Великолепие шелка

Чину ввели в каюту двое вооруженных до зубов монголов. При виде Этана, живого и невредимого, в ее усталых, выражавших явный страх глазах отразилось испытанное ею огромное чувство облегчения. Она бросилась было к своему возлюбленному, однако один из охранников остановил ее твердой рукой. Этан напрягся, заметив, что Чина поморщилась, как от боли, но единственное, что ему оставалось делать, это сдержать естественный свой порыв кинуться на монгола. И поэтому он только спросил, сам не замечая, что снова перешел в разговоре с ней на «ты»:

– Они издевались над тобой? Она отрицательно покачала головой.

– Этан, скажи лучше, где Брэндон и Филиппа? Ты их видел?

– За них можешь не волноваться, – проговорил он торопливо, надеясь успокоить ее, но так, чтоб не выдать при этом, что детям в данный момент уже ничто не угрожает и что Ванг Тох таким образом лишился одного из своих козырей.

– Не бойся за меня, Этан, – произнесла Чина с исполненным достоинства спокойствием. – Я не намерена выполнять его требование – передать ему плантацию «Царево колесо» и вообще весь остров Бадаян, тем более что у него в заложниках мои брат и сестра. Ванг Тох искалечил своего дядю только за то, что тот не доставил меня вовремя на этот корабль, но он полагает, что сможет то же самое проделать и со мной, а это значит, что у него не все дома!

Едва приметное движение унизанной драгоценностями руки мандарина заставило охранников встать перед девушкой с угрожающем видом. Хотя Чина и замолчала в ответ на двусмысленное предостережение, лицо ее, когда она, подняв подбородок, посмотрела на жирного мандарина, выражало триумф.

Что бы ни случилось потом, она была довольна уже тем, что ее слова разгладили скорбные, напряженные складки вокруг рта Этана. Она понимала, что ей удалось несколько успокоить его в отношении себя и что чувство отчаяния и безнадежности, которое, возможно, испытывал он, уже не может теперь помешать ему взяться со всей присущей ему энергией за спасение Брэндона и Филиппы... и самого себя.

Делая вид, будто ей нет никакого дела до стоявших перед ней охранников, она обратила на Этана гордый взгляд своих глаз.

– Я думаю только о Брэндоне и Филиппе, Этан. Вполне возможно, что отец и впрямь оставил плантацию мне, но я совершенно уверена в том, что сделал он это лишь для того, чтобы я могла как-то присматривать за ней, пока Брэндон не достигнет совершеннолетия. А это значит, что я не представляю для Ванг Тоха особой ценности, хотя он пока и отказывается в это поверить. Между тем ему следовало бы знать, что плантацией «Царево колесо» управляли всегда исключительно мужчины из рода Уорриков.

– Все правильно, Чина. Нет необходимости продолжать. Мне и так уже ясно, – сказал Этан.

Чина заломила внезапно свои тонкие руки, выдав тем самым страх, который старалась так скрыть от него.

– Ты ведь поможешь им, Этан, не правда ли? Невзирая ни на что? – едва слышно прошептала она, и он, видя ее состояние, ощутил одновременно и ярость, и боль от сознания своего бессилия. Прекрасно понимая, что она просит его не тревожиться более о ней и думать только о Брэндоне и Филиппе, он вспыхнул от гнева. Черт ее побери, неужто до нее не доходит, что он не может разговаривать с ней на подобную тему, не рискуя окончательно обречь ее на ту участь, которую уготовил ей в своих планах Ванг Тох!

Этан молча покачал головой. Она бросила на него недоуменный взгляд, в котором сквозили душевная мука и ужас.

– Прошу тебя, Этан! Меня просто сводит с ума мысль о том, что с ними что-то может случиться!

– Клянусь именем Господа Бога, Чина, я сделаю для них все, что смогу, – заверил он девушку.

Этан увидел, как с ее лица спало напряженное выражение, и она по-прежнему стала выглядеть удивительно юной и несказанно прелестной. Он позволит ей поверить в то, во что хочется ей верить, так как главное, казалось ему, – это не дать ей упасть духом.

На этом вроде бы и можно было закончить разговор: они и так прекрасно поняли друг друга. Но когда Ванг Тох приказал охранникам увести девушку прочь, она, задержавшись на мгновение, произнесла ясным голосом:

– О, Этан, я совсем забыла. Раджид просил передать тебе, что огонь, начавшийся на носу во время нападения на судно, не смог нанести никакого вреда, так как был быстро потушен. Он полагает, что «Орион» сможет отплыть уже на рассвете.

Этан с вызовом посмотрел на Ванг Тоха.

– При условии, что ты позволишь уйти кораблю.

– Это возможно, – милостиво согласился мандарин, однако взгляд его глаз, холодных и непроницаемых, указывал на то, что мысли его витают где-то далеко.

Но где? Капитан по пути в другую каюту, куда вела его новая группа охранников, размышлял с надеждой о том, что мандарин обдумывал с сосредоточенным видом обращенную к нему, Этану, просьбу Чины перестать беспокоиться за нее и позаботиться о ее брате и сестре. Дай же Бог, молвил в душе Этан, чтобы коварный китаец не заметил, что кажущееся совершенно невинным сообщение, касавшееся Раджида Али, содержало в действительности информацию первостепенной важности. Под огнем на носу подразумевался сигнал, и если он, Этан, сумеет как-то подать его, то Раджид Али, наверняка придумавший уже, как покончить с захватившими «Орион» китайцами, нападет на рассвете на «Звезду лотоса». Но как ему, Этану, вырваться из темницы? Руки его были связаны – необходимая мера предосторожности, как пояснил с вежливой улыбкой Ванг Тох, сделав упор на то, что капитан повел себя как настоящий преступник, недостойный доверия. И к тому же выбраться из каюты, в которую его теперь водворили, было практически невозможно. В этом помещении, сконструированном во время опиумной войны, когда клиперу приходилось спасаться от «компании Джона», хранилось оружие, столь необходимое в то лихолетье. Здесь не имелось окон, а стены были укреплены дополнительной обшивкой из толстых и крепких досок. И наконец, численность китайцев, стоявших на страже у дверей импровизированного застенка, удвоили на всякий случай и, кроме того, каждого из них увешали оружием буквально с головы до ног.

Этан знал, что бесполезно пробовать свои силы, пытаясь справиться с окованными железом балками или мощными стенами, тем более что руки его были связаны сзади кожаными ремнями, впивавшимися в плоть и не поддававшимися всем его стараниям порвать или хотя бы ослабить путы. Впервые в своей жизни он ощутил, хоть и смутно, некое подобие паники и, пребывая в глубоко расстроенных чувствах, подумал даже, что вроде бы достиг той точки на своем пути, откуда уже нет возврата, и что на этот раз – в какой-то степени из-за своей самоуверенности – он действительно оказался в безвыходном положении и, возможно, станет причиной гибели трех невинных людей.

И все же дело не только в нем, решил Этан, поразмыслив немного и о том, каким образом попали в лапы Ванг Тоха Брэндон и Филиппа Уоррик. Однако он ни на миг не забывал, что прежде всего это его недобрые слова, произнесенные в праздничный вечер на веранде дома при плантации «Царево колесо», побудили детей совершить побег. И если бы он не был так занят своими собственными проблемами, то понял бы с самого начала, что именно Ванг Тох Чер Арн, а вовсе не Дэймон Уоррик несет ответственность за финансовые трудности семьи, и, несомненно, предпринял бы необходимые шаги, чтобы положить конец безжалостным проискам мандарина.

В общем, вел он себя непростительным образом: бродил вокруг да около, совершая, словно лишенный рассудка, серию грубейших ошибок, которых можно было ожидать разве что от необтершегося безусого школьника, ухитрившегося случайно сбежать с уроков.

Несмотря на чувство глубокого отвращения к самому себе и на разгоравшееся в нем бешенство при мысли о том, что Ванг Тох, возможно, в этот самый момент подвергает Чину мучительным пыткам, ему ничего не оставалось делать, кроме как шагать взад-вперед по душной каюте, горько размышляя о том, что удрать отсюда скорее всего никак не удастся как и послать, пока еще не поздно, сигнал Раджиду.

Скрежет огромного железного замка в двери отвлек его от печальных раздумий. Он повернул голову и был буквально ослеплен светом, ударившим ему в глаза после почти целого часа пребывания его в кромешной тьме. И в таком вот состоянии, когда он мало что мог разглядеть, его грубо схватили и поставили лицом к лицу со стройным молодым китайцем в кожаном костюме со множеством защитных металлических приспособлений. Левая рука его болталась на кожаной перевязи, за спиной виднелся колчан со стрелами. Сморщенный шрам шел от угла его правого глаза почти до самых волос, в глазах светились ярость и коварство, заставившие Этана насторожиться и вести себя крайне осмотрительно.

Появление свирепого китайца, как оказалось, было вызвано тем обстоятельством, что дети куда-то бесследно пропали. Когда Этан спокойно отверг свою причастность к их исчезновению, китаец с волчьим выражением лица вытащил нож и сделал продольный надрез между большим и указательным пальцами на правой руке Этана. Рана была неглубокой, но чрезвычайно болезненной, особенно если учесть, что руки Этана все еще оставались связанными, а нервы были до предела напряжены.

– Мой отец становится старым, – произнес китаец на гортанном кантонском наречии. – И склонен проявлять милосердие к своим врагам. Я же в данном отношении ничуть на него не похож.

Этан поднял брови.

– Но если я сам ничего не знаю о том, что интересует вас?

Сын Ванг Тоха оскалил зубы в ухмылке и, снова взявшись за нож, поколдовал им у Этана за спиной, в результате чего руки капитана оказались внезапно свободными.

– Перевяжи его, – резко приказал отпрыск мандарина одному из охранников. – Мне вовсе не улыбается, чтобы он до смерти истек кровью еще до того, как я решу с ним кое-какие вопросы. – Показывая на кровь, которая ручьем текла из раны Этана, он сказал своему пленнику: – Я бы хотел, чтобы ты хорошенько почувствовал эту боль и запомнил ее. Это поможет тебе оценить страдания уорриковской женщины, когда ей начнут отрубать пальцы один за другим, до тех пор пока у тебя не восстановится память.

Этан чувствовал себя так, будто внезапно из его легких вышел весь воздух. Его руки инстинктивно сжались в кулаки. Конечно, то был явно безрассудный жест, но капитан не мог уже мыслить разумно. Хо Куанг Чей, ухмыляясь, поднял нож и ждал.

Трудно сказать, кто был больше удивлен, Этан или его мучитель, когда словно бы ниоткуда возникло внезапно маленькое, плотного сложения созданьице и, бросившись в ноги Хо Куанг Чену, повергло его на колени. Этан оправился первым. Он каблуком ботинка нанес стремительный удар китайцу в лицо, заставивший того скрючиться от боли, и выскочил из каюты, откуда донесся до него душераздирающий вопль и вслед затем – жуткий хруст ломающихся костей на пальцах сына Ванг Тоха, защемленных захлопнувшейся дверью.

Перепуганные охранники устремились на помощь Хо Куанг Чену. Теперь уже Этан зарычал от боли, так как один из них ударил его прикладом ружья в живот. Следующий удар пришелся ему в голову, отчего снова закровоточила едва затянувшаяся рана. На какой-то миг ему показалось, что на него напали с полдюжины разъяренных врагов, тогда как на самом деле их было всего трое. Он почувствовал, что падает вниз. Сквозь туман виделись ему чьи-то руки и ноги, и он, с трудом соображая что-либо, удивлялся только тому, что его противники медлят почему-то с последним, смертельным ударом. Может быть, им приказали не убивать его?

– Капитан Этан, держите!

В руку ему кто-то вложил нож, скользкий от крови. Капитан, не обращая на это внимание, сжал его крепко и, собрав все свои силы, вонзил в чью-то плоть. Лезвие, с легкостью войдя в мясо, уперлось в кость.

Кто-то пронзительно закричал над ним, и Этан ощутил внезапно, что более никто не давит на него всей своей тяжестью. Вскочив на ноги, он вытащил из поверженного тела нож и, одержимый одной-единственной мыслью: что они сделают с Чиной, если он проиграет? – начал драться с яростью демона.

Вонзив лезвие ножа в горло китайца, который уже и без того истекал кровью от предыдущих ран, Этан отступил на шаг, чтобы дать ему упасть. Когда же капитан обернулся, готовясь к новой схватке, то обнаружил с удивлением, что коридор перед ним пуст, а у ног его валяются бездыханные тела.

Ему показалось, что силы оставили его, в голове и руке пульсировала боль. В нос ему ударил запах крови и пота, и он должен был прислониться к стене, конвульсивно дыша и стараясь удержать рвотные позывы.

– Капитан Этан, может, мы спрячем их, пока сюда никто не пришел?

Этан с трудом поднял голову и в мерцающем свете одного из фонарей, свисавших с потолка, увидел лицо Брэндона Уоррика, белое и испуганное, выглядывавшее из-за перегородки, за которую он заполз.

На худом лице Этана появилась усталая улыбка.

– Конечно, парень, так было бы лучше.

Дело было сделано быстро и в полном молчании. Хо Куанг Чен лежал без сознания за голой, окованной железом дверью. Этан подождал, пока Брэндон выйдет в коридор, а затем перерезал сыну Ванг Тоха горло. Капитан не испытывал удовольствия от подобного занятия, однако выхода не было. Когда он, с гримасой отвращения, вышел в коридор, оставив за дверью ужасные останки, то увидел на лице Брэндона болезненное выражение, и только теперь до него дошло, что мальчик впервые в жизни стал свидетелем кровопролития.

– Боюсь, что в первый раз я также чувствовал себя безнадежно больным, – заметил Этан с понимающей улыбкой.

– У вас... у вас было то же самое?

Этан, кивнув, начал разматывать красную от крови повязку вокруг своей головы и, оторвав от бинта чистый кусок, накрепко перевязал себе руку: он не имеет права ослабнуть от потери крови, когда ему требуется собрать все свои силы, чтобы не проиграть.

– Мне было четырнадцать лет, когда я удрал в море на лондонском торговом судне под названием «Ваянг Панджи». Мы везли из Аравии партию драгоценных металлов, когда возле алжирского побережья на нас напали пираты.