похожи на одержимость.

Когда я увидел её в мире Посмертия в таком воинственном виде, то сразу понял, что произошло, действительно, что-то серьёзное.

Её спутник показался мне смутно знаком, хотя при жизни мы, скорее всего, не встречались. Но я откуда-то его знал. И стоило поднапрячь память, как спустя несколько мгновений его имя и фамилия всплыли в моей голове, ещё до того, как Ананке представила нас друг другу.

Необычно было осознавать, что теперь он больше не играл на фортепиано, не дирижировал, не писал музыку. А вместо дирижёрской палочки в его руках покоилась катана. Он очень изменился. Не таким я запомнил его на портретах и старых фотографиях. Образ утончённого аристократа с сильным волевым взглядом сменил образ бесстрашного воина. Он бросил курить, а также сбрил почти под ноль свои волосы, хотя и при жизни носил короткую арестантскую причёску. Выглядел он не молодо, хотя на вид ему нельзя было дать больше сорока. Но дело, скорее всего, было в лице, которое выражало крайнюю сосредоточенность, строгость, неизменную меланхолию и даже драму. Они-то и прибавляли возраста даже тому, кто уже перешагнул Черту, став бессмертным. Казалось, что он вовсе забыл о своём прежнем образе жизни, какой вёл на Земле.

За его плечами мотылялся вещевой мешок, набитый шарами, наподобие тех, которыми он ослабил Всадника Войну и обратил его в бегство. Чёрный плащ был заляпан грязью. Я сразу понял по измождённым лицам, что Ананке и её спутник преодолели длинный путь. И случайно ли встретили меня?

– Кетцалькоатль? Меньше всего ожидала тебя здесь увидеть! – воскликнула девушка-медиум. – Неужели Руководству есть дело до мира Посмертия?

Она не хотела грубить. Просто, было видно, что на неё в последнее время слишком много всего навалилось.

– Что происходит? Где все? Почему у вас такой вид? И почему Всадник Война вдруг резко стал нашим врагом?

– Здесь почти все друг другу враги, Кетцалькоатль. Многое изменилось. Мир Посмертия уже не тот, каким его привыкли видеть… Кстати, познакомься, это Арсений – мой единомышленник и близкий друг. Арс, это Кетцалькоатль. Я о нём рассказывала.

Молодой мужчина с хмурым взглядом подошёл ближе и подал мне руку. Я пожал его длинную узкую ладонь с загрубевшими от нескончаемых битв пальцами и едва заметно кивнул.

– Куда ты направлялся? – живо спросила Ананке.

– Я? К замку… Эвклидиса.

При моих словах лицо девушки исказила гримаса ярости, боли и печали. Она едва не поперхнулась собственной слюной от негодования.

– Не вздумай туда соваться!

– Что? Почему?

– Ты, что, совсем ничего не знаешь? – с возмущением воскликнула она.

– Нет… А должен? Мне и остальным членам Руководства отчитываются Всадники, вернее, один из них – Всадник Смерть. Он не докладывал ни о каких… проблемах.

Ананке с досадой всплеснула руками.

– Ну, конечно! Стоило догадаться!

– Да что происходит? – не выдержал я. – Объясни, наконец!

– Для начала уйдём с видного места. Мы здесь как на ладони.

Она повела нас в тёмный сморщенный от засухи лес, в котором всё было покрыто слоем неизвестно откуда взявшейся сажи. Мы затерялись среди зловещих, искорёженных стволов деревьев, а потом набрели на тропу.

– Ананке… – Позвал я, видя, что она будто не собирается мне ничего объяснять. – Почему мне нельзя к Эвклидису?

Воцарилось молчание. Девушка уверенно шла вперёд. Я уже открыл было рот, чтоб повторить свой вопрос, как услышал:

– Уже двести лет мы с ним сражаемся.

– Как? Почему?

– Почему? – и она вновь возмутилась, будто я был виновен в том, что ничего не знал. Хотя, наверное, действительно, на мне лежала вина за это. – Он недолго оставался нормальным. Может, первую сотню лет. Потом словно слетел с катушек. Начал злоупотреблять своими полномочиями, устроил диктат. И главное! Всадники поддержали его! Ему как-то удалось прогнуть их под себя. Поэтому Руководство ни о чём не знало. Столько лет они неизменно докладывали, что в мире Посмертия всё замечательно, а здесь…

Я увидел на лице Ананке отчаяние.

– От своей власти он помешался окончательно, – с горечью продолжала она. – Он озверел. Начал массово ссылать умрунов в Тонкий мир и в Лимб без суда и следствия, за малейшую провинность, просто за то, что кто-то на него не так посмотрел или, в общем, просто ради своей забавы… Он стал требовать от нас раболепия, абсолютного подчинения. Он попытался превратить нас в рабов. И превратил. Бо?льшую часть. Те, кто не смирился с таким распорядком вещей, подняли восстание, но его жестоко подавили. Уцелеть удалось немногим восставшим. Мы создали Орден Сопротивления. В первую очередь в него вошли все умруны, которые… которым я помогла при жизни. Теперь мы в глубокой оппозиции. Вне закона. Хотя, здесь теперь и так нет законов, лишь Его воля…