Нарисуй мне любовь

Все оказалось не так страшно. Появилась отдельная комната, в которой раньше обитал Виктор и которую Инне надо было приспособить к своему вкусу; добавились новые наряды, купленные на первые заработанные деньги – у тети Люси были связи, и она с удовольствием помогала племяннице приобрести столичный лоск; образовались новые знакомства – все новое! Сама того не замечая, под влиянием Шитиковых Инна постепенно раскрепощалась, становилась более живой и кокетливой, и родители с бабушкой начинали казаться ей какими-то скучными и унылыми. Инна работала и училась, возвращаясь на Смоленский бульвар поздно ночью, а в единственный выходной – воскресенье – уезжала домой, сначала каждую неделю, потом через раз, а потом и вовсе раз в месяц: дома ей как-то нечего было делать, да и на дорогу уходило много времени, которое она с большей пользой потратила бы в библиотеке.

Родители не настаивали на ее частых приездах – Инна с легкой обидой почувствовала, что одним им лучше. Ну и ладно. И она с легким сердцем отдалась московской жизни: конечно, и лекции прогуливались ради кино и театра, тем более что дядя Лёва исправно снабжал Инну и ее друзей контрамарками, и походы в библиотеку заменялись прогулками по Москве или участием в вечеринках, которые устраивали друзья. А еще – светские приемы Шитиковых, собиравшие интересную околотеатральную публику.

Так прошло почти два года. А потом случилось столько разных событий сразу, что жизнь Инны словно вывернулась наизнанку, продемонстрировав все свои швы и узлы. Парней в педагогическом институте было мало, и они шли нарасхват, но особенно популярен был Вадик Ляпин, племянник проректора. Еще бы, такой перспективный жених, да и красавец к тому же. Инна держалась в стороне и от Вадика, и от всех этих девичьих забот: она училась и работала, какая еще любовь, когда? Да и рано ей думать о любви. Но, конечно, думалось. И если раньше эти думы имели характер романтически-возвышенный, то теперь они неожиданно для Инны приобрели более приземленный оттенок.

В семье Протасовых подобные темы не приветствовались: сплетничать никто не любил, говорить о сексе считалось постыдным, да и слово это вообще не звучало. Ровесники явно были более продвинутыми и в теории, и в практике, но расспрашивать друзей было немыслимо. Когда Инна училась в девятом классе, одна девочка из десятого родила, и это был такой позор и стыд, что трясло всю школу. А Инна даже не знала, откуда дети берутся! Когда пришло время, мама просто подсунула Инне научно-популярную брошюру о половом созревании, но никаких подробностей о сущности самого акта любви Инна там не вычитала.

И вот чистая, наивная и немного инфантильная девушка попала в круг московской богемы. Сначала она не понимала половины анекдотов, которые рассказывались во время застолий, и раскрыв глаза, смотрела на кокетничающих дам и флиртующих мужчин, причем тетя Люся и дядя Лёва были в первых рядах. Потом выяснилось, что одна дама, которую Инна принимала за жену приятеля дяди Лёвы, оказалась любовницей, и совсем не стеснялась приходить в гости к Шитиковым со своим возлюбленным, в то время как законная жена, ни о чем не подозревая, занималась детьми. «Значит, так можно?» – изумлялась Инна.

Потом ей на глаза попалась книга, которая лежала в гостиной на комоде – Инна открыла и обомлела. Хорошо еще, текст был на французском языке, потому что это оказалась Эротическая энциклопедия, изданная в конце XIX века в Париже. С картинками. Но с какими! За рассматриванием этих картинок ее и застала тетя Люся – Инна залилась краской, но Людмила Александровна только посмеялась: «Да смотри, сколько хочешь! Ничего тут такого нет». Но Инна отложила книгу.

В другой раз она увидела в коридоре на столике у зеркала пару журналов с красивыми девушками на обложках и взяла полистать, обнаружив внутри такие откровенные фотографии, что просто ахнула. Но оторваться не смогла, посмотрела всё. Она вернула журналы на место и впервые всерьез задумалась о физической стороне любви: некоторые ее сокурсницы уже были замужем, у них рождались дети, другие вовсю крутили романы, только Инна держалась особняком, сохраняя неприступность.

Ее сексуальному просвещению поспособствовала та же тетя Люся, подсунув маленькую книжечку, переведенную с польского: «Вот, почитай, ты уже совсем взрослая, должна это знать. А то мама с тобой на такие темы вряд ли разговаривает, знаю я ее». Инна книжечку прочла и впала в еще более глубокую задумчивость: ее потрясли открывшиеся тайны взаимоотношений между мужчиной и женщиной, и она с трепетом примеряла к себе прочитанное. «Это что, и мне придется ТАКОЕ делать?» – думала она с ужасом. Именно поэтому внезапные и упорные приставания Вадика Ляпина вызывали у нее брезгливость – при виде его самодовольной цветущей физиономии и нагловатой ухмылочки у Инны в голове тут же оживали странички польской книжки.

В один прекрасный майский день подруга пригласила Инну на дачу – праздновать день рождения. Среди приглашенных оказался и Вадик. Улучив момент, он увлек сопротивляющуюся Инну в куст цветущей сирени, облапил и поцеловал в губы. Инну чуть не стошнило, таким отвратительным показался ей этот первый в ее жизни поцелуй. Она вырвалась, отвесила Вадику пощечину, и тут же уехала с дачи, отговорившись головной болью. Некоторое время она злилась на Вадика, потом началась сессия, и это неприятное происшествие потихоньку стало забываться. Но после последнего экзамена Инну отозвала в сторонку та самая подруга и спросила шепотом, сделав страшные глаза:

– Ты что, правда, с Вадиком?

– В каком смысле?

– Ну, в том самом! У тебя с ним что-то было?

– Ничего не было…

– А почему ж он тогда на каждом углу звонит, что ты ему отдалась?

– Не было этого! Не было! Он пытался, но я ему врезала.

– Вот урод! Ладно, плюнь. Впереди лето, все забудут. И вообще, кому какое дело, кто с кем что делал. Правильно? Да не переживай ты. Просто забудь.

Но у Инны это не получалось. Она чувствовала себя опозоренной и грязной. И совершенно не знала, что с этим делать. Первым ее порывом было найти Вадика и еще раз съездить ему по физиономии, но он, как нарочно, ей не попадался, а может, и вправду избегал. Инна пожалела, что нет Виктора – вот он бы так врезал этому придурку, что мало не показалось бы! Но Виктор был далеко.

Зато дядя Лёва был близко. Конечно, Инна вовсе не собиралась ему о таком рассказывать. Но она так расстроилась, что ни о чем другом не могла просто думать. Вернувшись домой после разговора с подругой, она тут же побежала в душ – стояла страшная жара, необычная для середины июня, и уже потихоньку начинали гореть подмосковные торфяники, постепенно заволакивающие московское небо дымной завесой. Инна поплакала под душем, потом нацепила прямо на мокрое тело домашний халатик и пошла на кухню – несмотря на переживания есть хотелось страшно. На кухне обнаружился дядя Лёва в домашнем шелковом кимоно, которое ему подарил кто-то из друзей, побывавших в Японии. На столе перед ним стояла глубокая тарелка с холодной окрошкой, рядом – нарезанный бородинский хлеб, запотевший графинчик с водочкой и открытая баночка импортной селедки в винном соусе.

– О, красавица наша пришла! – сказал он, завидев Инну. – Что-то ты сегодня рано. Сдала? А что ж отмечать не стали?

– Сдала, – ответила Инна. – Не стали отмечать, да. Жарко.

– И не говори. А ведь только начало лета! Пожалуй, на этот раз поедем с Люсей в Прибалтику.

Он одним махом опрокинул рюмку с водкой, крякнул и с шумом отхлебнул окрошки.

– Ох, хороша! Давай, налетай. Все в холодильнике.

Инна достала нарезанную окрошку, выделила себе порцию, залила ледяным квасом…

– Сметанки добавь! – предложил дядя Лёва. Инна добавила сметанки.

– А то, может, водочки со мной выпьешь? Из морозилки! За окончание сессии.

Инна с сомнением посмотрела на графинчик, но потом решительно кивнула:

– А давайте! И правда, отметим.

«Может, забуду про Вадика» – подумала она, пригубив водки.

– Эээ, ну кто ж так водку пьет! Залпом надо, это ж тебе не коньяк. И селедочкой закуси – хорошая селедка, исландская.

Инна закусила селедочкой и принялась за окрошку. Но водка не помогла, наоборот – обида стала острей. Она механически ела окрошку, шмыгая носом и не замечая, что слезы капают прямо в тарелку.

– Это что ж такое? – растерянно сказал дядя Лёва, который панически боялся женских слез. – Разве окрошку не досолили?

Инна подняла на него полные слез глаза и тут же горько расплакалась.

– Что случилось-то, девочка? Ну-ка, ну-ка…

Он вылез из-за стола, подошел к Инне, обнял ее и увлек на диванчик. Инна плакала, а дядя Лёва гладил ее по голове. Сама не зная как, Инна все ему выложила.

Тут надо сделать небольшое отступление, подробнее рассказав про дядю Лёву. Он, конечно, весьма нравился женщинам и сам был большим любителем женского пола. И не особенно сдерживал свои «порывы», оправдываясь артистическим темпераментом, а Люся закрывала глаза на похождения своего мужа, потому что и сама была не без греха. Лев не отличался большим умом и никогда не просчитывал вперед свои поступки – скользил по жизни, как по волнам, и ему многое сходило с рук благодаря обаянию.

Племянница ему нравилась – как и любая юная хорошенькая девушка. Ее невинность волновала его, и Лев любил смущать Инну фривольными разговорами, с удовольствием наблюдая ее реакцию. Конечно, и неприличная книга, и запретные журналы были оставлены на виду не без умысла, но вроде как с благими намерениями: пусть книжная девочка узнает, наконец, что есть и другие радости в жизни. Но ни о чем более серьезном он и не помышлял. Поэтому все, что произошло в этот день между ним и Инной он не мог назвать иначе, чем «бес попутал».

Тот же бес, похоже, попутал и Инну. Она до сих пор ни разу не задумывалась, почему ей так приятны нечаянные прикосновения дяди Лёвы, родственные объятия и поцелуи в щечку – Льву Анатольевичу удалось пробудить ее женское начало. Инне было неловко, но как-то томно и сладко внутри, а фантазия, раззадоренная польской книжонкой, подсовывала ей образ любовника, весьма напоминавшего дядю Лёву, только помоложе.

И вот теперь они сидели рядышком на диване, Лев обнимал Инну за плечи, утирал слезы и со снисходительным сочувствием слушал ее прерывистый лепет, особенно не вслушиваясь – да какие могут быть проблемы у этой девочки? Все ерунда. Но близость теплого девичьего тела, едва прикрытого тонким хлопком халатика, делала свое дело. Жара и выпитая водка добавили туману ему в голову. Лев как-то вдруг забыл, кто он и кто это юное создание, которое явно нуждается в утешении. И принялся утешать. Так, как умел. Внезапно охрипшим голосом он спросил:

– Так тебе не понравилось, как он тебя поцеловал?

– Нет! Гадость какая-то! Но не в этом дело, зачем он…

– Да просто мальчик тебе попался неопытный, – перебил ее Лев. – Не умеет ничего.

– А надо уметь? – поразилась Инна.

– О, это сложная наука. Но я тебя научу.

Он нежно поцеловал соленые от слез губы Инны. Она изумленно пискнула, но даже не сделала попытки вырваться из крепких объятий Льва. Охватившая ее буря эмоций была так сильна, что Инна бездумно и безвольно последовала за Львом туда, куда он ее вел, и только внезапная острая боль отрезвила ее. Инна вскрикнула и рванулась, но было поздно.

И в тот же самый момент раздался звонок в дверь. Потом дверь открылась и веселый голос тети Люси громко произнес: «Я дома!» Она всегда так поступала, чтобы не застать мужа врасплох. Лев вскочил, запахнул кимоно и страшным шепотом бросил Инне: «Быстро в ванную!» Инна сама не помнила, как оказалась в ванной. Стоя под горячим душем, она тряслась, как от холода. Ни одной связной мысли не было в ее бедной голове, кроме одной: «Надо немедленно ехать домой».

Она пробралась в свою комнату, нацепила первое попавшееся платье, лихорадочно покидала в сумку какие-то вещи… Но надо же попрощаться с тетей Люсей, а то это будет выглядеть странно! Собрав волю в кулак, Инна вышла на кухню, где весело разговаривали Лев и Людмила – точно такие, как всегда. Людмила не удивилась сообщению Инны – была пятница, а в эти выходные Инна и так собиралась домой.

– Да ты бы поехала завтра с утра, пока прохладненько, – сказала она. – А то, что ж в самую жару!

– Ничего, нормально доеду. До свиданья.

И Инна быстро вышла. Ее потрясло, что тетя Люся ничего не заметила – ей-то казалось, что произошедшее, как клеймо, выжжено у нее на лбу. И еще больше потрясло поведение дяди Лёвы, который вел себя, словно ничего и не было, даже улыбнулся ей на прощание. Но в глаза не смотрел. Уходя, Инна успела услышать, как тетя Люся спрашивает: