Запах ночного неба

– Я… Мне бы вещи собрать… И я в… – Она хотела обратить его внимание на свой домашний наряд, но осеклась.

– Все можно купить или создать, – отрезал Келлан, и Алана почувствовала, как прямо поверх сорочки ее обхватывает плотный тканевый балахон. – Идем.

– Подожди, – остановила себя и Келлана Алана. Способность рассуждать понемногу возвращалась к ней. – Нет. Сначала давай все проясним. Я думаю, и ты, и Син стали жертвами какого- То заблуждения. Я никуда не пойду, пока не поговорю с ним лично. Син не стал бы меня казнить из- За какого- То неизвестного мне опосредованного участия в… я даже не знаю в чем. Я благодарна тебе, но…

Мир погрузился во тьму, и уже теряя сознание, Алана почувствовала, как сильные руки подхватывают ее.

16. Юория

Ее муж сидел на возвышении где- То за спиной великого мастера по артефактам и наблюдал, как далеко внизу Юория уже в двадцатый раз склонилась в земном поклоне перед этим богом в солнечных одеждах. Когда Ннамди отворачивал от нее свой сияющий лик, способность мыслить и дышать возвращалась к ней, и на сердце волной обрушивалась доселе никогда не испытываемая ненависть, и тогда Юории хотелось воззвать к Вестеру и потребовать убить Ннамди. Она набирала полную грудь воздуха, и… стоило ей поднять глаза, перед взором ее появлялось властное, со сверкающей улыбкой лицо, и вместо просьбы с губ ее срывался лишь писк. Хуже всего было то, что и ненависть пропадала не сразу, и смесь обожания и ярости драла Юорию на части.

В кулаке Ннамди сжимал увесистое серебряное кольцо, и когда его умасленная сандалом кожа скользила по металлу, Юория ощущала, как пальцы скользят внутри нее, где- То под ребрами, где- То еще глубже, в душе, заставляя все ее существо сжиматься вокруг властного прикосновения и ждать приказа. Тело не слушалось. Юории хотелось разорвать Ннамди горло, и вместе с тем ничто не было таким важным, как выполнить его желание.

Юория вся превращалась в слух, когда Ннамди обращался к ней. Она ловила его шепот и все остальные звуки, даже беседа Вестера с Ренардом, даже звук взрывов где- То снаружи – все сливалось в малоинтересный фон. Но вот мудрец снова отворачивался – и снова реальность возвращалась к ней.

.

Ннамди с величием и гордостью показал на нее, и Юории пришлось снова опуститься вниз, как обычно опускалась Апудо, и спрятать глаза. Ннамди поклонился Вестеру, будто представляя ему свое творение, и Юория, повинуясь воле мудреца, на коленях поползла к ногам мужа. Она бы закрыла лицо волосами, если бы могла, но Ннамди велел Апудо убрать ее шикарные локоны на пар- Оольский манер, и теперь они двумя тугими жгутами змеились по ее не закрытой тканью спине.

– Хватит, – негромкий голос Вестера холодным дуновением воздуха разорвал обступившую ее духоту. – Ее можно не наказывать.

Ннамди кивнул, и Юория встала, все еще не поднимая взора. Перед ней на полу ползали какие- То похожие на муравьев жучки, и женщину замутило.

– Привыкла к поясу, – прогудел Ннамди в сторону возвышения. – Под тебя. Отдаю тебе. Пришлось поработать. Она оставила себе разум и чувства. Не как воины.

– Благодарю, мудрец, – улыбнулся Вестер.

Ннамди вложил кольцо в его открытую ладонь, и у Юории перехватило дух. Мир мигом сузился до Вестера Вертерхарда, а занимавший раньше все пространство Ннамди перестал существовать. Она встретилась взглядом с мужем и попыталась выдавить из себя улыбку, но губы не послушались, и Юория со внезапной ясностью ощутила: Вестер не хотел, чтобы она улыбалась, как и не хотел, чтобы она пресмыкалась. Юория застыла, не зная, что делать.

Пояс подчинения холодил живот. Юории было тяжело в нем дышать, и вместе с тем, когда она случайно коснулась локтем тонкого ободка, это отозвалось каким- То неожиданным наслаждением. Все вокруг: и мягкий ковер поверх дощатого пола, и тяжелый горячий воздух, и ощущение тонкой ткани на голой груди, и этот восхитительный холод были такими эйфорически острыми, что Юория издала стон, не удержалась на ногах и повалилась на бок в сладких конвульсиях, уже не контролируя себя. Волна мимолетного беспокойства Вестера мурашками пробежала по ее спине и рукам. Она жадно вгляделась в дрогнувшее лицо мужа, но он уже повернулся к мудрецу.

– Удовольствие делает рабов, – услышала она голос Ннамди. – Лучше не делать часто.

– Вижу, – прошелестел красивый голос Вестера. – Хотел посмотреть, как это работает.

– Есть и боль, – продолжал рычать Ннамди, и сквозь уже отступавшее удовольствие пробился страх. Нет, Вестер не станет ее пытать!

– Пока не нужно, – мягко ответил Вестер, и Юория с благодарностью посмотрела на него – и тут же снова опустила глаза, повинуясь.

***

Когда ушел Ннамди? Сколько она сидела на полу, пока Вестер не забыл о ней?

В какой- То момент его внимание утекло, и Юория вдруг поняла, что может двигаться и даже думать о чем- То, кроме воли белого герцога. Теперь она понимала, почему Вестер являлся, стоило лишь о нем подумать – мысль хозяина нельзя было игнорировать. Стоило Вестеру, увлеченному беседой с Ренардом, рассеянно мазнуть по ней взглядом, все внутри собиралось и сжималось, готовое услужить ему. Сейчас же, когда Вестер отвлекся на обсуждение грядущего тайного проникновения в Империю, минуя неожиданно возникшую преграду, туман в голове понемногу рассеивался, к Юории вернулась способность думать самостоятельно. Эта неожиданно ставшая великой ценностью возможность была для Юории важнее недавно испытанной эйфории. Она медленно и очень аккуратно, стараясь остаться незаметной, подняла голову и встретилась глазами с Апудо. Девушка прижала палец к губам, призывая Юорию оставаться немой, и та с благодарностью кивнула. Апудо не носила артефакта, но, похоже, отлично понимала механизм его действия. Рабыня протянула ей чашу с водой и сделала это так незаметно, что ни Вестер, ни Ренард не повернули головы.

Хороший слуга всегда незаметен, вспомнила Юория слова дяди и чуть не разрыдалась: сейчас она многое отдала бы, чтобы стать незаметной. Юория жадно и вместе с тем бесшумно пила, захлебываясь, утоляя давнюю жажду, а Апудо сочувственно положила ей руку на плечо. Почему- То это прикосновение успокоило Юорию. Женщины сидели друг напротив друга, недвижимые и молчаливые, пока Вестер не блеснул кольцом, надевая его на запястье, и Юория не вынуждена была снова смотреть только на него.

Вестер слушал Ренарда и неспешно очищал от кожицы гранатовый плод, освобождая зерно за зерном. Юория залюбовалась его движениями, заслушалась свободно лившимся шепотом. Как она раньше не замечала силы мужа?

Тень Даора Кариона мелькнула перед ее мысленным взором и пропала, сменившись идеальным узким лицом, обрамленным темно- Русыми волосами. Юория попыталась вернуться к образу дяди, но черты его расплывались. Вестер безусловно был красивее него.

– Ты не считаешь неразумным обсуждать это при ней? – спросил Ренард осторожно. Он стоял позади кресла Вестера, как и положено слуге, и склонился в восхитившем Юорию полупоклоне.

– Даже не будь на ней пояса, Юория – красивое и не слишком умное животное. – Голос Вестера звучал для Юории мелодией. – Что бы она ни услышала, использовать не сможет. А смогла бы – я ей не дам.

– Ты уверен?

– Конечно. Я носил браслет подчинения, помнишь?

– И ты здесь. Но меня беспокоит не только это. – Ренард оглядел Юорию неприязненно. – А если Даор Карион придет за ней?

– Возможно, однажды он придет, – ответил Вестер, но почему- То воодушевляющий смысл его слов ускользнул от Юории. – Не в ближайшее время. Только когда решит, что она пробыла тут достаточно долго, чтобы узнать хоть что- То полезное. К тому моменту мы организуем ему теплый прием.

– Мне это не нравится, – возразил Ренард, и Юория ощутила неудовольствие Вестера собственной ненавистью к этому зазнавшемуся человечишке. Прежде, чем Ренард успел продолжить, Юория вскочила и, путаясь в свободной юбке, одним махом преодолела ступени и схватилась за седые волосы. Ренард отшвырнул ее от себя. Несколько волосков осталось у Юории между пальцами, а сама она застыла за спиной кресла Вестера с другой стороны, унимая колотившееся сердце.

– Вестер, я не собиралась нападать на него, – зачем- То объяснила она мужу, и прикусила губу от досады, что не удалось удержаться. Собственный голос показался ей чужим, высоким и жалким.

Вестер не ответил, только усмехнулся и протянул ей половину граната. Юория взяла фрукт двумя руками, не понимая, что должна с ним делать. Сок тек по ее пальцам, терпкий и красный, как кровь.

17. Алана

На исходе третьего дня пути Келлан, наконец, разрешил перебраться из седла в не слишком удобную, но все же не бьющую при каждом шаге повозку. Сложно было назвать эту скромную коробку, завешенную выцветшей на солнце и измочаленной дождями и бурями тканью, каретой, но Алана устроилась на твердой лавке с большим удовольствием. Колени нещадно ныли, внутреннюю часть бедер сводило, а ягодицы так болели после суток галопа, что Алана даже не сделала попытки сесть. Обычно от небольшого роста были одни неудобства, но сейчас Алана порадовалась, что смогла, пусть и свернувшись, как ребенок, лечь на скамью боком.

Повозку подбрасывало на камнях, она вся скрипела и дребезжала, и от соломы на полу ощутимо пахло какой- То животиной, будто раньше хозяева перевозили то ли свиней, то ли коз прямо у себя под ногами. Грубый холщовый полог покачивался в такт движению, с ним играл ветер, и в истертостях мелькал свет. Алана слышала, как Келлан что- То вполголоса говорил хозяину повозки, правившему на козлах, но слов различить не могла, как ни прислушивалась. Она зажмурилась, наслаждаясь теплом и убаюкивающим стуком колес о щебень, и обняла себя руками.

Безумная, быстрая мысль пришла ей в голову: нужно было бежать. Попробовать пробраться через заднюю стенку, упасть на дорогу, отползти с колеи в лес – так, чтобы ставший безумным Келлан ее не нашел. Она легонько ударилась виском о дерево: не стоило так думать.

– Не стоило, и правда, – озвучил заглянувший под полог Келлан, и его слова отозвались в Алане паникой. – Ты хочешь убежать? Конечно. Мне что, тебя связать? Я же все объяснил тебе.

Его новое лицо ей совсем не нравилось. Раньше спускавшиеся крупными волнами медово- Каштановые волосы повисли серыми сосульками, будто он вывалял их в грязи и в пыли, на прежде гладкой как сатин коже рассыпались нелепые веснушки и родинки. Телосложение Келлана стало более грузным, будто он постарел, как обычный человек, лет на двадцать. Вместо привычного острого гранями камзола он был закутан в какое- То чистое, но безусловно крестьянское одеяние цвета древесной коры. Новый, призванный не привлекать к себе внимания облик был всего лишь иллюзией. Алана знала, что если она расчешет волосы Келлана пальцами, то они окажутся такими же мягкими, как и были, и что если только прикоснется к его голой коже, иллюзия для нее развеется, и он снова поразит ее своей красотой. Но Алана не делала этого. Новый облик куда лучше подходил тому, как он вел себя, и ей не хотелось связывать его последние действия с таким любимым лицом.

Келлан подвергся какому- То заклятию и потерял возможность мыслить здраво. Это было единственным объяснением. Никогда прежний Келлан не стал бы так себя вести. Прямо в седле, удерживая повод и сжимая ее плечи, он признавался и признавался ей в любви и вместе с тем, казалось, относился к ней как к дикому животному, которое нужно было удерживать в строгости и связанным. Келлан говорил, что она в опасности, но и считал опасной для других. Не отпускал ее от себя и на минуту, и даже отойти в лес она могла, только если он останавливался, пусть и отвернувшись, всего в паре десятков шагов. Келлан не доверял ей и все время подчеркивал это. Он был уверен, что Алана спала с Даором Карионом и выполняла его приказы, не подвергал сомнению, что именно она помогла Пар- Оолу начать ужасающую войну и попыталась пустить пар- Оольских шепчущих в Приют. Келлан обвинял ее, что от начала и до конца она не была честна с ним, обманывая ради этих чудовищных и вместе с тем смехотворных целей!

Все ее попытки поговорить о заклятии Келлан зло отметал. Он усмехался холодной, такой не свойственной ему усмешкой, будто говоря: «Да- Да, послушаем, что ты еще придумаешь», и смотрел на нее так, словно она не заботилась о нем, а хотела вогнать ему нож в спину, когда он отвернется. Алана раз за разом аргументированно, стараясь не обращать внимания на ядовитый взгляд, объясняла Келлану, что он не прав. И ничего не менялось.

Кроме того, явно становилось хуже. В начале пути Келлан был с ней чаще ласков и аккуратен, и только изредка загорался этой необъяснимой злостью, но последние полтора дня раздраженное состояние стало для него нормальным, и лишь иногда сквозь этот слой наведенной ненависти проглядывала любовь, о которой теперь он говорил так часто.

Как же она хотела услышать от него слова любви! И какими же невыносимыми были обстоятельства, в которых он признался ей! Келлан выглядел измученным зависимостью. Так любят и с тем не переносят фатиум те, кто пристрастился к нему. Любовь к ней выедала его изнутри, и казалось, он ненавидел свою беспомощность перед ней, и все эти признания, будто на лезвии, звучали жестом отчаяния.

Даже решись она на ответное признание, Келлан бы не поверил ей. А может, не услышал бы.

Алана пыталась придумать, как попросить помощи у кого- То из шепчущих, но Келлан постоянно заглядывал в ее разум, не оставляя ей и кусочка личного пространства. Алана знала: все, что он может истолковать как признак ее ненадежности или отголосок желания причинить ему вред, Келлан истолкует именно так, но вместе с тем заметила, что ее мысли о том, что кто- То наложил на него заклятие, Келлан то ли не слышал, то ли не осознавал. И она перемешивала раздумья о возможности связаться с кем- То из Приюта с рассуждениями о том, что Келлан не в порядке. Никогда еще Алана так не контролировала свой мысленный монолог.

Но сейчас, измотанная сутками без сна, она снова допустила эту глупую ошибку. Терять ей было нечего, и Алана попробовала достучаться до него иначе:

– Келлан, я боюсь тебя. Я думала о побеге потому, что ты причиняешь мне боль.

Это было рискованно. Он мог разозлиться.