Рабы Парижа

Автор

Эмиль Габорио

Год написания книги

1868

<< 1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 198 >>

На страницу:

Перейти

39 из 198

Настройки чтения

Размер шрифта

Высота строк

Поля

Стоя перед громадным зеркалом, она приказала зажечь все люстры, несмотря на то, что было еще довольно светло, и изучала позы, которые, ей казалось, подошли бы к этому наряду.

На самом деле она была настолько хороша и грациозна, что даже произведение Ван-Клопена не могло испортить ее. В зеркале она увидела запыхавшегося отца.

– Как ты долго! Кто у тебя там был? Опять какой-нибудь противный клиент, и ты не мог его выгнать?

Мартен-Ригал, который появился буквально через минуту после того, как его позвали, тем не менее стал просить прощения.

– Посмотри на меня, нет, сперва закрой глаза, а потом уже посмотри и скажи, как ты меня находишь?

Можно было и не спрашивать. На его физиономии светилось восхищение.

– Очаровательно, божественно, – проговорил Он.

Несмотря на привычку к похвалам, Флавии Понравилось замечание отца.

– Значит, и ему я понравлюсь в этом наряде? – спросила она.

Он – был Поль Виолен. Бедный Мартен-Ригал уже хорошо знал его.

– Конечно, понравишься, – произнес он, глубоко вздыхая.

Флавия с сомнением покачала головкой. Через минуту она усадила отца к камину, сама, как котенок, забралась к нему на колени, и стала ему шептать о своей любви к Полю.

– Знаешь, папа, – шептала она, – если он не станет за мной ухаживать, если я не понравлюсь ему, я умру от горя!..

Банкир отвернулся, чтобы скрыть свою горечь.

– Стало быть, ты очень любишь его?

– О!..

– Больше, чем меня?

– Ну, что ты говоришь, папочка! Ты же знаешь, как я тебя люблю, – говорила она, покрывая звонкими поцелуями его голову, – но это совсем, совсем другое! Его я люблю просто потому, что люблю!

Тон, которым это было произнесено, вызвал в отце гнев, который он оказался не в силах сдержать.

Заметив, какое впечатление на отца произвело ее признание, Флавия залилась звонким смехом.

– Старый ревнивец! Ревнивец! – дразнила она его, как маленького ребенка. – Как тебе только не стыдно. Стыдно, сударь! Как нехорошо!

– Я очень люблю это окошко, – продолжала Флавия. Как-то раз я смотрела отсюда на улицу и увидела его! Жизнь моя была решена! Знаешь, прежде я никогда не чувствовала, где у меня сердце, а тут у меня было чувство, что до меня дотронулись раскаленным железом! Я не спала всю ночь, меня било как в лихорадке, я все чего-то боялась и дрожала…

Банкир еще ниже склонил голову.

– Отчего же, бедное мое дитя, ты мне сразу ничего не сказала? – тихо спросил он у нее.

– Я хотела… но я боялась…

Мартен-Ригал поднял руки кверху, как бы призывая Бога в свидетели того, что уж его-то ей бояться никак не следовало.

– Ты этого не можешь понять. Ведь ты мужчина, хотя ты и лучший из отцов! Если бы у меня была мать…

– Ну, вряд ли, друг мой, даже мать могла бы сделать для тебя больше, чем готов сделать я…

– Нет, я не спорю, но понять она смогла бы больше. Ну, слушай! Целых два месяца я глядела на него издали, изучая в нем все: походку, костюм, привычки… Он почти всегда был грустен, занимался почти одной музыкой и был, по-видимому, очень беден. Тогда мне становилось противным наше богатство. Как это, – думала я, – у него, может, нет хлеба, а у нас столько денег… Затем он вдруг куда-то пропал, целую неделю я простояла у окна, а его все не было. Вот тогда я и решила, что именно он станет моим мужем, что только его я смогу любить и ценить.

Бедный отец страдал невыносимо, даже слезы показались у него на глазах.

– Ты знаешь, где, как и когда мы увиделись с ним ближе? Пусть после этого кто-нибудь скажет, что нет судьбы! Она есть! Я уже думала, что никогда не увижу его, а между тем, сегодня он к нам приедет…

– Да, Ортебиз хотел сегодня представить его нам, – произнес бедняга, сам не зная, зачем он говорит это дочери, когда она и сама это знает.

– Будут же и другие гости? Надо, чтобы все было хорошо. Ты обо всем распорядился? – продолжала она.

– Все будет хорошо, – успокаивал ее отец.

– Я хочу, чтобы он увидел все в полном блеске, тогда, может быть, он и меня полюбит, как ты думаешь?

В это время Поль Виолен, разодетый, напомаженный и надушенный, входил в квартиру доктора Ортебиза. Достойный врач должен был ввести его в то общество, где вращался сам.

Это был далеко уже не прежний Поль. Он только что вышел от искуснейшего портного, отчего даже запоздал к доктору.

Костюм оттенял и без того великолепную наружность. Однако в нем еще была видна некая неловкость, правда, столь незначительная, что даже Ортебиз, увидев его, воскликнул:

– Что и говорить, у этой плутовки Флавии губа не дура! Сейчас я повяжу галстук, и мы отправимся!

Поль тяжело опустился в кресло.

Тело ломило. Он не спал уже пятую ночь.

Он не успел еще забыть, что его честность и порядочность, о которых он только пять дней назад толковал Розе, подвергшись испытанию, не выдержали и рухнули, как гнилое дерево.

Выйдя от Ван-Клопена и сказав Маскаро: «Я ваш…», Поль понимал, что сказал это под влиянием оскорбленного самолюбия и частично – миллионов Флавии.

К вечеру он очнулся и понял весь ужас предстоящего пути. Но отступать было некуда, да он и не желал этого.

На следующее утро он отправился к Ортебизу, тем самым заглушив последние угрызения совести. Осталось чувство тяжести и чисто физической усталости.

Видя, с какой роскошью устроился этот эпикуреец, он, лениво позевывая, говорил себе: «У меня будет не хуже».

Сидя в уютном фаэтоне доктора, он повторял про себя: «У меня будет такой же!»

Но если Поль мог успокаивать себя подобными пустяками, то Ортебиз в данную минуту размышлял по поводу предстоящего, обдумывая возможные варианты.

– Ну, поговорим о наших делах, – приступил он к разговору, пока фаэтон мягко катил по гладкой дороге. – вам предлагают вариант, о котором может только мечтать любой молодой человек знатного рода. Надо только суметь им воспользоваться…

– Я и воспользуюсь, – отвечал Поль с немалым оттенком фатовства.