Призраки прошлого

Призраки прошлого
Елизавета Владимировна Радионова

Англия встречает своих гостей дождём и тайнами, которые выходят на поверхность спустя года. Она чарует и заставляет забыться в неуловимом, но таком близком счастье, а из дам она делает девушек, разрешая жить в юности и наслаждаться не только чужой красотой, но и своей собственной. Англия закрывает людям глаза, забирая их в свой туман и лишь спустя время позволяет посмотреть на то, что находилось на расстоянии руки.

Елизавета Радионова

Призраки прошлого

Прошлое никогда не бывает простым, как правда. И даже если кажется, что моменты вашей жизни столь незначительны и мелки, для кого то именно взгляд на вас стал самой настоящей бурей, перевернувшей всё его «до» и создав новое «после».

Прошлое убивает и воскресает, чарует и угнетает и никогда не проходит бесследно. И пусть для кого то это всего лишь крупица песка, но всё же составляющая пустыню, для другого это песчаная буря, не позволяющая разглядеть что либо впереди.

Солнце светило, как никогда ранее, такое происходило каждый пять лет: лето, казалось, сходило с ума, желая закрыть всех людей по прохладным домам и приютам, а само тем временем превращало улицы в раскаленное железо, на которое было невозможно и страшно ступить. Всё безумное в жизни Елизаветы происходило именно в этот период, пусть она и не замечала, чуть позже, заглядывая в своё прошлое, словно наблюдая за пусть и знакомым, но таким неизвестным и новым спектаклем, она видела то, чего ранее видеть не могла или не хотела. Пять лет назад, в такую же жаркую погоду, обрамлённая в тяжёлое платье, невыносимого чёрного цвета, которого в доме было так много, она хоронила своих родителей, принимала соболезнования и ждала приезда брата из другого конца страны. Пётр приехал через два дня после погребения и застал сестру в самом ненавистном для неё состоянии.

Никогда боле девушка не испытывала такого унижения судьбы: она осталась одна, в огромном доме и пусть с братом, который относился к ней со всей нежностью, на которую было способно его сердце. Это было не то, не так как раньше, с горячо любимой маменькой, поддерживающей её во всех начинаниях и замыслах.

Елизавета мечтала писать. Быть русской Джейн Остин, как выражалась Софья Андреевна, княжна Ветринская. И со всей страстью и огнём своей души, она писала, вдохновляясь всем, что видела и порой голова шла кругом от того, что она может! Но ко всей горести, Софья была единственная, кто верил в дочь, кто поддерживал её идею и не настаивал на браке, пусть княжне уже и стукнуло двадцать. И когда папенька горячо возмущался, девушка не боялась встать и возразить, рассказать про новые устои общества, которые пришли с наступлением двадцатого века, чей первый год, 1900, они ещё праздновали всей семьёй.

Будучи одной в доме, Лиза часто ходила по гостиной, вспоминая семейные вечера, тёплый смех отца и нежный голос матери, которая любила петь под игру дочери. Софья и Григорий Ветринские погибли самым наисмешным образом, самым театральным, который только можно было себе представить: экипаж перевернулся на мосту, их придавило обломками и смерть наступила почти что мгновенно. Так ей сказали, а что там на самом деле, у тел, закопанных под землю, уже и не спросишь.

Пётр был высок и статен, слегка полон, но с отцовской теплотой в глазах и огромным самомнением, Елизавета называла его своим Лермонтовым, особенно в письмах, когда знала, что не получит обиженный взгляд карих глаз. Он прижимал её к себе и гладил по плечам, пока та содрогалась в беззвучном рыдании, на которое уже почти не оставалось сил. Дом давил, давила атмосфера, всё казалось было готово растерзать душу и саму девушку, на мелкие куски, не оставив от неё ничего, кроме слёз. Ощущая рядом с собой крепкое тело Петра и слыша сквозь звон в ушах его шёпот, Елизавета понемногу приходила в себя и подняв глаза, столкнулась с чужими, сочувствующими так, как не сочувствовал никто прежде, такого взгляда она не видела даже у добросердечного батюшки, который отпевал её родных. Они были глубокого синего цвета, словно море или небо, которое вот-вот должны были заволочь тучи. Девушка перевела взгляд на брата, который кажется её звал.

– Кто это? – прошептала темноволосая охрипшим голосом и тут же закашляв, дабы вернуть ему прежнее звучание.

– Ох, – вздохнул Пётр, подскочив со ступенек, на которых сидел с сестрой, – Прошу любить и жаловать, это мой хороший друг из Англии, который любезно согласился быть со мной в этот нелёгкий период. Думаю, он поможет нам обоим, – перевёл князь Ветринский взгляд на стоящего чуть поодаль мужчины. Елизаветы тяжело поднялась и выпрямившись, сошла с лестницы, подойдя к гостю и с огромным усилием придав своему взгляду теплоту и приветливость, кивнула и присела в реверансе, слегка изогнув губы в улыбке, – Баронет Томас Баршен, приехал к нам из деревушки, подле Лондона, – широко улыбнулся Пётр, похлопав друга по плечу, – Думаю, вы сдружитесь.

– Я очень рад встречи с вами, мисс Елизавета, – склонился к девичьей ладони Томас и оставив на ней лёгкий поцелуй, заглянул в женские глаза с непонятным княжне взглядом, из-под пушистых ресниц, тяжёлым и даже хищным, но тут же сменившимся теплотой. Баронет обернулся к князю и спросил, – Я правильно сказал?

– Да, друг мой, – кивнул Пётр и повернулся к сестре, – Он долгое время называл тебя Элизабет, на английскую манеру, пришлось его переучивать.

– О, ты говорил обо мне? – подняла бровки в изумлении девушка.

– О, да, очень много, – махнул рукой англичанин, засмеявшись бархатным смехом, который тут же отозвался волной мурашек по женскому телу, – Я прошу прощения за свой акцент, мисс, я учу русский всего два года.

– У тебя прекрасно получается, – похлопал Пётр друга по плечу, – Лизонька, не предоставишь нашему гостю покои?

– Быть честной, я ожидала тебя одного и комнату распорядилась подготовить только одну, – вздохнула Елизавета, отведя взгляд, – Я сейчас скажу Аглае, – кивнула княжна самой себе и было развернулась, как была остановленная рукой Петра.

– Не утруждай себя, давай я скажу. А ты пока проводи Томаса до зала, познакомитесь, – нежно улыбнулся Ветринский, заглядывая в глаза сестры, которые всё ещё болели от слёз, – Всё будет хорошо, родная.

– Спасибо, – кивнула девушка и повернувшись к наблюдавшему за ними Томасу, пригласила его идти за собой.

Осень приятно удивляла, начавшимся с самых первых чисел дождём, заглушающим какие либо мысли. Елизавета проводила большую часть времени у себя в покоях, порой не брезгуя лечь в кровать в уличном платье, не находя в себе сил элементарно выйти к завтраку, обеду или ужину. Аглая всё приносила в спальню и глядела сочувствующими зелёными глазами из-под светлых ресниц, порой юная крепостная тяжелы вздыхала смотря в окно и княжна понимала, почему. Если для неё дождь был спасением от призраков прошлого, то для крепостных был предвестником голодной зимы. Откинувшись в кресле и прикрыв глаза, Ветринская со стыдом вспоминала все свои встречи с баронетом, который гостевал у них уже третий месяц, пусть он и приехал со своим другом, Елизавете стоило бы почаще проводить время с гостем, развлекать его, как и подобает хозяйке дома. Дом казался совсем пустым, тёмным и пугающим, даже обычно шумного Петра не было слышно и девушка с особой аккуратностью направилась вниз.

– Мисс Елизавета! – княжна резко обернулась и едва ли не упала с лестницы от испуга. Совсем рядом стоял Томас, взволнованно заглядывая ей в глаза, – Простите, что напугал, я не хотел, – юноша слегка вильнул головой, из-за чего его кудри подскочили и упали на глаза.

– Ничего страшного, баронет Баршеп, – улыбнулась Елизавета, отведя взгляд и неосознанно поправив рукой собственную причёску.

– Я хотел поинтересоваться, не составите ли вы мне компания на ужине? Пётр отлучился к старым друзьям, а я бы очень хотел наконец пообщаться с вами поближе, – улыбнулся Томас, спустившись на ступеньку ниже княжны, из-за чего их глаза стали находиться на одном уровне и Елизавета наконец смогла вблизи восхититься всей красотой его лица. Ветринская с детства считала, что русские мужчины краше всех остальных, взять хотя бы великого Петра Первого, чей лик вызывал в душе шквал чувств, но сейчас, стоя перед английским дворянином она была зачарована.

– Конечно, – кивнула девушка и приняв предложенную юношей руку, направилась вместе с ним в зал, где уже был накрыт стол. А за окном всё сверкали молнии.

– Я прошу прощения, если мой вопрос неуместен, – спустя пару минут молчания, всё-таки подала голос Елизавета, – Мне не совсем понятен ваш титул.

– Ох, – улыбнулся темноволосый, подняв брови в радостном изумлении, словно ждал именно этого вопроса, – Этот титул был введён совсем недавно, в семнадцатом веке, королём Яковым Первым. Это титул, – запнулся юноша и опустил взгляд в тарелку, – Как это по-русски, не имеющий всех привилегий высшего дворянства. Он также переходит по наследству, имеет имения, но не может, например, принять по наследству право находиться в верховном палате.

– О, как занятно, – кивнула княжна, опустив взгляд, раздумывая над тем, что ещё можно было бы спросить у гостя, дабы не погрязнуть в тяжёлой тишине, – Как вам Российская Империя?

– Я не видел ничего более величественного, – кивнул самому себе юноша, проговаривая словно заученный ответ. Лишь к концу ужина разговор смог стать настоящим, открытым и искреннем, оставившим приятный осадок в душе Ветринской. В тот вечер она впервые за два месяца по настоящему рассмеялась.

Обычно люди ищут положительное в отрицательном и отрицательное в положительном. Мало кто верит, что есть только черное и белое, обычно одно обязательно заляпано другим. Так со всем в этом мире и с самим миром, и даже с нами.

Осень наконец предоставила отдышку от ливней и Елизавета, уставшая от постоянных дождей наконец вышла на улицу, в сопровождении на удивление радостного и словно светящегося Петра. Князь Ветринский, протянув сестре локоть, медленно ступал по парку, щурясь от солнечных лучей и чему то улыбаясь.

– Петруш, может расскажешь, что тебя так радует? – чувствуя, как в груди разливается тепло, улыбнулась княжна.

– Что? – словно забывший про то, что сестра рядом, в некотором испуге, посмотрел на неё Пётр, – Ох, милая. Я задумался. Знаешь, давай присядем, – указав на лавку, предложил юноша и проведя сестру к ней, остался стоять, – Думаю, я должен был сказать раньше. Однако я могу себя оправдать – я остерегался, что ничего не получится, – Елизавета опустила взгляд и нахмурилась, не понимая, к чему ведёт её брат, – С месяц назад между мной и Томасом произошёл разговор. Который, буду честен, меня не удивил и всё же приятно обрадовал, – Ветринский в беспокойстве похлопал по брюкам и опустился рядом с сестрой, – Уповаю, ты не обидишься, если я скажу прямо? – обернулся Пётр к темноволосой, которая слегка сгорбилась, видно понимая, о чём идёт речь.

– Говори, – кивнула Елизавета.

– Лизонька, Томас попросил твоей руки. И я дал ему благословление, – улыбнулся юноша, повернувшись к сестре и встретившись с её холодным взглядом, – Ты не рада? Это такой шанс, сестрица, я думал, ты будешь благодарить меня, – нахмурился князь.

– Ты должен был посоветоваться со мной, – сжала платье Ветринская, отвернувшись и прикрыв глаза.

– О чём? Уже давно пора было это сделать, я нашёл самую лучшую партию для тебя, – откинувшись и сложив руки на груди, тише обычного сказал темноволосый, отвернувшись. Княжна глубоко вздохнула, не находя в себе сил спорить.

Может оно и к лучшему, думалось ей. В конце концов, покинуть эти края – значит избавиться от раздирающей изнутри памяти о родителях? Баронет был несомненно красив и приятен, так может оно всё и к лучшему? Как не гляди, а Пётр был прав, более хорошей партии не сыскать и всё же обида затаилась в женской груди и до конца прогулки Елизавета не вымолвила ни слова.

Дни тянулись ужасающе быстро, не позволяя княжне как следует обдумать всю ситуацию. Да и ей не хотелось ничего глубоко обдумывать, у неё не находились силы на это, поняв, что любезный иностранец, который так ласково обходился с ней и её горем, в их пусть короткие и редкие встречи, будет столь же нежен в их супружеской жизни, девушка решила боле не думать. При всей любви к дому своего детства, Ветринской были тягостны даже мысли о том, что она останется здесь или где то поблизости. Ей хотелось сбежать и раз такая возможность появилась, нелепо было от неё отказываться.

– Мисс Елизавета, – сняв шляпу и обворожительно улыбнувшись, поприветствовал невесту Томас, не ожидавший столкнуться с ней ранним утром, – Как ваше самочувствие?

– Благодарю, баронет Баршеп, – кивнула княжна, присев в реверансе и к удивлению для себя почувствовала прилив бодрости, пробежавшийся по её телу лишь от одного взгляда на юношу и проследя за его безгреховными движениями. Елизавета не могла налюбоваться его красой, наверняка то же самое испытывали все девы, которым удалось хоть раз свидеться с ним, – Я чувствую себя чудесно, с недавних пор.

– Я невероятно рад, – подойдя поближе и оперевшись о перила, слегка постукивая по ним пальцами, кивнул Томас, – Мне, право, неловко спрашивать, зная о том, как вам тяжело, – закончить ему не дала Елизавета, подняв руку в немой просьбе прекратить, – Да, прошу прощения.

– Я полагаю, вы хотели спросить что то, связанное с нашей свадьбой? – Томас хотел было сказать что то, но вместо этого подошёл чуть ближе, оставляя между ними всего два шага, – Томас, – выдохнула девушка, прикрыв глаза, – Мне бы хотелось быть с вами откровенной, на столько, на сколько вы мне это позволите, – Баронет подошёл ещё ближе и княжна могла почувствовать его тёплое дыхание, колышущее её локоны, выбившиеся из причёски, – Уведите меня отсюда, как можно скорее, я не могу боле тут находиться. Я терплю, но боюсь, что скоро моим силы совсем закончатся.

– Элизабет, – шепнул баронет прямо над женским ухом, – Я увезу вас, скоро, – мужская ладонь опустилась на девичью щёку и провела по ней мучительно медленно.

– Я так жду этого, – всхлипнула Елизавета, прижавшись к ней и наконец открывая глаза, утопая в синеве, которая совсем скоро заменит ей всех.

Все девочки в детстве мечтали о свадьбе, о пышном белом платье, муже-красавце, подарках и поздравлениях и конечно же необыкновенно красивом кольце на безымянном пальчике, которое вызывает восхищение у всех вокруг и даже у самой себя. Княжна не была исключением и многие её сны, чьи картинки она складывала после пробуждения, были именно об этом, но невероятная суета, в которой она стала находиться с раннего утра и до поздней ночи не давала насладиться подготовкой к торжеству и церемонии, не давала даже осознать происходящее сердцем. Конечно она всё понимала, но чувства пробуждаются далеко не в разуме, а в глубине души и Елизавета надеялась и верила, что совсем скоро, быть может сразу после свадьбы её сердце дрогнет и прилив нежных чувств к своему мужу накроет её с ног до головы. Тогда она забудет о том, что было, он станет её миром и они будут счастливы. Она будет по новому счастлива.

Когда этот день настал, палящее солнце пробивалось сквозь приоткрытые шторы прямо на лицо девушки, играя на её щеках и носу. Учитывая постоянные дожди, невеста была в смятении и волнении, как бы солнце не сменилось грозой. И не дай Бог бы церемония не состоялась, об этом было страшно думать. Платье, в котором она должна была перейти грань от русской княжны, к английской леди, было пошито на английскую манеру, дабы угодить мужу. Порой, в этой суматохе Елизавете казалось, что всё делалось лишь для того, чтобы порадовать его глаз, а не её саму, но Ветринская пыталась откинуть эти мысли, ведь даже если это и так – она отныне принадлежала ему, душой, сердцем и разумом. Всё, что нравилось Томасу – должно, обязано нравится ей. Как то Петруша обмолвился, что за границей её могут называть миссис Томас Баршеп, что практически означало, что отныне они одно целое. Елизавете хотелось так думать.

После столь нелёгкого испытания Судьбы, девушке хотелось вновь найти опору и поддержку, чувствовать себя под мужским крылом. Княжна была благодарна брату, не глядя на то, что тот выдаёт её замуж за практически незнакомого ей человека. Или же ей всё-таки хотелось так думать?

Православная церковь, на огромную удачу Томаса, не отрицала браки между католиками и православными, и ни Елизавете, ни Баронету не пришлось менять веру на другую, ради проведения церемонии.