Клятва Гиппо Кратоса

– Это не банда, Ду-Ду. Это секретная организация, созданная Кровавой Мэри. И она не вампир. Она ведьма.

– А разве они есть? – засомневался куница. – Я думал, волшебство – это сказки…

Бекка встала и с важным видом зашагала туда-сюда, заложив лапы за спину.

– А с чего тогда быть «Охотам»? «Охота на ведьм» происходила с пятнадцатого по семнадцатый век. В Америке самые знаменитые ведьмы – Салемские, но у нас, в Вулфджинии, тоже сожгли немало. А во-вторых…

– В пятнадцатом веке? – повторил Дункан. – Стой-стой, но ведь Мэри…

– …Родилась в конце семнадцатого века, – закончила фразу Бекка. – Наш Механиксвилль был заселен английскими колонистами как раз в семнадцатом веке.

Дункан даже присвистнул.

– Надо же, какая ты умная…

Волчонок победоносно тряхнула головой.

– Я занималась и историей, и фортепиано, и много чем еще.

– Так ты не ходила в школу? – спросил Дункан. Бекка пожала плечами:

– Я официально мертва, Ду-Ду. По документам меня уже нет целых пять лет.

Куница моргнул. Волчонок усмехнулась.

– Ты ж хотел посмотреть на мою шерсть? Смотри.

Она сняла маску и опустила черный воротничок, и Дункан увидел, что ее мех серебрится, как от луны – хотя ни единого лучика с улицы сюда не проникало.

– Тут почти все такие. Призрачные. Но есть и такие, как ты… Только ты не думай, я не привидение. Мне было семь, когда кое-кто заставил моего отца убить меня. Он сломал мне челюсть и должен был пристрелить, но не смог и выстрелил в себя самого. Но по официальной версии папа сделал это спьяну. Даже прислуга это подтвердила. Но папа не мог. Он был очень интеллигентный волк, никогда не напивался, никогда никого не бил – ни меня, ни маму, ни прислугу… Никого-никого, веришь?

– Верю, – поспешно ответил Дункан.

– Мой папа был пианистом. Знаменитым на весь мир виртуозом Лукасом Ноутом. Он и меня учил играть… Но я тогда так не хотела учиться!

– Значит, ты умеешь играть на пианино? – восхитился Дункан.

– На фортепиано вообще-то, – поправила Бекка. – Кстати, в доме есть одно фортепиано. Старое, но очень красивое. Оно стоит в малой гостиной. Я на нем занимаюсь.

– А сыграешь мне что-нибудь? – попросил Дункан. Волчонок постучала лапкой по подбородку:

– М-м, даже не знаю… Я вообще-то устала, дел по горло… Но, уж если ты очень хочешь…

– Да! Очень хочу!

– Тогда ладно. Только – тс-с! Не разбуди никого.

– А здесь много народу живет? – шепотом спросил Дункан, когда они с Беккой тихонько выскальзывали из комнаты.

– Много, – коротко ответила та, таща куницу по запутанным коридорам в малую гостиную.

Дверь туда оказалась незаперта, им даже никто по дороге не попался – Бекка ликовала. Она плотнее закрыла дверь и иронично заметила:

– Ты так смотришь, как будто никогда не видел обоев, мебели и паутины!

– Паутину я видел, – обиделся Дункан. – А мебель тут очень уж… Ну, не такая.

Бекка тяжко вздохнула и закатила глаза.

– Это дом восемнадцатого века, Ду-Ду. Его построили в тридцатые годы.

– Ого, Бекка. Ты такая умная! – покачал головой ошеломленный Дункан и принялся оглядывать гостиную.

В центре довольно большой комнаты (ага, а еще «малая»!), действительно, стояло громадное белое фортепиано. Мебели особой не имелось, только кресла, обитые красным бархатом. Из того же бархата были и плотно задернутые шторы. Кстати, пыльные.

– Дом красивый, но почему тут все так… – Дункан замялся, подбирая слова. Бекка села за фортепиано и наскоро размяла пальцы.

– Как – так? Грязно? Ну, естественно. Паутина и пыль здесь вроде как обжилась. Ее не прогонишь. Это ж дом-призрак! Так, ладно, хватит болтать. Сядь куда-нибудь и слушай… – Дункан открыл рот, и Бекка сделала страшные глаза: – Мол-ча!

Дункан послушно закрыл пасть и устроился в ближайшем кресле. Он хотел уточнить, что за «дом-призрак», и почему почти все тут «призрачные», но решил приберечь вопросы на потом.

Музыка, выходившая из-под Беккиных лап, сначала была тихая и протяжная, как скулеж щенка, но постепенно набрала силу и стала воем, а после рыком волчицы. Куница почти видел, как по комнате носится эта волчица – подозрительно похожая на Бекку, только взрослая. С прозрачной… Нет, с призрачной шерсткой, с глазами цвета голубого стекла и жемчужно-белыми зубами.

Мелодию пронзила какая-то стрела, прямо резанувшая слух: это на пути волчицы встало другое животное, морды которого воображение Дункана нарисовать было не в силах. Животное было злое.

Дункан вытянул шею: прозрачная (призрачная!) волчица стояла перед фортепиано, оскалившись на противника – тот был меньше нее, но изворотливей. О, нет! Он сейчас бросится на нее с оружием! Но волчица отбросила его, и, уже переступая через поверженного врага, запрокинула голову и пронзительно, громко завыла на повисшую под потолком луну…

Музыка начала стихать.

Луна, волчица, ее соперник – все растаяли в воздухе голубым дымком. С последним аккордом исчез и дымок.

Бекка откинулась на спинку стула, сжимая и разжимая кулачки – по лапкам разливалось приятное зудение.

– Ну, как?

Дункан только выдохнул:

– Невероятно…

Бекка польщенно улыбнулась и склонилась в элегантном поклоне. Дункан разразился аплодисментами. Маленькая волчица поклонилась еще пару раз, скромненько поводя хвостиком.

– Это папина последняя сюита. Я ее очень люблю и знаю наизусть! На самом деле папа обучил меня только самым азам… – как бы между прочим сообщила она. – Я почти всему научилась сама. После его смерти.

– Думаю, он бы тобой гордился, – попробовал утешить ее Дункан. Бекка усмехнулась:

– Знай он, чем промышляет его маленькая принцесса, он бы наверняка от меня отрекся.

– Объясни хоть мне, чем, – нерешительно попросил Дункан. – У меня теперь больше вопросов, чем до этого…