Инстинкт Убийцы. Книга 3. Остров Черной вдовы

Он мягко отстранился, ровно настолько, чтобы заглянуть ей в глаза, и это был прямой и твердый взгляд совсем взрослого человека.

– Ты правда больше не уедешь?

– НИКОГДА. – Сказала она прямо в эти чистые глаза небесного цвета.

А где-то в эту секунду рассмеялась Судьба, потирая свои окровавленные руки.

4

На этот раз он не поехал на Юг, в какую-нибудь солнечную теплую страну, чтобы переждать осень – самый тоскливый сезон – слишком сильный контраст получился бы между тем, что было у него в душе, и тем, что было бы снаружи. А вот Лондон подошел как нельзя лучше.

С того самого дня, как он увидел пепелище на месте дома художника, нарисовавшего Фатиму, его жизнь покрылась туманом, серым и промозглым. Нет, это не была та мутная серость, одолевшая его в Праге в тот раз, когда он увидел ее на мосту, это было нечто новое, нечто прозрачное и размытое одновременно, нечто холодное и давящее. И что теперь ему делать со всем этим, он никак не мог решить. Ответа не было, или он просто не желал приходить, но проклятая ответственность и уже ненавидимая им любовь держали его на цепи в том самом холодном и сером месте существования. Он работал, как и прежде, и его мысли не блуждали возле Фатимы и художника, но каким-то образом он всегда помнил об этом и всегда ждал… чего? Знака, зацепки или прямой угрозы со стороны невидимого врага? На эти вопросы ответов тоже не было.

Проведя мучительно долгие три дня в столице и почти не выходя из арендованной квартиры, он даже не мог решить, куда теперь ему ехать, весь мир был открыт, но стал ощущаться как минное поле, лабиринт, где обитает невидимый Минотавр, а может, и целое стадо минотавров. И солнце, оно вдруг стало раздражать. Этот радостный свет, вызывающий у людей желание бросить всё и отправиться навстречу наслаждениям, стал для него напоминанием того, чего он лишился. Поеду туда, где так же пасмурно, как и у меня в жизни, решил он, просматривая прогноз погоды, пересекать океан он не хотел, а в Европе дождливые первые дни осени ожидались только в Бергене, Копенгагене, Кёльне, Брюсселе и, конечно, во многих городах Англии.

– Мировая дождевая элита, мать ее, – прошептал Пророк, теперь он знал, куда хочет поехать.

Лондон встретил мелкой моросью и абсолютным безветрием, воздух был теплым, несмотря на сырость, а небо – низким и благородно-серым. То, что надо, подумал Пророк, садясь в метро, ему хотелось раствориться в атмосфере туманного мегаполиса, здесь под покровом дождя и плотным слоем облаков кипела жизнь, прямо как у него в душе. Он снял небольшую квартиру в районе Фулхэм – польстившись на звание самого зеленого района Лондона, сочетание зеленых деревьев и газонов на фоне серого неба казалось ему настоящим болеутоляющим для души. Добирался он долго, не спеша прогуливаясь по улицам, меняя виды транспорта, а когда наконец вышел из кэба на своей улице и огляделся, понял, что лучшего места для него не может быть. По крайней мере, на данный момент.

Новенький многоэтажный дом упирался в облака, вокруг шумели деревья, по широкой улице сновали туристы и машины, под навесами за столиками люди пили кофе и читали газеты, ветер приносил запах реки, спрятавшейся где-то за зелеными массивами, магазины, бары, музыкальные холлы, офисы и жилые дома занимали высокие новостройки и старинные дома в викторианском стиле. Пророк глубоко вдохнул влажный воздух, пахнущий тысячью разных запахов, и понял, что останется, возможно, гораздо дольше, чем где-либо до этого.

Квартира оказалась уютнее, чем на фото, особенно его порадовал балкон, выходящий на оживленную улицу и парк за ней, здесь можно было сидеть с чашечкой чая и наслаждаться бурлящей жизнью города, в то же время ощущая себя в парке или на курорте. И там действительно стоял столик и два плетеных кресла. Просторная комната-студия с кухонным отделом и электрическим камином тоже излучала уют и одновременно быстрый темп жизни современного мира, большие окна, светлые тона в отделке, обилие электроники и натуральных материалов – ему нравилось здесь всё больше и больше.

В первый же вечер он допоздна сидел на балконе, завернувшись в плед, дождь так и не усилился, но и не прекратился, и его это вполне устраивало, капли тихо шуршали по прозрачному навесу балкона, правда первые часы он их не слышал из-за шума машин и гомона сотен людей. Но стрелки часов бежали вперед, улица пустела, хотя он понимал, что совсем она вряд ли освободится от людей и транспорта, но ночь, прокравшаяся в город, привела за собой тишину, и вместе эти подруги расположились почти на всех улицах Лондона, за исключением богемных мест и районов развлечений. Ему не хотелось туда, не сегодня, эту ночь, как и многие последующие, наверное, он собирался провести в тишине и покое, надеясь, что туман в душе рассеется, что он снова обретет ту легкость и вкус жизни, которыми всегда отличался. Или хотя бы их подобие. Он и сам не мог себе признаться, что нашел для себя тихую норку, в которой спрятался от невидимого врага, от ответственности, от собственного бунта против новых реалий жизни, он еще не готов был вылезти из этой безопасной и уютной норы, не готов был выйти в мир, не имея привычной брони, а его броней всегда была свобода.

Я ветер, думал он, сжимая в руках остывшую уже кружку с чаем и глядя, как небо над парком становится всё темнее, как зажигаются первые фонари, и люди покидают улицу-сцену перед ним, я привык летать по миру, не сдерживаемый ничем, у меня нет собственности, нет корней, меня толком и нет, я – призрак в компьютере, я уже забыл свое настоящее имя. Как и ветер, я прозрачный и невидимый, но всё же присутствующий в мире странник, а теперь… теперь меня попытались поймать, я наткнулся на скалу, вдруг выросшую из ровной земли. Как такое могло произойти? Может ли кто-то удержать в руках ветер? А что происходит с ветром, когда его ограничивают – он исчезает, потому что ветер и есть движение, ветер и есть свобода.

Отправляясь наконец спать и окончательно продрогнув, он понял, что не хочет исчезать, не хочет переставать быть ветром. Но для этого ему, возможно, придется исчезнуть из жизни женщины, которая возвышалась посреди совершенно плоского мира, как гора. А второй горой был тот, кого он не знал, кто убил художника и шел по следу Фатимы. Что бывает с ветром, когда он оказывается между двух гор, задался вопросом Пророк, чтобы тут же и ответить – он превращается в ледяной, воющий сквозняк. Завернувшись в два одеяла, Пророк свернулся клубочком и уснул.

Завтра дождь не прекратился, как и на следующий день, дождь лил всю неделю, и это было хорошо. Какой-то покой был в дожде, что-то исцеляющее, приносящее очищение не только улицам и деревьям, но и его душе. Через день ему даже захотелось выйти из дома, а крутящиеся по кругу отравленные мысли как будто стали бледнеть и растворяться под напором дождя, как надписи на асфальте. Он перешел улицу и пошел в парк, и там, выйдя прямо на середину огромного газона, он опустил зонт и подставил лицо дождю, чувствуя, как уходит из головы и сердца то, что убивало его все эти бесконечные горькие дни. Он улыбнулся, не мог сдержаться, да и не хотел, холодные капли падали на лицо, стекали под одежду, но так хорошо и свободно ему давно не было. В парке были люди, гуляли парочки под зонтами, туристы и дамы с собачками, но никому не было до него дела, никто не задерживал свой взгляд на черноволосом мужчине в черном плаще и с клетчатым зонтом, раскрытым, но опущенным за ненадобностью. И в тот момент он любил этих людей, просто за то, что они не глазеют, за то, что оставляют его жизнь ему, за то, что спешат проживать свою жизнь и свои ощущения и не мешают другим делать то же самое.

Лондон лечил, Пророк всё меньше времени стал проводить в своей уютной квартире и всё больше на улицах, пахнущих дождем и свободой. Он сидел в кафешках, наблюдая за людьми, его успокаивал их говор, вокруг кипела жизнь, смех накладывался на гудки автомобилей, играли уличные музыканты, звенели колокольчики над входными дверями заведений, выли сирены, играли мелодии звонков на смартфонах, с больших мониторов на зданиях улыбались красотки, рекламируя очередные чудеса современной косметологии – всё это складывалось в гимн жизни, гимн легкости, гимн движения. И как же ему это нравилось! Он даже решил научиться готовить, самые простые блюда для начала, но так восхитительно ново было бродить по огромным супермаркетам с поразительным разнообразием товаров и выбирать всё то, что ему хотелось. Он словно оживал, исцелялся под этим серым небом и успокаивающим дождем. К концу недели он уже выбрался в клуб, молоденькие девушки из разных стран обольстительно улыбались ему, в темноте клуба принимая его за своего сверстника, да и при свете дня никто не давал ему его возраст – стройное и совершенно молодое тело, красивое лицо, легкие движение и пластика, которая никуда не делать с годами. Только глаза иногда выдавали опыт гораздо больший, чем можно получить в 30 лет. А через 4 дня ему стукнет 40.

Новый этап жизни, добро пожаловать в страну 40-летних. Всё еще время молодости в современном мире, но что ему делать с этой бесконечной молодостью теперь – он не знал. Знал лишь, что хочет быть здесь, остаться в этом городе, который каким-то образом притуплял боль и позволял обрести хоть часть былой жизни, он словно заболел чем-то и теперь, случайно найдя источник с волшебным лекарством, вынужден был строить свою жизнь вокруг него.

Обычно он не задумывался о возрасте, дни рождения если и отмечал, то в компании красоток, имен которых не знал и не хотел знать, а то и вовсе в одиночестве, и его всё устраивало – ничего особенного, просто он проехался на огромном шарике вокруг солнца еще один раз. Но цифра 40 почему-то пугала. 4, думал Пророк, сидя за чашечкой кофе где-нибудь в центре своего района или бродя по мокрым аллеям парка, 4 – символ судьбы и смерти. А что он принесет мне?

Но новизна ворвалась в его жизнь вместе с запахами реки и утренними туманами, скрывая неприятные мысли под своей завесой. Впервые в своей взрослой жизни он собирался отмечать очередной оборот вокруг светила не один и не с девушками напрокат – впервые у него появился приятель. Мистер Риджер жил этажом выше и каждое утро выгуливал своего рыжего и невероятно толстого корги Дейла. Мужчина 4 года назад – да, опять 4, отметил Пророк про себя – потерял жену, дети выросли и разъехались, и теперь он коротал дни в компании Дейла и своих друзей, которые «еще задержались в этом мире», как сказал он. Совершенно седой джентльмен никогда не позволял себе покинуть дом с неидеальным пробором в совершенно белоснежных волосах и без галстука, ходил он медленно и степенно, но без трости, заявляя, что она превращает его в старика, и смеялся. Конечно, он ни слова не знал по-русски, кроме «Кремль» и «перестройка», но языковых проблем не возникло – английский давно стал Пророку почти родным. Стюарт Риджер, в прошлом педиатр, очень любил общаться, и хотя обычно Пророк не продвигался дальше одноразовых бесед ни о чем, в этот раз ему захотелось завести хоть какие-то личные связи. Так в третий свой вечер в Лондоне он оказался в чистенькой квартире соседа сверху и под веселый лай Дейла провел чудесные 2 часа, постигая тонкости обмакивания бисквита в чай и слушая беззаботную болтовню пожилого господина. Он задал лишь 3 вопроса: откуда приехал Пророк (здесь его звали Виктор), чем зарабатывает на жизнь («я программист, приехал по приглашению»), и самый главный, если судить по блеску в глазах: есть ли у него любимая женщина. Именно так, не девушка, с которой он встречается, не супруга, а именно любимая женщина.

– Да, – выдохнул Пророк, и так приятно было хоть на один вопрос ответить чистую правду.

Стюарт пристально посмотрел на него, потом улыбнулся и подмигнул, но ничего больше не спросил. Зато плавно и как-то очень естественно перешел на рассказ о своей покойной жене, не вдаваясь сильно в подробности, но с такой любовью и нежностью, что у Пророка кольнуло в сердце – он прекрасно понимал, о чем говорит этот элегантный старик. Некоторые вещи вечны, как солнце и океан – проходят тысячи лет, меняется мода, нравы и сам мир, но не его основы, солнце всегда встает по утрам, а океан всегда плещется о берег. Люди всегда влюбляются, и если это настоящая любовь, она всегда одинакова.

– Мы жили не так уж долго, но так счастливо, – говорил мистер Риджер, глядя куда-то вглубь себя, – не сочтите меня наивным романтиком, между двумя взрослыми людьми неизбежно возникают разногласия… черт, даже внутри самого человека порой бывают конфликты, что уж и говорить про взаимоотношения двух людей. Но вопрос всегда стоял так: хочу я быть с этой женщиной? И если ответ «да» – всё преодолимо. А я хотел, как и она хотела быть со мной.

– Недолго? – Переспросил Пророк, а Дейл отчаянно вилял коротким хвостом у его ног, выпрашивая кусочек бисквита. – Или это метафора?

– Нет, молодой человек, – усмехнулся хозяин, – не метафора. Я был женат 3 раза. Ловелас, скажете вы? – Он снова усмехнулся, обаятельно, обезоруживающе, и Пророк вдруг увидел в нем того молодого парня, который мог кружить головы девушкам легко и непринужденно, играючи. – Первый мой брак длился всего год, мне было 19, и я просто не представлял, что в мире могут быть другие женщины, кроме моей Люси.

– Дейл! Ты ведь знаешь правила! Прохвост! – Он потрепал корги по голове, тот совершенно не обратил внимания, продолжая гипнотизировать гостя в надежде получить кусок. – Не давайте ему ничего, он итак переедает.

– Ну так вот, – вернулся к повествованию Стюарт, – к 21-му я уже разобрался, что к чему…

И он начала смеяться, Пророк присоединился.

– Она сама ушла, хотя, могу поклясться перед самим Господом, а скоро, вероятно, мне представится такой шанс, я не изменял ни ей, ни одной женщине, с которой был.

– Что-то мне подсказывает, что было их немало, – подмигнул Пророк. Старик, ничуть не смутившись, радостно подмигнул в ответ.

– Я просто не могу быть один, такой уж я человек, – пожал плечами мистер Риджер, – кто-то вот любит и наслаждается одиночеством, я а не выношу его. Погибаю без компании.

Пророк, совершенно не представляющий жизнь, в которой кто-то постоянно мельтешит перед носом, сдержано улыбнулся и пожал плечами.

– И профессия, вы понимаете, – пожилой джентльмен улыбнулся и приосанился, – я был молод, не уродлив, я знал, как обращаться с женщинами, сам не знаю, откуда, никто меня этому не учил, я просто знал и всё, это был мой талант. И все эти молодые тети с племянниками, мамочки, многие без мужей… Я не терял голову, не подумайте, но из многообразия прекрасных роз я всегда срывал ту, которая мне больше всего нравилась. Одну, но зато самую роскошную.

– Детей я завел во втором браке. Мне было чуть меньше, чем вам сейчас – 32, – Пророк хохотнул, его внешность сбила с толку даже такого опытного человека, – и это уже был осознанный выбор, а не юношеская пылкость и неопытность. Она была медсестрой в клинике, где я работал. Милая, чудесная леди с шелковыми волосами цвета молочного шоколада и веселым нравом. Она была как будто само олицетворение женственности. Она подарила мне Ронни и Маргарет. Мы прожили вместе чудесные 13 лет.

– Что же случилось?

– Элизабет. – Серые глаза старика вспыхнули. – Моя первая, моя единственная, моя настоящая любовь – вот что случилось.

– Встретив ее, я понял, что никогда не любил, принимая за любовь страсть, комфорт или нежность, благодарность, удовлетворенность, да Бог знает что еще… но заявляю, и так я и скажу, оказавшись у престола Господа: я не знал, как это – любить, пока она не ворвалась в мою жизнь.

Пророк, прекрасно знающий, о чем говорит его новый знакомый, закусил губу.

– Мне было 45, когда я увидел ее. – Глаза мистера Риджера затуманились воспоминаниями, на губах заиграла легкая улыбка, полная нежности и игривости одновременно. – Лил дождь, а она шла по Риждент стрит и улыбалась. Почти как вы в парке. – Заметил он, – когда человек вот так свободно улыбается дождливому небу, значит, что-то в его жизни серьезно изменилось. И в лучшую сторону.

– В точку! – Усмехнулся Пророк.

– Я даже не смог заговорить с ней сначала, – хмыкнул хозяин дома, – так и шел за ней, под зонтом, а она мокла. Глупо конечно, но я был сражен ее красотой, ее свободой, ее силой. Я всё гадал, когда же она сядет в автобус или кэб, но она просто шла, легкая, как облако тумана.

– Такого же цвета были ее глаза, яркие, серые, как утро, когда становится понятно, что туман вот-вот рассеется, и тебя ждет отличный день.

– В итоге я сделала то, что не назовешь честным поступком, но мне было всё равно, я и сейчас об этом не сожалею, и если это тяжкий грех – я готов понести соответствующее наказание, я всё равно буду считать, что всё сделал правильно. Я снял кольцо, спрятал его и пошел к ней, когда стало ясно, что момент настал, сейчас или никогда. Женщины всегда ждут от нас чего-то невероятного, звезд с неба или весь мир к ногам, а если ты просто детский доктор, имеющий семью, работающий по 12 часов в день и дежурящий по ночам… иногда приходится немного слукавить и накинуть себе пару очков. И научиться заворачивать в красивую обертку то, что ты можешь дать.

– Так вы всё же играли на два фронта??

– Только первые 3 часа. Ничего не было, не подумайте! Мы просто болтали, сидя в кафе, битком набитом людьми из-за дождя. Помню, что у меня заплетался язык, и я всё время говорил какую-то чушь, хотя всегда, всегда умел скрасить общество любой девушки. Но она не ушла, она смеялась над моими оговорками и нелепостями, не зло, а именно понимающе. И это и есть отличительный знак настоящей любви – понимание. Мы понимали друг друга, как будто знали уже тысячу лет, я чувствовал ее мысли, знал, что она чувствует, а она знала, что творится в душе у меня.

– В тот вечер, провожая ее до дома, я признался, что женат, и попросил позволения увидеть ее еще хоть раз. Я сказал, что не могу этого объяснить, но меня тянет к ней, я согласен быть другом, личным водителем, хоть домработницей, только бы быть с ней рядом. И добавил, что не стану преследовать ее, если она ответит отказом. И она ответила «да»! И сказала, что делает так из-за моей честности, она сказала, что устала от вранья, мужчины врут, женщины врут… но ложь – это трясина, а на трясине невозможно ничего построить. Она дала мне шанс, сказав, что мы будет просто друзьями, а дальше – как получится. И чтобы я не уходил от жены, пока мы оба не поймем, что хотим большего, чем просто беседы и прогулки. Удивительная женщина!

– Да, – выдохнул Пророк, думая о девушке в гостинице, о безобидной истории, которая растянулась на целую жизнь.

– Через 8 месяцев мы поженились, – заключил мистер Риджер, – и на свадьбе она сказала, что в тот дождливый день сбылись две ее мечты: ее взяли бэк-вокалисткой в студию РАК, что недалеко от Риджентс-парка, вот почему она тогда шла и улыбалась; и в тот же день она встретила мужчину своей мечты – вашего покорного слугу. Потом она сказала мне, что сразу поняла, что мы будем вместе, и это знание, пришедшее откуда-то извне, даже немного напугало ее.

– Человеческие судьбы такие хрупкие, – мечтательно вздохнул Стюарт, – я мог отвернуться именно в ту секунду, когда она проходила мимо меня, и не заметил бы ее, на Риджент-стрит ведь всегда толпы народа; я мог так и не решиться заговорить с ней, я мог принять неверное решение и сказать что-то, от чего она послала бы меня подальше. Но я был там, именно в тот момент, моя голова повернулась именно в ту сторону, и я сказал именно то, что было правильным… и благодаря этому удивительному стечению обстоятельств обрел величайшее счастье в жизни.

– И даже когда у нас случались конфликты, а они случаются абсолютно у всех, так уж устроены люди, я всегда задавал себе 2 вопроса: люблю ли я эту женщину? Ответ всегда был «да». Но я знал, что этого мало, любовь может жить и мечтами, и на расстоянии, в конце концов, она вообще может не выходить за пределы твоего сердца. И вот тогда я спрашивал себя о главном: хочу ли я быть с ней? Хочу ли делить с ней жизнь? И вот тогда понимал, что если ответ «да», и если она хочет того же, всё остальное преодолимо, всё несущественно.