Заклинатель снега

К горлу подкатил комок, я не могла ничего ответить, поэтому кивнула, забыв, что Джон меня не видит, но он, казалось, по моему молчанию почувствовал, что я все поняла.

– А теперь извини, я сейчас на совещании. Скоро увидимся. Хорошо?

– Хорошо! – Я нервно сглотнула.

– Пока! – сказал Джон и отсоединился.

Я медленно отвела телефон от уха. И не обернулась: не хотела встречаться глазами с Мейсоном. Разжав пальцы, я уронила его телефон на диван, а затем, не говоря ни слова, вышла из гостиной.

Я просидела в своей комнате до вечера. Не было никакого желания пересекаться с Мейсоном, особенно после телефонного звонка Джону: если и был кто-то, кому я не хотела бы казаться слабой, то это он.

Перед ужином я закрылась в ванной, чтобы принять душ и смыть дневную жару. Как обычно, я использовала подаренный Джоном хвойный гель для душа – бутылочка была уже наполовину пустой, и этот искусственный аромат принес мне такое облегчение, о котором я даже не мечтала.

Я вспомнила его улыбку и глупое выражение лица, когда он помахал у меня перед носом флакончиком.

Благоухая хвойным ароматом от макушки до кончиков пальцев ног, я вышла из кабинки, обсушилась и надела футболку с принтом лося, которую папа подарил мне в Инувике. Прикосновение чистой ткани к коже показалось мне в тот момент самой приятной лаской на свете. Потом я спустилась вниз.

Когда я босиком добралась до нижнего этажа, то увидела, что входная дверь открыта. Я увидела на террасе Мейсона.

Трудно не заметить его высокую фигуру, равно как и склоненную голову, и то, что он держал в руках, – мой скетчбук, который я оставила накануне утром.

Рассматривая рисунок, Мейсон мял его пальцами. В сердце сразу стало пусто. Я забыла о насмешках, о стыде – обо всем.

Я подошла и выхватила у него блокнот. И не сразу поверила, что действительно вижу мятую бумагу и испорченные рисунки. Я посмотрела на Мейсона, и из моих увлажнившихся глаз выплеснулась вся горечь, которую я испытывала.

– Мне правда интересно, как ты можешь быть сыном своего отца, – глухо сказала я, этими словами пригвоздив Мейсона к месту, где он стоял.

Это уже слишком: мой мобильник, постоянные колкости, прессинг, теперь еще и смятые рисунки.

Я устала от него, от его выходок, мое терпение кончилось.

Мейсон стоял неподвижно. Сначала он смотрел на меня удивленно, потом взгляд его помрачнел, радужки затянулись темной пеленой, и у меня возникло подозрение, что сказанная мною фраза сильно его задела.

– О, какие люди!

Я повернулась. По дорожке шел Трэвис, его смеющиеся глаза сияли, как два полумесяца.

– Как жизнь? – спросил он так, словно был рад меня видеть. – Хорошо вчера повеселилась?

Я отвернулась, желая скрыть выражение лица, и Трэвис принял мое молчание за стеснительность.

– Поужинаешь с нами? Мы хотели заказать пиццу…

– Нет! – Мейсон вперил в меня холодный взгляд. – Она уже поела.

– А-а, – протянул Трэвис, – жалко! – Он почесал в затылке, затем неуверенная улыбка вернулась на его губы. – С пиццей будет кока-кола. Если хочешь…

– Нет, спасибо, – прервала я, не отрывая взгляда от Мейсона.

Мы бились друг с другом глазами. Наши души кусались и царапались, сталкиваясь в невидимой беспощадной схватке.

Вообще-то я уравновешенная, но гнев, который он умудрился во мне вызвать, заставил содрогнуться даже лед внутри меня. Мы были полными противоположностями друг другу. Мейсон – соль, солнце, огонь и высокомерие, акульи глаза и сердце-вулкан. Я – лед, тишина и сталь. И я, как железо, могла быть хрупкой, но скорее сломалась бы, чем согнулась. Мы никогда не поладим. Такие, как мы, – нет!

Я взглянула на Трэвиса, который теперь смотрел на меня со странным огоньком в глазах.

– Ну тогда ладно, – со вздохом сожаления сказал он.

Я повернулась и ушла в дом, потому что не собиралась слушать шуточки Трэвиса насчет вечеринки.

В прихожей я чуть не споткнулась о сумки миссис Ларк и решила было подвинуть их ближе к стене, когда вдруг услышала:

– Чувак, я замутил бы с твоей кузиной.

Глава 7

О чем не говорят глаза

Мои брови поползли вверх, глаза расширились. Он говорил обо мне? Я прижалась к стене, когда услышала голос Мейсона:

– Несмешно.

– А я и не шучу, – спокойно ответил Трэвис, почти мечтательно. – Она… ну не знаю, как сказать… она другая.

– Это точно. Она с Луны свалилась, – раздраженно сказал Мейсон.

Хотя он говорил с той же злостью, что и всегда, эти слова меня ранили. И я поняла то, что должна была знать с самого начала: он такой же, как все.

Я представила его ребенком с беззубой улыбкой и боксерскими перчатками на шее, указывающим на меня пальцем, как делали многие до него. От досады я сжала подол футболки, склонила голову, волосы упали мне на лицо.

– Ой, да ладно, – примирительно сказал Трэвис, – ты же понимаешь, о чем я говорю. Она очень необычная! Независимая, сама по себе, как будто не хочет, чтобы к ней приближались. Лично мне это чертовски нравится. Девчонкам лишь бы о чем-нибудь потрепаться, а она… почти никогда не разговаривает. Больше наблюдает, чем говорит.

Я заправила прядь за ухо и посмотрела на приоткрытую дверь, через которую все это слышала.

– Вот так, – продолжал Трэвис, – теперь я понимаю, почему ты никогда мне о ней не рассказывал: она чертовски милая.

Я нахмурилась. Мне показалось, или сейчас Трэвис был действительно… серьезным?

– Дружище, – начал Мейсон, – я не хотел тебе говорить, но у тебя явно не все в порядке с головой.

Трэвис молчал. Я представила, как он смутился, и тут же услышала, как он пробормотал:

– Это почему?

– С каких пор тебя интересуют такие девчонки? Если ты не заметил, она не обращает на тебя внимания.

Судя по голосу, Трэвис удивился.

– Вы с ней, случайно, не поссорились? – спросил он, и я подумала, что Мейсон никогда не говорил ему, что на самом деле обо мне думает.