Роза из Лотарингии

Познала радость бытия, была счастлива,

Летели годы, шли турниры и балы,

Но вдруг всё потеряла я, увы!

Отнюдь не потому, что некрасива.

Я в том саду созрела, наконец,

И расцвела на почве милой той,

Надеясь стать счастливою женой

Для Карла, чтобы с ним делить венец.

Но мной пренебрегли, вот мне награда.

И оттого ношу я в сердце боль,

Что отказался от меня король

И удалил меня из сада.

– Прелестные стихи! – воскликнула Мари, едва её собеседница успела закончить чтение.

– Регентша научила меня любить литературу. И я до сих пор не забыла ни одного её урока.

– На следующей неделе из Испании приезжает император, мой племянник, и хочу представить ему сеньора де Шато-Солена и Вас, баронесса, – внезапно сменила тему наместница.

– Это великая честь для нас с мужем, – едва скрывая радость, ответила Мари.

Знакомство Мари с Карлом V произошло через несколько дней во дворце Маргариты Австрийской. Наместница, как обычно, сидела за столом и играла в карты со своим племянником и графиней Эгмонт, последней из рода Люксембургов, которая слыла первой красавицей во всей Фландрии. Не растерявшись, Мари постаралась присесть в реверансе как можно ниже, и её уловка сработала: двадцатилетний император тотчас запустил глаза за вырез её платья. Маргарита же, словно ничего не заметив, сказала:

– Госпожа Эгмонт, не хотите ли взглянуть вместе с баронессой на портреты моих предков, которые недавно написал маэстро Барбари?

Как только Франсуаза Люксембургская встала, наместница обратилась уже к мужу Мари:

– Составьте компанию Его Величеству и мне, господин де Шато-Солен.

– Надеюсь, баронесса, Вам известно, кто здесь изображён? – тем временем высокомерно спросила графиня Эгмонт у Мари, как только они приблизились к висевшим на стене портретам.

– Нет, мадам.

– Это император Максимилиан (упокой Господь его душу!), дед нашего нынешнего повелителя. Рядом с ним портреты его жён: первой, Марии Бургундской, и второй, Бьянки Сфорца.

– Дочь нашего герцога гораздо красивее, – заметила Мари. – И, к тому же, она принесла своему мужу в приданое многочисленные земли…

– Приданое итальянки тоже было немалое: четыреста тысяч золотых дукатов. Но любил император больше, несомненно, бургундку.

– А вот и родители Его Величества: король Филипп, прозванный Красивым, и королева Хуана, его супруга, – добавила красавица.

Портреты подсказали Мари, что ястребиный нос и фамильную «габсбургскую» губу Карл V унаследовал от деда, прямыми рыжевато-каштановыми волосами был обязан отцу, а узким длинным подбородком – матери. Задержав взгляд на бледном тонком лице последней, молодая женщина, к своему удивлению, не обнаружила в её чертах никаких признаков безумия.

– Интересно, как король Филипп мог делить ложе с безумной женщиной? Ведь у них, насколько я знаю, было много детей?

– Да, у императора четыре сестры и один брат, эрцгерцог Фердинанд. Что же касается его матери, то при жизни мужа королева Хуана хоть и впадала часто в меланхолию, но вела себя довольно нормально. Кроме одного случая, когда приревновала его к любовнице и отстригла ножницами клок её волос с кусочком кожи…

– Я бы тоже так поступила, – хихикнула Мари.

Однако, поймав холодный взгляд своей собеседницы, она поспешила состроить серьёзную мину.

– Явные признаки безумия у жены Филиппа Красивого проявились только после его смерти. Она не отходила от тела, долгое время противилась похоронам, ездила с траурной процессией по Испании и несколько раз приказывала вскрывать гроб, чтобы посмотреть на мужа. А также, безумно ревнуя его даже мёртвого, запрещала приближаться к нему другим женщинам…

Разговаривая с графиней Эгмонт, Мари не забывала время от времени посматривать на императора. Как ей показалось, Карл тоже довольно часто бросал взгляды в их сторону. Но на кого он смотрел: на неё или на Франсуазу?

Наконец, Рене поднялся из-за стола.

– Дорогая, Его Величество приглашает Вас сыграть с ним партию, – сообщил он жене необычно любезным тоном, что, вероятно, объяснялось присутствием графини.

Украдкой из-под ресниц разглядывая Карла V, Мари заметила, что его глаза в зависимости от освещения меняли свой цвет: они казались синими, когда император поворачивался к своей тётке, сидевшей спиной к окну, и темнели, когда останавливались на Мари. При этом их взгляд был слишком грустным для молодого человека. Когда он произнёс несколько слов по-фламандски, Маргарита пояснила:

– Его Величество спрашивает, на каком языке Вы предпочитаете разговаривать?

– Я знаю кастильский, итальянский и английский, – ответила Мари.

– Если придётся говорить с Богом, то лучше это делать по-испански, так как этот язык отличается вескостью и величавостью. Если с друзьями – по-итальянски, потому что у итальянцев наречие свойское. Если с врагами – по-немецки, ибо язык немцев угрожающий и злой. Ну, а если нужно кого-то очаровать, то по-французски, – эти четыре фразы Карл соответственно произнёс на разных языках.

В ответ Мари улыбнулась:

– В таком случае, Ваше Величество, я предпочитаю говорить на моём родном языке.

– Я тоже считаю французский родным языком благодаря тётушке, – император бросил нежный взгляд на Маргариту. – Признаться, в Испании мне очень недоставало её мудрых советов.

– Надеюсь, Ваше пребывание там было приятным.

– Увы, Испания – очень мрачная страна. Дома в ней похожи на крепости, а мусульманские дворцы хоть и поражают своей роскошью, но чужды христианскому духу. К тому же, там живёт слишком много мавров, иудеев и других неверных, невзирая на инквизицию, учреждённую моим дедом королём Фердинандом.

– Но с Вами ведь были Ваши советники, в том числе, кардинал Утрехтский, – заметила наместница.

– Если бы не они, тётушка, то я бы, наверно, сошёл там с ума, как моя матушка… – император внезапно осёкся.

– К тому же, испанцы относились к ним с подозрением и завистью, – продолжал он после паузы. – И мне с большим трудом удалось добиться от кортесов денег на мою коронацию.

Некоторое время они играли молча, пока Карл не спросил:

– А какого Вы мнения об Испании, тётушка? Ведь Вы тоже жили там.

Маргарита вздохнула: