Отрарский купец

– Добро пожаловать в Юй-Юань, Сад радости!

Взору Салима и его спутников предстал великолепный сад, разделенный на части округлыми арками. Здесь царила настоящая гармония архитектуры и природы. К дому вела дорожка, выложенная мозаичной плиткой. Пройдя мимо пруда с экзотическими рыбы, Салим поднял голову и увидел по краям крыш морды чудовищ. Он понял, что они отпугивали злых духов. Посреди сада стояла скульптура из нефрита, излучавшая зеленоватый свет.

Гэ Шу встретил гостей на пороге своего жилища, приветствовал всех поклоном и, видя, что тюрки не сводят глаз с нефрита, произнес:

– У золота есть цена, а нефрит – бесценен!

Прием начался в большой комнате с традиционной чайной церемонии. Их угостили Кунг-Фу чаем. Они сидели на циновках вокруг низких квадратных бамбуковых столиков, окрашенных темным лаком. Рядом стояли жаровни, а чуть дальше большие фарфоровые вазы, расписанные сценами с журавлями. Слуги внесли гайвань, специальную чашку без ручек, с крышкой и блюдцем, расписанную узорами. Хозяин дома вполголоса комментировал церемонию:

– Блюдце символизирует основу – землю, крышка – защиту – небо, а сама чаша – человека, уверенно стоящего на земле под защитой.

Слуга внес широкую деревянную доску. На ней были глиняный чайник исинь из фиолетовой глины, котел с нагретой водой, чайная коробка, специальные щипцы, фарфоровая и бамбуковая ложки. В воздухе витал легкий аромат жасмина, слышны были пение птиц и легкие звуки музыки.

Вся церемония состояла из семи этапов: нагревания чайника, демонстрация чайных листьев, заваривания чая, промывания горячей водой, снятия фарфоровой ложкой пузырьков, заваривания и повторного очищения. Чай разливал сам хозяин дома. Он говорил о наслаждении аромата чая, «купании небес в аромате», желая всем присутствующим процветания, благополучия и счастья. Затем слуги внесли десятки блюд из овощей, риса, сладкие пампушки, вино и другие закуски. Среди них были акульи плавники и ласточкины гнезда.

– Здесь есть все, что можно предложить уважаемым гостям. Ну, разве только нет печени дракона или мозгов феникса! – рассмеялся старик Гэ Шу и, сделав широкий жест, пригласил: – Угощайтесь, пожалуйста!

Гости осторожно пробовали незнакомую еду, переглядываясь между собой.

За едой сановник начал разговор о давних контактах его народа с тюрками. Он процитировал текст монаха-путешественника Сюань-Цзана, который побывал в Таразе, Суябе и других местах проживания тюрков. Монаху везде оказывали хороший прием и расспрашивали о его религии.

– Тюрки очень любознательны! Почему вы всегда стремитесь к неизвестному, ваш дух кочевников не знает покоя? – старец Гэ вопросительно посмотрел на Салима.

– Мои предки жили на необъятной территории – от тангутских гор до западного моря, и поклонялись Тенгри. Для них не было преград, они всегда находились в поисках лучших земель и пастбищ, – ответил Салим, держа в руках ласточкино гнездо и сомневаясь, пробовать ли его. – Сейчас мы осваиваем торговое ремесло и снаряжаем караваны в разные страны.

– Наш народ живет в подчинении много веков, и не знает безвластия, мы стремимся к порядку, гармонии, защите своих устоев. Этому нас наставляет учение Дао. В стране должен царить закон и порядок. И нас пугает ваш мир, мир нестабильности.

– Пугает? – Салим удивленно посмотрел на переводчика, правильно ли тот перевел.

– Да, да, пугает и тревожит! За северной стеной всякий раз рождается неведомая энергия, которая угрожает нашему миру.

– Я знаком по рассказам путешественников и купцов, которые побывали за Великой стеной, о вашей стране. И они рассказывали, что видели угнетенный и бесправный народ, который страдает от государства!

– Наше государство и наш император мудро правят народом, какие права еще нужны ему? Крестьянин должен работать в поле, ткачи должны ткать полотно, воин должен служить, а все они должны подавлять свои страсти и желания, быть смирными и придерживаться принципа У-вэя, то есть не вмешиваться в ход естественного миропорядка.

– Насколько я понял, ваши правители вмешиваются во все стороны жизни народа, мнение и желания человека ничего не значат для них. Нет свободы!

– Свободы?! Какая свобода? Зачем она нужна? Наш народ должен подчиняться императору и чиновникам! Канцелярия императора лучше знает, что нужно народу!

– У тюрков ценится личная свобода, возможность самому решать, куда ему кочевать. Единоличной власти над тюрком нет, мы можем подчиниться только самому бесстрашному и справедливому среди нас!

– Нет! Нет! – Гэ замахал руками. – Наш народ не должен видеть такую свободу! Это приведет к краху нашего государства!

– Так зачем же возведена эта северная стена? Чтобы скрыть от народа дух независимости и свободы? – Салим жестом показал преграду.

– Мы внушаем народу, что эта стена ограждает их от набегов варваров! Нет! – старик взглянул на переводчика, и поправился: – От недружественных визитов северных гостей!

– И насколько хорошо это получается? – спросил, улыбнувшись, Салим. Он знал, что на протяжении веков его предки не раз покоряли страну Сун.

– Да, вынужден признать, стена не смогла сдержать конфликтующих с обеих сторон. Когда я служил в столице, мне доносили о тысячах моих соплеменниках, бежавших на север. Я даже пострадал от этих фактов. Меня, вот, в наказание, сослали в этот западный форпост, чтобы я был ближе к тюркам, наблюдал за ними и посылал отчеты.

– Если вы опасаетесь тюркского духа, вам нужно не закрываться, а больше общаться, торговать и наладить тесные взаимовыгодные контакты.

– Наши взгляды и мировоззрения настолько разные, что понадобится тысяча лет для сближения, – сановник вздохнул и погрузился в размышления.

В комнате повисло напряжение. Салим взглянул на своих спутников, пытаясь понять их настроение, однако они не проявляли никакого интереса к беседе. Хасан разглядывал вазы, Аяр вел свои записи, а Ибрагим пытался разглядеть поющих в саду птиц.

В Дуньхуане существовал порядок: иноземным гостям запрещалось находиться на улицах города после заката солнца. Зная об этом, Салим со спутниками поспешили покинуть усадьбу сунского сановника. На прощание они вежливо поблагодарили хозяина.

Как только гости вышли за порог, сановник Гэ Шу уселся удобнее и тряхнул медным колокольчиком. На звон из-за ширмы вышел человек по облику похожий на тибетского монаха. Поклонившись, он смиренно встал перед Гэ Шу.

– Ты все внимательно слушал, Лу Шань?

– Да, господин, я ничего не упустил, – монах сложил ладони перед собой.

– Ты понял, что эти тюрки себе на уме? Мало того, что раньше они облагали данью караваны, нанимались в охрану, так теперь еще желают участвовать в торговле! Они что, хотят быть наравне с согдийцами? Видимо, что-то происходит в Западном Крае. Поручаю тебе присоединиться к их каравану под видом лекаря и побывать в их городах. Мне интересно знать, что происходит в Таразе, Отраре, Яссах, Самарканде и дальше – до самого Мерва.

– Будет исполнено, – преданно поклонился Лу Шань. – Что именно мне нужно узнать? И как я буду передавать сведения?

– В Таразе найдешь лавочника, Субхи. Он сын ханьца и уйгурки. Служит согдийскому торговому дому, а заодно и мне. Я снабжаю его шелком через проходящие караваны, но в последнее время от него не было вестей. Когда встретишь его, покажи вот это. – Сановник протянул монаху половинку монеты. – У него вторая половина. Он поймет, кто ты и расскажет, как переправлять донесения.

Лу Шуань бережно взял монету, осмотрел ее и спрятал глубоко в складках своего одеяния.

– Меня и канцелярию нашей столицы интересуют все, чем заняты тюрки, какие у них планы, не только военные, но и торговые. Состояние их городов. Рынки. Дороги. Постарайся попасть к их правителям, используя свое врачебное знания. К их женам, матерям. Женщины, как правило, болтливы. Действуй мягко, терпеливо. Не спеши. У тебя много времени. Не торопись возвращаться.

Тем временем отрарский купец занимался обменом и покупкой товаров. Ему оказали помощь вездесущие согдийцы, которых в Дуньхуане было немало. Одному из них, Кишику, Салим привез письмо и посылку от родственника Ратмиша из Баласагуна. Он прочитал зашифрованное послание, проверил содержимое посылки и заметно повеселел.

– Я так рад весточки из родного города! Так скучал по нашим сушенным абрикосами и инжиру! Здесь такой не сыщешь ни за какие деньги!

Салим с улыбкой слушал его и кивал головой, зная, чему именно был рад согдиец. Отрарец прекрасно понимал, что природная сметливость, изящная изворотливость и удивительная находчивость согдийцев позволяли им занять такое важное место на Великой торговой дороге. Их мягкая манера вести переговоры, знание многих языков, тактичное убеждение и взаимовыгодные предложения открывали двери в самых разных странах и дворцах.

В знак признательности Кишик помогал отрарцу с покупкой шелка.

– Будьте бдительны! – предупредил он, – Ханьцы норовят всунуть иноземным купцам крестьянский шелк. Я научу вас, как различать их.

– Наши люди, согдийцы, проникли во все сферы жизнедеятельности города, есть среди чиновников, служащих города, воинов, купцов, менял, кредиторов. Вся документация в городе ведется на двух языках – согдийском и ханьском, – рассказывал Киши, сопровождая Салима в прогулках по Дуньхуану.

Составляя тщательный список закупок, Салим вслух поучал своего помощника:

– Не покупать такой товар, на хранение которого понадобится большой расход, не покупай того, что может сломаться в дороге или умереть. Рискуй только половиной своих денег. Лучшим товаром можно считать тот, который купил за солиды, а продал за динары. В сделках не следует стесняться, ибо купцы знают, что застенчивость уменьшает прибыль. Особенно не надо стесняться наживы, ибо это основа торговли.

***

В последние дни пребывания каравана Дуньхуане на постоялый двор зачастил тибетский лекарь, поклонник Будды. Его порекомендовал хозяин гостиного двора, когда приболел Ибрагим. Писарь страдал от боли в желудке, видимо, от непривычной пищи. Тибетский лекарь готовил отвары во дворе и однажды с почтением обратился к Салиму:

– Уважаемый господин купец, вы прибыли из земель, где родился и работал Великий Врачеватель Ибн Сина! Я слышал о его книге «Канон врачебной науки». У меня есть мечта посетить ваш край и заняться изучением этого труда. Не буду ли я вам обузой в пути? Мое ремесло и знания могут помочь в трудной дороге. Я могу лечить людей и животных.

Салим вспомнил, что на пути в Дуньхуан он не раз сожалел об отсутствии лекаря в караване. Однако брать с собой в дорогу проповедника буддизма не входило в его планы.