1415131131738

– Но это не мешало тебе влюблёно смотреть на неё, – говорит Эди и с кряхтением потягивается, как будто у этих слов нет веса.

– Влюблёно? Да я ненавижу её!

– Ого, – округляет рот Эди. Ненавидит? Откуда в Ребекке такие сильные негативные чувства, направленные не на себя? Она даже отца не ненавидела после развода по причине постоянных измен.

Но дело ведь не в ненависти, да? Если бы ненавидела, не переживала бы. Издевалась или презирала, но не тряслась под взглядом Трисс и не вспыхивала, стоило упомянуть её имя. Забавная, вообще-то, штука – ненависть. Неоднородная.

– Знаешь, как говорит одна умная женщина? – спрашивает Эди.

– Какая?

– Я.

– Ещё бы, – отмахивается Ребекка, но её скованные плечи потихоньку опускаются. – И как говорит эта женщина?

– Ненависть – это точка, в которой встречаются страх и любовь.

Универсальна ли формула?Эди определённо ненавидит похитителей своих братьев и сестёр, хотя любви к ним быть у неё не может даже по меркам отъявленных психов. Но в простых человеческих судьбах формула действительно универсальна.

Пока она допивает свой чай с железницей, Ребекка не сводит с неё глаз. Встревоженных глаз. В один миг её лицо искажает ужас подозрений насчёт Эди, в другой – тяжесть осознания собственных чувств. Разве обязаны человеческие отношения быть так извилисты? Зачем мутить собственный взгляд и усложнять обеим жизнь? И где среди бесконечных сложностей остаётся место для привычки, на которую так полагаются и так жалуются люди? Все эти вопросы, должно быть, мучают рыжую голову, решает светлая голова.

– Или страх и симпатия, – с намеренной паузой добавляет Эди, когда Ребекка уже примерила первую конструкцию и принялась рассматривать себя в её пугающих рамках. – Ты вдруг воспылала ненавистью или чем там к Трисс, и я решила, что тебе нужен разговор.

В ответ Ребекка прячет глаза в своём кофе. А затем и лицо в кружке.

– Ладно, – кивает Эди, убедившись, что Ребекка занята анализом гущи, – поговорим, когда захочешь. А сейчас, – она вытаскивает из осунувшегося рюкзака кипу бумаг и шлёпает их на мокрый стол. – Поможешь мне заполнить документы на поступление?

– Я уж думала, ты не попросишь!

Под столом мурчит котёнок.

***

Повернув хлипкий замочек гиспокартоновой двери, Эди плюхается на стульчак и со вздохом закидывает ноги на дверь. Ей обязательно назначат наказание за прогул физкультуры, но она не может найти в себе ни одного сожаления. Возможно, потому что это место для бесполезных приматов, а возможно, из-за громкости приматов. В последнее время сосредотачивается она с трудом.

Пальцы привычным щипком выуживают резинку из кармана, и Эди завязывает волосы в пучок, надеясь: если голова почувствует себя готовой к труду снаружи, то будет готова и внутри. Хотя запах в туалете не располагает к спасению человечества.

Если раньше достаточно было отключить слух и направить всё внимание внутрь, то теперь внутри её ждут новые помехи. Моменты умиротворения теперь настолько редки, что она тут же осознаёт их. А как только человек замечает в себе спокойствие, его спешит наполнить иррациональность. Зачем ей переживать о погоде в доме, если всё, что она может сделать, это дать родителям время? Зачем ей отвлекаться на безопасность семьи, если это не помогает делу? Зачем волноваться об ожиданиях родителей, когда это просто захламляет ум? Иногда Эди настраивает домашний приёмник на пустую волну и теряет беспокойства в этом шуме. Иногда это не срабатывает.