– А где вы раньше работали, как пошли на пенсию? Сразу к Лилиане?
– Нет, – Татьяна помотала головой, – после института я работала в том же детсаду, что и мама моя, ведь направление на обучение мне дал завод. Раньше это практиковалось. Всю жизнь там и проработала от младшей воспитательницы до заведующей детсадом. Как пришёл срок на пенсию, так выпроводили, уже времена другие были, все стали злые и коварные, подсиживали друг друга. Я, вообще-то, ушла сама, меня в районо ценили, если бы я сильно настаивала, то оставили бы. Но у меня мама серьёзно заболела тогда, мне надо было за ней ухаживать, я и ушла. Через год мама умерла. Жить материально стало трудно, бедным быть тяжко. Вот я и подала резюме в несколько элитных фирм по подбору персонала. Так к Лилиане и попала. Стали они мне, как родные.
У няни была хорошо поставленная речь, прекрасные манеры, не зря певица выбрала её в нянечки своим детям.
– А у вас разве нет своих родных людей? – майору стало жаль эту женщину, считавшую чужую семью своей.
– Как это нету? – встрепенулась женщина, – у меня дочь красавица и умница. Настенька. Институт окончила. Работает. Мы – родители до конца своей жизни в ответе за своих детей. Я всё для неё. Всё ради неё.
– А дочь певицы от первого брака с ней жила?
– Нет. Девочка пошла жить к отцу, как только Лилечка вышла замуж, так Валя говорила, переживала. А как Мария поступила в институт, она в МГИМО училась, то отец ей квартиру купил в центре. Он богач. Мария сейчас одна живёт. Но на последнем курсе института с мальчиком каким-то встречалась, вроде бы жених.
– А сейчас, где этот жених? Вы в курсе? – Золотарёв хотел узнать как можно больше о певице и её окружении. А такие люди, как няня, проще говоря – те, которым интересно перемывать косточки чужим людям, которые обслуживают людей, у которых работают, могут многое выболтать, вся жизнь работодателей проходит перед их глазами. А из большой кучи информации можно и зёрнышко правды выловить.
– А жених-то, – вкрадчивым голосом сказала няня, – оказался альфонсом и приспособленцем, а главное, враль большой. Сказал ей, что приехал из Екатеринбурга поступать в аспирантуру в Москве, в Бауманку, и вроде бы поступил, и там на кафедре работал, и часы у него есть, в институте какую-то дисциплину ведёт. А на самом деле всё врал. Жил у Марии в квартире, никуда не ходил, целыми днями валялся. Мария пойдёт на работу, а она уже работает в МИДе. Мария – девочка умная. Говорят, что в отца вся. Валюша её очень любит, подолгу бывала в Москве. Помогала дочке растить ребёнка, несмотря на нянь. Бабушки вносят спокойствие и красоту в воспитание внучат. Так вот, женщина – помощница по хозяйству у Маши. Она пару раз в неделю приходила, наводила порядок в квартире у девочки и готовила ей. Так эта помощница сама всё рассказала Сосновскому про этого женишка. Что он никуда не ходит по утрам, валяется, а к вечеру перед приходом Машеньки, оденется представительно, берёт портфель в руки и уходит. Сосновский эту помощницу сам устроил к дочери, чтобы она ему докладывала про Машу. Вот Сосновский и пожаловал к дочери домой, когда этот альфонс дома почивал. Устроил тому разнос, пригрозил, записал на диктофон его признания и вытурил. Потом дал дочери послушать всё. Так что был женишок и весь вышел.
– А сейчас никого нет у Марии?
– Нет. Нету. Так Валюша говорит. Переживает. Девушка красивая, умная, уже 24 года, а замуж не выходит. Никому не верит. И принцы на белых мерседесах к ней подкатывали, но они ей не нужны. У неё к мужчинам возникло стойкое недоверие, которое перерастает в неприязнь, как только она начинет с ними общаться, – Валины слова. А ей, видно,
Маша сказала.
– В Москве вы постоянно живёте в доме у певицы?
– Сейчас постоянно, – вздохнула Татьяна Ивановна.
– А чего вы так вздыхаете и почему сейчас, а раньше? – майор невозмутимо продолжал засыпать вопросами няню.
– Вздыхаю, потому что Лилиана затеяла новый бизнес, вложила кучу денег. Наняла людей, а тут пандемия. Всё закрыли. А она целый год возилась с этим делом, детей не видела. Вот я никуда не уходила. Свой человек должен быть в доме. Правда, пару раз Валюша приезжала, тогда я и домой уходила со спокойной душой.
– А что за бизнес затеяла Лиля и кто ей в этом помогал?
– Ресторанный бизнес. Сеть семейных ресторанов в разных районах Москвы. Кто помогал, не знаю. Вроде управляющего наняла, – Татьяна Ивановна старалась отвечать чётко, по существу заданного вопроса.
– А какие отношения были у Лили с мамой? – майор задавал вопросы, перескакивая с одной темы на другую.
– Прекрасные, они любили друг друга, как мать и дочь, – няня грустно сказала.
– А у Лили с отчимом? С Геннадием? У Валентины и Геннадия гражданский брак, они официально не зарегистрированы, как я понял?
– Да. Галина Фёдоровна часто об этом говорила. Что, мол, Генка не муж Вальке, а сожитель, – это бабушкины слова.
– А я хочу у вас узнать, как складывались отношения у Лилианы с Геннадием?
– Да, никак, – скривилась вдруг Татьяна, – если честно, то не любила она его, и он её тоже. Это была у них взаимная неприязнь, хотя она не стала возражать, чтобы он жил здесь, в этом доме с матерью и бабушкой. Дом-то Лилин, ей и решать. Они редко пересекались в доме. Он уходит рано на работу и рано ложится. Каждый день работает, а когда дома бывает, то на рынок ездит с Валей, то во дворе возится с Пахлавой, то в сарае – у них там мастерская, что-то изобретают. Вон качели сделали для детей, то заборчики красивые для сада, то лавочки придумали садовые, то ещё чего. Пахлава рукастый и Генка тоже. А когда Пахлава с Асей что-нибудь посадят в огороде, так у них всё размножается с невероятной скоростью, и курочек завели, так яйца домашние у нас всегда на завтрак.
Майор перебил няню, боясь, что она не остановится, рассказывая о курочках и цветочках.
– Скажите, а какие отношения у Галины Фёдоровны со своей снохой, всё-таки они более 40 лет вместе прожили, любимого мужчину потеряли, одна – сына, другая – мужа?
– Мне кажется, что за столько лет они так и не сблизились. Не стала Валя родной для свекрови. Для Галины Фёдоровны Валентина из тех снох, которая ходит криво, дышит громко. Всё не то, всё не так.
Раздался звонок на телефоне майора, играл марш «Прощание славянки», написанный ещё в 1912 году малоизвестным в настоящее время композитором Василием Агапкиным. Татьяна сразу узнала эту музыку, это – любимый марш её отца, ей взгрустнулось, она задумалась о чём-то и даже не услышала, что ей говорил майор.
– Извините, я прослушала, – печально произнесла она.
– Я говорю, что я сейчас ухожу и опросить бабушку и Валентину Сергеевну не смогу по очень простой причине, они не в состоянии сейчас говорить. Вы, пожалуйста, постарайтесь их привести в чувство к завтрашнему дню. А я приду завтра часов в 12 и опрошу их, как раз будут готовы результаты экспертизы и скажу вам, когда можно будет организовать похороны. Надеюсь, что к этому времени обе женщины придут в себя. Попозже подъедет лейтенант Кузнецов и возьмёт у всех подписку о невыезде из города, – Золотарёв тяжело вздохнул.
На самом деле он тяжело и долго работал над каждой версией. Тщательно прорабатывал её и проверял, но сейчас в этом деле не было ни одной версии, даже ничтожной мало-мальски достоверной. Полдня прошло, а он не знает, кому была нужна смерть певицы и кто мог убить её в своём доме. Полный мрак: никто не заходил, не выходил. На этот раз его удивительная интуиция его подводила. Майор куда-то спешно уехал.
Глава 5
Для неё остановилось время. Какое-то странное чувство, – всё сконцентрировалось только на одном, на неподвижно лежащем теле её дочери. Её девочки, её кровиночки нет, бесценного плода её неимоверной любви – нет. Просто уже она не существует в этом мире. Понять и принять это она не могла. Она слышала, как пришёл полицейский-следователь, как зашли Пахлава и Ася, как этот следователь вернул всем троим, в том числе и Татьяне, их паспорта и дал подписать какие-то бумажки, чтобы они не покидали территорию дома, а тем более города до окончания следствия. Как этот лейтенант Кузнецов заглянул к ней гостиную, где она полулежала в кресле, и тут же вышел, тихонечко прикрыв дверь. А что это лейтенант Кузнецов она поняла – он представился, когда зашёл в дом, он говорил громко и чётко – манера такая у полицейских, профессиональная привычка. Дверь в малую гостиную они не закрывали, чтобы слышать Валентину. Валя всё слышала, но ничего не воспринимала, она как будто жила в другом измерении, как будто её окутал плотный туман и людские голоса доносятся издалека. Потом и Ася пришла и открыла дверь после лейтенанта. Лейтенант сказал, что не будет беспокоить маму и бабушку певицы, а завтра придёт майор после обеда и сам поговорит с ними, и уже скажет, когда можно будет забирать тело из морга. При этих словах Валя чётко почувствовала, как Боженька прошёл по её душе, но не босиком, легко, будто одаряя её, – нет, не для успокоения, а будто он был одет в солдатские кирзовые сапоги, да ещё с шипами, и топтался, и бил её душу. Она тихо ойкнула: «Боженька, мне же очень больно!!!» Её душа кровоточила… Её беззвучный плач был страшнее любого крика, страшнее любого плача всех остальных, которые горевали по её дочери. Плач, когда горе выжигает всё внутри, в том числе и слёзы.
– Лейтенант, скажите, а где сейчас Геннадий? – Пехлеви-шах вздохнул, как будто заранее знал ответ, – просто я ему звонил, а никто трубку не берёт.
– А зачем вы ему звонили? – лейтенант раздражённо спросил у Пехлеви.
Ася встревоженно посмотрела на мужа.
– Как зачем? Он – мой друг. И у него жена лежит ни жива ни мертва, он – мужчина, должен знать, что происходит в семье, – твёрдо ответил Пехлеви без тени сомнения в голосе.
– Геннадий задержан на 72 часа до выяснения всех обстоятельств дела, – заявил лейтенант Кузнецов, попрощался и ушёл.
– Вот шайтаны, – выругался мужчина, – Генка тут не причём, Генка никогда бы не сделал этого, он не мог убить Лилечку. Его кто-то крепко подставил. Он никогда никого пальцем не тронет, я точно знаю. Я ручаюсь за него, как за себя.
– А кто тогда? – Татьянин голос задрожал, – кто?
Больше некому.
Весь этот диалог Валентина слышала, она хотела подняться и сказать им, чтобы не смели и подумать такое на Гену, что он по своей сути безобидный человек, а тем более убить её ребенка он не посмеет. Она приподнялась и хотела встать. Все услышали стук падающего тела и бросились в гостиную, Валентина упала с кресла, Пехлеви её поднял и снова усадил. Ася дала водички. Тут раздался крик мальчишек и Таня побежала к ним.
– Непоправимо, всё непоправимо и надо принять это, – еле слышно говорила Валя, – бабушка так говорила моя, – есть такие непоправимые обстоятельства в жизни, которые надо принять. А как? Боженька, подскажи как? – и Валентина заплакала.
– Слава Богу, – облегчённо сказала Асият, – наконецто заплакала. Слёзы душу облегчают, поплачь, Валентина Сергеевна, поплачь, милая. Пойдём к тебе в комнату, полежишь, поплачешь.
Валентина кивнула, и Пехлеви с Асей повели Валю на второй этаж. У Вали в спальне было всё идеально чисто, впрочем, как и всегда. В шифоньере аккуратно разложены по полкам её и мужа вещи. Ася постаралась после того, как провели обыск в её комнате, всё валялось. Безупречно застелена кровать, в туалетной комнате всё сверкало. У них была своя душевая кабина и унитаз. Ванная комната была небольшая, но их собственная, дверь в неё выходила сразу из спальни. Ася умыла, переодела и уложила Валю в постель, как ребёнка. Гладила её по голове и говорила слова утешения, которые слышала от взрослых женщин в своём Дагестане. Там специальные женщиныплакальщицы профессионально плакали над усопшим, находили слова утешения, вспоминали ранее умерших родственников покойного, восхваляли его. Это была протяжная песня-плач. Вот и Ася с грехом пополам вспоминала это, пыталась перевести на русский язык и донести до безутешной матери. Как ни странно, Валентина внимательно её слушала и крепко сжимала руку Аси, словно боясь, что та уйдёт.
– Не бойтесь, Валентина Сергеевна, я не уйду, я с вами побуду здесь. А если хотите, буду с вами спать.
Та благодарно закивала головой. Валентина боялась одна оставаться. Весь её мир разрушился сегодня утром.
– Гена не убивал мою дочу, – вдруг тихо, еле слышно произнесла Валя.
– Мы в этом уверенны, – твёрдо ответила ей Ася, – Гена, конечно, звёзд с неба не хватает, как и мой муж, впрочем. Но он не убийца. Поверьте – убийцу найдут.
– А Лилечку мою разве вернут? – и слёзы ручьём потекли по лицу безутешной матери.