Двенадцать ночей

– На этот вопрос тебе сумеет ответить только Распорядитель Гадд. Но я уверен, что он будет рад поговорить с тобой на эту тему. И мы можем доставить тебя туда очень быстро. Или вас обеих.

Флип запротестовал:

– Вилли, она ребенок, и это сутки полета, а Гадд…

– Нет, Флип. За все годы мы ни разу, встретив автора, не оставляли его на месте – а этот автор особенный, не будь я фанто?м, если вру.

– Что такое фантом, – выпалила Кэй. Прозвучало даже не вопросительно.

– Дух. Явление, – сказал Вилли. – Являющееся нечто или являющийся некто. Некто и здешний, и нездешний.

– Значит, вы не тут на самом деле?

– Нет-нет, я тут, – ответил Вилли.

– В отличие от меня, – сказал Флип, раздраженно крутанув головой. – Я пошел.

Он двинулся к окну и просунул свое длинное тело между двумя шторами. Потом стало слышно, как он съезжает по короткому скату крыши и спрыгивает на землю. Дальше – его хрустящие шаги по мерзлой траве.

– Прекрасно, – решительным тоном промолвила Кэй. – Мы отправляемся. Но зуб будет у меня.

– Какой зуб? Куда отправляемся? – спросила Элл. – Куда мы, Кэй?

– Искать папу, – ответила ее сестра. В этот миг порыв ветра бешено стукнул отпертой створкой окна о металлическую раму, а потом, с новым порывом, она опять распахнулась в ледяную, черную ночную ширь.

– Давайте его сюда.

– Сию секунду.

– Не позволяйте ему говорить. Баек нам сегодня не надо. Туже затяните намордник.

– Сделано.

– Глядите же, все глядите, что бывает, когда посвящают жизнь наивным надеждам и глупым мечтаниям. Глядите, как время висит на нем изорванной тряпкой. Грязь времени запеклась на его коже коркой. А если его резануть – смотрите, все смотрите на его кровь. Нет ничего такого же хлипкого, как кровь, такого же хилого. То она вверх, то она вниз. Ее страсти непредсказуемы. Она охмуряет ум видениями. Она привязывает сердце к своим диким фантазиям. Кровь – это немощь.

– Но рана…

– Она не смертельная. Свяжите его, ты и ты, и отведите в Фантазиум. Мне весело будет думать, как он лежит там, слабый и почти забытый. Если я стану о нем думать.

– Сию секунду.

– Пусть это вам послужит уроком.

– Послужит.

– Погодите. Напомните мне. Как его называют наши недруги?

– Они называют его Зодчим.

– Да, именно так. Зодчим. Пускай же возводит в Фантазиуме все замки, какие сумеет. Туже его, туже.

3

Вифинские рыцари

Через несколько домов от их дома узенькая дорожка меж двух живых изгородей упиралась в деревянный забор с лесенкой для перехода, а дальше начиналась плоская пустошь, и Кэй с Элл, не поспевая за размашистым шагом двух духов, двинулись по мерзлой стерне. До этого, пока медленно шли двором, а потом, в конце дорожки, через колючий грубый кустарник, Кэй то засыпала на ходу, то пробуждалась, но теперь острый морозный воздух пустоши ударил по ней, взбодрил, обострил внимание, и она обернулась, чтобы дать сестре руку. Элл все еще слегка спотыкалась, ковыляла на нетвердых ногах после неловкого прыжка с низкой крыши сбоку от заднего окна. Кэй дергала ее вперед. Перебираясь через забор по скользким ступенькам, она думала, что совсем потеряла духов из виду; но потом впереди что-то полыхнуло – низкое оранжевое пламя, так оно выглядело, – и она услышала нетерпеливый голос Флипа:

– Поторапливайтесь! Нет времени! Скоро рассвет!

Только когда они подошли ближе и темное небо, казалось, поглотило их полностью, она поняла, что они вступили в тень чего-то огромного.

– Быстренько! Забирайтесь в корзину, – сказал Вилли, протягивая руку.

Новая внезапная вспышка оранжевого огня осветила все происходящее. Кэй ощутила прилив волнения и ужаса: духи держали у мерзлой земли на привязи гигантский тепловой аэростат, и его колоссальная оболочка возвышалась над ними в промозглом зимнем предутреннем воздухе. Кэй не могла отвести глаз от пламени горелки, рвущегося в нутро воздушного шара, от его необъятной округлой громады наверху. Элл встала как вкопанная и тянула ее за руку обратно.

Флип, наоборот, был весь движение: он суетился вокруг аэростата, вытаскивал из земли колья, к которым была привязана корзина. «Нет же времени, нет же времени», – слышалось его лихорадочное бормотание, перемежающееся с сосредоточенными усилиями, когда он тащил вверх длинные металлические колья или давил на ручку какого-то сложного на вид приспособления, которое снял с крюка на борту корзины.

– У нас действительно мало времени, – настойчиво проговорил Вилли – теперь уже из запредельной темноты, воцарившейся, когда погасла горелка. Элл по-прежнему рвалась назад. – Нам надо набрать высоту до рассвета, а то нас заметят. Ну же, лезьте, – сказал Вилли, подавая девочкам уже обе руки поверх края корзины, – я вам помогу. Тут очень много места.

Заключив Элл в теплые объятия, зарыв ее лицо в мягкую, с начесом ткань своей одежды, Кэй пообещала сестре, что позаботится о ней. Потом подняла ее, передала Вилли, легко забралась в корзину сама, уселась на твердом полу и закрыла глаза, защищаясь от быстро прибывающего света, в котором – поверни она голову – она различила бы конец их дорожки, бледные предрассветные очертания домов, фонари – один, другой, третий, – идущие цепочкой туда, где все еще спит в теплой постели мама. Рождественское утро – поверни она голову. Кэй стиснула зубы. Она слышала всхлипывания Элл, а потом ощутила ее тяжесть: сестра уткнулась ей в правую подмышку. Флип, должно быть, опять зажег горелку: она почувствовала лицом жар и свет от мощного пламени, услышала поток газа. И слышно было, как он крутит лебедки, подтягивает бесчисленные тросы и канаты, крепит их множеством специальных планок. Потом – внезапный толчок, и поблизости раздался возглас Флипа: «Почти!» С треском, с великим кряхтением двое духов водрузились на свои места в корзине. После этого – тишина.

Несколько мгновений Кэй не ощущала ничего, кроме напряжения, охватившего весь аэростат: огромному шару наверху не терпелось взмыть, оторваться от холодной земли, горелка нагнетала в его оболочку жаркий, заряженный энергией воздух, толстые, древнего вида деревянные доски, составлявшие дно корзины, трещали и, приснащенные к земле последними натянутыми тросами, казалось, еле выдерживали подъемную тягу строп. Всего несколько мгновений.

Кэй только тогда заметила, что затаила дыхание, когда задержанный воздух с силой вырвался из груди – когда аэростат, отшвартованный наконец, резко пошел вверх. Элл, прижавшись к ней сбоку, плакала в голос и вся дрожала. Или, может быть, это трепыхалась сама корзина: ее сотрясло, потом подбросило кверху, стропы дали слабину, потом она выровнялась, и стремительный взлет в небо сопровождался тошнотворным креном и качкой всего аэростата. У Кэй то и дело перехватывало дух. Она опять крепко зажмурила глаза, уперлась ногой во что-то твердое и притиснулась спиной к деревянной стенке. А потом, после очень напряженного отрезка времени, который показался сплошным, единым, после отрезка, когда невозможно было понять, поднимаются они или падают, она почувствовала, как ее колени накрывает что-то теплое. Она отважилась приоткрыть один глаз.

– Вот, натяните до подбородков, – сказал Вилли, кутая их, съежившихся на досках под нависающим верхним ободом корзины, в тяжелое одеяло. Воздух, который даже в этом укрытом месте порывами налетал на их лица, был страшно холодный – такой же ледяной, как вопросы, лежавшие без движения у Кэй во рту. Она быстро завернула себя и Элл в одеяло до самых глаз, обняла сестру одной рукой. Вопросы пусть подождут.

Ее успокаивал вид двоих духов, которые стояли в корзине немного поодаль и разговаривали о чем-то уютном, – голоса доносились, но слов не разобрать. Ни тот, ни другой не улыбался, но от их щек веяло самообладанием, в глазах светилась приподнятость и живое внимание, и это превращало невнятные звуки их беседы в танец гостеприимных возможностей. Элл притихла, а потом и уснула в полукольце ее руки, а Кэй все глядела и глядела на Вилли и Флипа: у первого – живые, проворные руки и ноги, и весь он пружинистый, гибкий как лук, а второй посолидней, помассивней, но тоже подвижный; если Вилли – парящая пиния, то Флип – каштановый комель. Корзина между тем поднималась, вначале быстро, но затем, когда подача газа уменьшилась, гораздо медленнее, потоки воздуха качали ее, подхватывали, несли на восток. Когда с креном и качкой взлета было наконец совсем покончено, Кэй приподнялась, села на корточки, аккуратно подоткнула вокруг Элл одеяло и встала на ноги.

Дневной свет быстро прибывал – или, может быть, светлей становилось просто от подъема в небо. Так или иначе, вся корзина вокруг нее внезапно окунулась в рассвет. Везде, куда ни посмотри – всевозможные инструменты и оборудование: гаечные ключи, рукоятки, молотки, колотушки, огнива, толстые металлические прутья, длинные колья, обручи, бухты каната и веревки примерно двадцати разных диаметров, запасные крючья и карабины, металлические крепежные планки, бледно отсвечивающие при вспышках горелки, застежки, шпингалеты, кольца, связка ключей, ведра с песком и, конечно, мешки с балластом разных размеров. Кэй видны были натянутые канаты, перекинутые через борта корзины; на них висел балласт, который Флип за короткое время после взлета уже успел перебросить. Представив себе мешки, раскачивающиеся под корзиной, а потом падающие на землю, Кэй подумала про высоту, которую они набрали, и ей вдруг стало нехорошо. Дом остался внизу, далеко позади. Рождество. Она вновь повернулась к центру корзины, уперлась взглядом в пол, а затем постаралась сосредоточиться на мелочах: на сандалиях Флипа с узорным переплетением кожаных ремешков, на небольшом деревянном кабестане – вертикальном вороте – с железными ручками-стержнями, на компактной приборной панели перед Вилли, свисающей с главного кольца в самой середине. Кэй видны были диски, похожие на циферблаты, – они, догадалась она, сообщали сведения о высоте, скорости и направлении полета, о том, где они находятся. Там было несколько рычагов, а еще длинная серая трубка с важной насадкой, над которой постоянно хлопотал, регулируя ее, Флип и которая, предположила Кэй, обеспечивала подачу газа для основной горелки, зажигаемой от запального огня.

Так и есть, подумала она, увидев оранжевую вспышку. Кэй отскочила бы, будь там куда отскакивать. Флип встретился с ней взглядами и улыбнулся.

– Хочешь увидеть океан? – бодро спросил Вилли.

Сделав пару неуверенных, чуточку шатких шагов, она приблизилась к двум духам, стоявшим у деревянного края, и присела из осторожности – так, чтобы над корзиной возвышались только плечи и голова. Убедившись, что стоит устойчиво, она выглянула наружу.

Впереди – какое это направление? – немного к северу от востока, так говорил ей папа, – она увидела солнце, увенчивающее горизонт. Суша там или море, трудно было понять из-за разлившегося сплошного сияния; но ближе, почти под ними, точно было море, бледное и серо-зеленое с чистой белой опушкой прибоя, накатывающегося на узкий песчаный берег Норфолка. Справа, слева и сзади – темные травянистые пустоши, посеребренные морозом и утренним туманом. Среди полей виднелись маленькие домики, порой могла показаться вереница оранжевых фонарей, которые догорали и дружно гасли. С левой стороны Кэй видела бледнеющие с рассветом огни небольшого городка, тут и там из труб шли угольные дымки – так ей по крайней мере казалось.

– Куда мы летим? – спросила она через некоторое время. – В другой мир?

Вилли стоял подле нее, наклонившись над бортом, расставив локти и положив подбородок на длинные сплетенные пальцы. Смотрел не на нее, а в необъятную ровную даль, на северо-восток, где солнце отрывалось от горизонта, обретавшего четкость. Его молчание длилось долго, но Кэй знала, что он ее слышал, и держала рот на замке. К тому времени, как он ответил, ей под левую руку уже робко тыкалась голова Элл. Девочки внимательно слушали, а между тем земля и море под ними развертывались во все стороны, делались отчетливо зримы. Доносился шум волн.

– Насколько я знаю, – заговорил Вилли, и намек на улыбку тронул уголки его рта, – мир только один, вот этот самый. Нет, – продолжил он медленно, словно говоря с самим собой, – дело не столько в том, куда, сколько в том, как мы туда направляемся.

Бросив взгляд на Кэй, у которой, вероятно, был озадаченный вид, он принялся задумчиво и звучно постукивать пальцами по верхнему ободу корзины. Кэй наблюдала за ним. Он смотрел словно бы вдаль, но так, будто видел нечто – нечто висящее в пустом пространстве вокруг аэростата. Его взгляд устремлялся туда и сюда, порой останавливался на секунду, но в целом движение его глаз непредсказуемостью своей напоминало прихотливый полет бабочки в летнем саду. Его взгляд по-птичьи то парил, то пикировал. Он, казалось, притрагивался глазами к тому, на что смотрел, – до того бережно и осознанно зрачок поворачивался, останавливался, фокусировался и сохранял свое положение.

Море под ними было изменчивым узором морщин и штриховки, было голосом гулкого безмолвия из глубины гигантского колодца. Элл молчала, но высвободила руку из-под одеяла, которым все еще были окутаны ее плечи, и, прижавшись к сестре, обхватила ее за талию. Кэй ощущала ее прикосновение, по-прежнему настойчивое, выдающее тревогу, страх, и пришла мысль о доме, от которого их относит все дальше, о ярких фонарях, чье сияние тонет в тускловатом свете холодного декабрьского дня, о маме, только начинающей ворочаться в постели и удивляющейся, почему таким поздним утром в доме так тихо. Рождественским утром. Наспех нацарапанная записка – вот и все, что они ей оставили.