– Ну наконец-то! – начал он. – Вы заблудились по дороге, что ли?
– Не-а, – сказал Мейсон, садясь напротив, и Джон похлопал его по плечу.
– Я тебе звонил, – сказал он мне, когда я тоже села, – но твой мобильник был выключен. Ты мою эсэмэску прочитала?
Я ошеломленно посмотрела на Джона, потом наклонилась, чтобы достать из рюкзака телефон, и только тогда… Как я могла пропустить его сообщение?
– Нет… – пробормотала я. – Не… заметила.
Джон улыбнулся.
– Ну и ладно. Главное, мы опять все вместе. Как у вас дела? Поездка была ужасной. Самолет задержали на два часа, потому что пилот застрял в пробке.
Бодрым голосом Джон начал рассказывать нам о сделке, и Мейсон, сидевший рядом со мной, слушал его очень внимательно, можно сказать, был сосредоточен только на нем. Он кивал, то и дело потягивая воду из стакана.
Мой взгляд упал на белую скатерть, и на мгновение я отвлеклась от разговора, вспомнив, что в последний раз была в ресторане с сопровождающей женщиной из соцслужбы.
Я не сразу поняла, что прикасаюсь к чему-то теплому. Повернула голову и увидела руку Мейсона рядом со своими бледными пальцами. Он перестал слушать Джона и посмотрел на меня сверху вниз. Его лицо оказалось так близко к моему, что я услышала, как он дышит, почувствовала, как его взгляд проникает в меня, изучает меня, жжет мне сердце… Я резко убрала руку.
Дыхание сделалось очень горячим, я спрятала руки под стол, как будто чувствовала вину за это прикосновение. Но оно было случайным, совершенно случайным…
Стул рядом заскрежетал об пол, и Джон озадаченно поднял глаза от тарелки.
– Я в туалет, – услышала я голос Мейсона.
Непонятно почему, я словно окаменела. Только когда он был достаточно далеко, я увидела, как, пройдя меж столиками, он заворачивает за угол и его рука медленно сжимается в кулак.
«Да. Я… ее видел».
Что он хотел этим сказать?
Глава 8
Под кожей
Луна влияет на океан, заставляя его совершать непредсказуемые вещи. Говорят, все дело в притяжении, в неудержимом, глубоком магнетизме – так рождаются приливы и отливы. Океан тверд и независим, но он не может устоять перед этим призывом, который сильнее самой природы. Есть правила, из которых нет исключений.
С возвращением Джона жизнь вошла в привычную колею. Мы с Мейсоном вернулись в наши диаметрально противоположные миры: он в свой, наполненный шумом и тусовками, я – в пространство тишины.
Мой крестный был единственной точкой соприкосновения, связующим звеном между нами: без Джона наши вселенные вряд ли когда-нибудь сблизились бы.
Мейсон редко бывал дома, да и в школе мы не сталкивались. На переменках я видела его всякий раз в компании друзей, окутанного облаком улыбок, и его глаза никогда не встречались с моими.
В такие моменты я издали наблюдала за ним, обласканным яркими лучами калифорнийского солнца и веселого дружеского смеха, и временами у меня действительно возникало ощущение, что Мейсон живет где-то далеко-далеко, на другой планете. Иногда я даже задавалась вопросом, видит ли он меня вообще.
Теперь я не пропускала ни одного урока рисования. Странно, но, пожалуй, часы занятий у Брингли были единственным временем в моей убогой школьной жизни, когда не хотелось поскорее уйти домой.
– Вижу, ты действительно следуешь моим советам, – сказал он мне однажды.
Я не обернулась и продолжала водить карандашом по бумаге, время от времени поглядывая на манекен.
– Даже не верится, что тебе удалось так быстро овладеть техникой. А если так, то я должен задать тебе вопрос. – Брингли улыбнулся, как мультяшный бобр: – Я был прав или нет?
Я глянула на него искоса, сделав вид, что слишком сосредоточена на рисунке, чтобы отвечать. Тогда он наклонил голову и посмотрел мне в глаза.
– Руке стало намного легче, чем раньше, правда?
– Мне кажется, я все равно не очень правильно все делаю, – пробормотала я, но он скривил губы и приподнял бровь.
– Не думаю. Я бы сказал, ты овладела базовой техникой. – Он взглянул на мой рисунок, а затем сказал: – Пойдем-ка!
Я отложила карандаш и провела руками по штанам, прежде чем отправиться следом за Брингли.
Он остановился у стола в центре аудитории. Положил руку на стопку рекламных листовок и посмотрел на меня.
– Помнишь? – Он кивнул на стену. – Ты помогла мне его повесить, когда в первый раз сюда пришла.
Я посмотрела на постер с рекламой ярмарки-выставки: стенды, посетители, авторы возле своих работ.
– Наша школа уже пять лет принимает участие в этом мероприятии. В художественной ярмарке участвуют многие школы. Событие довольно знаменательное, приходит немало посетителей. – Брингли похлопал по стопке флаеров. – Каждую представленную работу рассматривает жюри. Они оценивают холсты по разным параметрам, но, скорее всего, победителя выбирают, руководствуясь личным вкусом. В общем, практика показывает, что побеждает самое красивое полотно… И знаешь, кому идут собранные за билеты и картины деньги? Мне!
Я посмотрела на него, вытаращив глаза.
– Шутка! Их жертвуют на доброе дело, отдают разным благотворительным организациям. Но это еще не все! Победитель, конечно, молодец, но ко всему прочему он создает хороший имидж своей школе, укрепляет ее репутацию как образовательного учреждения, которое помогает ученикам раскрывать творческий потенциал. Вот так вот.
Я слушала, спрашивая глазами, к чему он мне все это рассказывает. Брингли улыбнулся и произнес:
– Думаю, тебе стоит в этом поучаствовать.
– Что?!
– Знаю-знаю, ты у нас в кружке недавно. И понимаю, что, возможно, эта идея тебя пугает, но, поверь мне, ты справишься. Выбор темы за тобой, нет ограничений, полная свобода самовыражения. Можешь нарисовать, что захочешь.
Я спокойно подождала, пока Брингли закончит говорить, а потом ровным голосом произнесла:
– Нет, спасибо.
Он часто заморгал.
– Прости, что?
– Нет, спасибо, – повторила я бесцветным голосом, – я отказываюсь.
Наотрез! Ибо как я, только что научившаяся держать в руке карандаш, могла принимать участие в таком важном событии? Стоять там, рядом со своей несчастной картиной, пока на нее и на меня будут глазеть сотни проходящих мимо людей?
Ни за что!
Брингли смотрел на меня растерянно.