Иду по следам твоим

Женский голос, привыкший говорить зазубренную фразу почти с безразличием. Привыкший слушать о чужих горестях почти со скукой. Мой звонок стал для неё одним из сотни звонков, что поступили ещё до обеда. А она стала для меня первым, после которого я так тесно сдружилась с полицией и впустила её в свой дом.

Говорят, надежда умирает последней. И правда, в тот момент, когда я набирала номер службы спасения и готовилась произнести самые страшные слова в своей жизни, надежда ещё жила во мне. Она горела в груди вместе со страхом, и они оба придавали мне сил. Тогда я верила, что уже через час, когда полиция приедет на вызов, разберётся что к чему и приведёт мою дочь домой, я задышу ровнее, сердце моё перестанет рваться на волю, а я больше никогда не вспомню этот короткий номер телефона.

Как я ошибалась…

– Меня зовут Оливия Беннет, – выговорила я почти по слогам. – Моя дочь пропала.

Сейчас

Бергамо, Италия

Для всех кругом я была туристкой. В летящем сарафане и широкополой шляпке я выбивалась из местного загорелого колорита, но сливалась с такими же светлокожими приезжими, которыми разбогатели улицы к концу сезона.

Карта подсказала, что от отеля до почты идти не больше получаса. В этом Бергамо напомнил мне родной Нью-Хейвен: чтобы пересечь город вдоль и поперёк не нужно вызывать такси или выкатывать машину из гаража. Дойти до любой точки можно и пешком, если у тебя есть лишний часок свободного времени.

Как только я вышла из отеля и свернула направо, как подсказывали «Гугл-карты», меня тут же подхватило и понесло вперёд. Невидимая сила толкала в спину, наступала на пятки, лишь бы поскорее довести меня до нужного места. Этой силой была надежда… Та самая, что год назад трепетала в груди, когда я звонила в полицию. За год многое изменилось. Наша семья распалась, Рик переехал в невзрачную квартирку, но от меня ушёл не только он, но и надежда. Вернее, я прогнала их обоих.

Но теперь я знала, что выбрала нужное направление. Рик мог мне не верить, но я найду её. Что я за мать такая, что не может отыскать собственную дочь? Надежда привела меня в Бергамо, и больше я ни за что её не отпущу, как отпустила Айви, как отпустила Рика.

Все дороги ведут в Рим. А меня они привели сюда, в тихий городок всего в ста километрах от Швейцарии. Здесь нет ни моря, ни океана, ни впечатляющих гор, что своими пиками нависают над крышами домов. Но Бергамо всё это было и не нужно. Он подкупал уютной привлекательностью и духом истории, что витал на каждой улочке, по которой я шла.

Выбравшись из столпотворения гостиниц, я прошла мимо театра Доницетти, церкви Санто Спирито и академии Каррара. Атмосферные здания, отстроенные много веков назад, сохранили своё лицо, тогда как я его прятала от прохожих, пусть меня никто и не мог узнать. Меня преследовали непонятные беседы итальянцев, искушающие запахи пиццы и лазаньи, отзвуки мандолин и гармошек уличных музыкантов. Все эти звуки и запахи разносил ветер, и так хотелось на мгновение остановиться и послушать беглые речи местных, зайти и попробовать настоящую кухню Италии, заполнить мысли мелодиями баллад. Но ноги вели меня дальше. Туда, где могла быть моя дочь, или подсказка, как её найти.

«Нижний город» с его индустриальными кварталами и широкими улицами остался позади, где-то внизу по мере того, как я взбиралась всё выше и выше на холм. Старый город на горе, полный свежести от тенистых скверов, полный запахов глициний и винных подвалов, показался ещё прекраснее, ещё величественнее того, что остался внизу.

Пока по пути сюда весь самолёт дремал в темноте небес, я по привычке не могла уснуть и убивала время за чтением путеводителей по Бергамо. Всегда нужно знать врага в лицо. А в одном из этих зданий притаился тот враг, что лишил меня дочери.

В другой раз я бы сворачивала шею, разглядывая башни, базилику Санта-Мария-Маджоре или ворота Сан-Джакомо, я бы задерживала дыхание при виде монументальности старины и торжественности очарования. Но я была слепа и шла точно по маршруту карты, разглядывая лишь людей, заглядывая им в лица, ища знакомые черты. Когда же мне навстречу выбегали дети, я почти пугалась их буйной ребячливости. Ни одно девчачье личико, ни одни глаза не могли укрыться от моего взгляда. В каждом я искала Айви. Но каждый оказывался не ей.

После прохладного прощания Нью-Хейвена тёплый, почти радушный приём Бергамо согревал то, что осталось от моей души. Однажды, когда-то, в другой жизни, что осталась далеко позади, мы с Риком думали уехать ото всех куда подальше. Италия казалась тогда так далеко, всего на другом конце океана, а думалось, что на другом конце мира. Мы даже почти купили билеты и выбрали отель, но планы нам перепутали непредвиденные обстоятельства. Рика вдруг вытянули из заслуженного недельного отпуска и всучили ему сложное дело одного из самых богатых, а значит, важных клиентов. Что-то о махинациях, к которым он, конечно, не имел никакого дела. Ведь все богачи чисты как стёклышко, не правда ли? А потом и я получила радостное известие о том, что во мне уже три недели как живёт песчинка новой жизни.

Так забавно, почти горько, что когда-то Айви стала причиной, по которой мы не поехали в Италию. А теперь – той причиной, по которой я здесь.

Отделение почты запряталось в старинном двухэтажном доме с решётками на окнах и черепичной многоярусной крышей. Каменные стены недавно отреставрировали и покрасили, замазав свежим слоем налёт античности, украв у здания частицу самого себя. Я вошла внутрь и несколько минут привыкала к свежести помещения и притемнённой атмосфере после яркого солнечного потопа снаружи.

На почте почти никого не было. Работало два окошка, и я встала за сухенькой, тоненькой, как ствол больного дерева, старушкой, о чём потом сильно пожалела. Она что-то рьяно доказывала сотруднице, жестикулируя так же громко, как выкрикивая что-то на итальянском. Пышнотелая дама по ту сторону окошка вся покрылась румяным негодованием и уже с десяток раз успела пожалеть, что сегодня по графику именно её смена. Но вопреки стереотипам о страстных и порой необузданных характерах итальянцев, сотрудница сохраняла похвальное терпение и отвечала на несколько тонов тише, чем вещала старушка. От неё одной шума на почте было больше, чем от всех посетителей и кассовых аппаратов вместе взятых.

Тем временем дела за вторым окошком продвигались куда как быстрее. Сотрудница сочувственно взглянула на меня, как бы предлагая сбежать куда подальше и попытать счастья в другой очереди. Итальянского я не знала, но доброта не говорит ни на одном из языков. Для неё не составляют словарей и разговорников, и не все умеют разговаривать на её наречии. Но это тот единственный язык, который могут понять два совершенно незнакомых человека из разных миров.

Я хотела было шмыгнуть и примкнуть к соседней шеренге, но не успела. Какой-то мужчина вошёл ещё с минуту назад и пристроился за сеньором в летах, в льняном светлом костюме и шляпе в тон. Вот уж в чём итальянцы знают толк, так это в еде и в нарядах. Мне несказанно повезло, когда старушка наконец добилась своего, чего бы она там не добивалась, вытрясая последние нервы из почтальонши, поблагодарила ту и кроткими шагами потопала к выходу.

Письмо уже было наготове. Я крепко сжимала его, добавляя конверту лишних вмятин. Я сделала шаг к окошку и слегка наклонилась, чтобы подсмотреть имя женщины на бейдже на её внушительной груди.

– Buon giorno[3 - – Здравствуйте.], Кармела, – проговорила я то единственное, что знала на итальянском. – Вы говорите по-английски?

– Mi spiace, non capisco[4 - – Простите, я не понимаю.].

Можно было и догадаться, что не все в этом приятном городке учат английский ради горстки туристов, которые упорхнут уже через неделю. Это не Рим, не Милан, где другие языки могут неплохо пригодиться в гостиничной и ресторанной сфере, да и в обыденной жизни.

Я немного смутилась, но не растерялась окончательно. Достала из сумочки телефон и открыла переводчик. Ещё двадцать лет назад мне пришлось бы истерично листать словарь или нанимать переводчика на время моего пребывания в Бергамо, но техника неплохо упрощала жизнь.

– Извините, я не знаю итальянского, – наговорила я в телефон. – Не могли бы мы пообщаться через переводчик?

Механический голос тут же выдал итальянскую версию сказанного. Надеюсь, он не изъяснялся предлогами и инфинитивами, иначе, от него проку было не больше, чем от меня самой. Оставалось только довериться этому куску пластмассы и набору программ.

Но Кармела, услышав бездушную речь, оживилась, будто всё поняла. Она улыбнулась мне так сердечно, что я и без ответа поняла – мы с ней найдём общий язык. Состряпаем из двух разных, пусть и получится что-то корявое.

Повезло, что никто не пристроился за мной – разговор затянется. Другие только с любопытством поглядывали в мою сторону, уличив во мне чужачку, что даже не удосужилась выучить пару слов на итальянском, раз уж приехала сюда. Но мне было плевать, как и на многое другое за это утро. Я приблизилась к моей дочери пусть не на шаг, а на полпальца стопы, но это разжигало огонь надежды в моей груди. Если я окажусь права, то уже скоро я снова загляну в шоколадные глаза дочери и соглашусь со всеми, кто говорил мне: «Она чудо».

Кармела протянула руку и взяла телефон. Налепетала что-то, из чего я разобрала только слово problema, которое, наверное, на половине языков звучит одинаково. Мобильник вернулся ко мне и заговорил:

– Конечно, без проблем. Чем могу вам помочь?

И наша беседа превратилась в своеобразный настольный теннис. Я наговаривала предложения в переводчик, передавала его Кармеле, та слушала и наговаривала свой ответ. Телефон был мячиком, а окошко – сеткой. И даже зрители приклеивали свои носы к нашему забавному матчу.

– Мне нужно узнать, кто отправил это письмо.

На сей раз вместе с телефоном я передала драгоценный конверт, что пропутешествовал со мной через Атлантику и был единственной уликой по делу об исчезновении моей дочери. Уликой, которую никто не воспринял всерьёз.

Женщина чуть нахмурила тёмные, густые брови, которым позавидовала бы половина американок, обсмотрела помятую бумагу со всех сторон и наговорила в переводчик:

– Здесь нету имени отправителя.

– Я знаю. Именно поэтому я здесь. Мне нужно его узнать.

– Даже если бы я знала имя, вряд ли имею право раскрывать подобную информацию.

– Прошу вас.

Механический голос переводчика не передал ни ноты отчаяния, которое рвалось из меня наружу последний год.

– Mi spiace, non posso aiutarti. E contro il regolamento.[5 - Простите, ничем не могу помочь. Это против правил.]

На сей раз она даже не взяла телефон, чтобы воспользоваться переводчиком. Просто отчеканила резкие звуки мягким голосом и поджала губы, как бы извиняясь за то, что оказалась бесполезна.

Не для всего нужен перевод. У сожаления свой собственный словарь, как и у доброты. И сейчас Кармела запускала в меня всем своим сожалением, никуда не целясь, но попадая в самое сердце. И от этого отказа расширялась пропасть в груди.

Кармела кивнула куда-то мне за спину, приглашая следующего в очереди к окошку. А я и не заметила, что за мной уже выстроилось двое таких же нетерпеливых, как та старушка, которым хотелось поскорее разделаться с почтовыми вопросами и пойти по своим делам или распить долгожданный коретто[6 - Эспрессо с добавлением ликёра, граппы, самбуки или бренди.] где-нибудь в кофейне за углом, чтобы скрасить загруженное заботами утро.

Мужчинка в мятом жилете растянул чёрные усы в улыбке, означающей: «Вы позволите?». Уже шагнул вперёд, вежливо отталкивая меня от окошка, но я не могла так просто оборвать эту ниточку, ведущую к Айви. Она осталась последней в клубке неизвестности, в который попала моя семья год назад.

И я не позволила мужчине с усами занять моё место. Оттеснить меня в бок и украсть драгоценное время на то, чтобы отправить бесполезную открытку, заплатить за интернет или получить пенсию. Я буквально вцепилась в столешницу, приклеилась босоножками к плитке и почти просунула голову в маленькое отверстие в стекле. Мужчина бросил в меня недовольное словцо, ропот прокатился по остатку очереди, а Кармела тяжело вздохнула, уже ненавидя этот день. Мы со старушкой прекрасно справились с тем, чтобы подпортить ей жизнь.

– Прошу! – взмолилась я, наговаривая в переводчик, но не спуская глаз с Кармелы. – Мне очень нужно узнать имя того, кто отправил это письмо.

– Ripeto, non posso divulgare dati personali. Potrei essere licenziata.[7 - Повторяю, я не имею права разглашать личные данные. Меня могут уволить.]

– А я могу лишиться дочери! – заорала я в переводчик, но тот безразлично повторил мои слова, словно всё это для него ничего не значило.