Мизеус

А в остальном старушка была прелестна. За последние лет пять восьмидесятилетняя Квета сдала не сильно. Только энергичнее тряслась ее беленькая головка, так что казалось, будто женщина не верит ничьим словам, а собственным не доверяет особенно.

В юности Квета была подающей надежды гимнасткой, ей пророчили славу знаменитой Веры Чаславска. До пятидесяти она умела закидывать колено за ухо и до шестидесяти чесала спину сверху донизу обеими пятернями.

Анна купила квартиру у одинокой, разбитой неожиданным артритом Кветы, когда та решила перебраться в дом престарелых.

– Эти приветливые сестры – полные дуры. – жаловалась она. – Как можно оставить старого человека без выпивки? Вредно! Они говорят: вредно. Что может быть вредно в моем возрасте? Это же смешно. Спасибо, милая. Прекрасная боровичка. Я же по чуть-чуть. Делаю глоточек, когда мне тоскливо. Глоточек, когда мне хорошо. Глоточек, когда я вкусно поем. Глоточек, когда закончу очередное вязание. Я почти закончила одеяло для твоей Юли. Дремлю, а из рук не выпускаю. Тут уснула, и мне приснилось, что оно вяжет меня. И нитки такие красивые, что мне завидно.

Квета вязала крючком разноцветные квадраты и затем сшивала их в единое большое полотно, красочное, как голландский цветочный сад.

– Очень красиво. Юля будет в восторге.

– Закончу и буду вязать для беженцев. Осень скоро, они там в палатках переморозят свои беженские зады. Что нового? Выкладывай последние сплетни!

Анна рассказывала. Про Макса, гастроли, Олю. У Мельникова проблемы с устрицами. К слову, старушка оказалась единственной не упрекнувшей Анну за разрыв с Гришей, не сказавшей что-то вроде «как жаль, такой хороший мужик, ну что же ты», возможно потому, что она была с ним незнакома.

Каролина записала Мартина на ушу и танцы, чтобы не болтался по улицам в каникулы. Мария откармливает его мясом из новой лавки. Студент-биолог Ота, тот белобрысый мальчишка из квартиры напротив, неожиданно оставил энтомологию и занялся птицами, на днях он вернулся из экспедиции по подсчету краснокнижных гусей.

Йоргос, о, старый пьяница нашел себе занятие! Пишет роман! Про графа Мизеуса. Какая-то греческая экзотика. Он же грек. Выдумывает истории про этого графа и в пабе срывает аплодисменты.

Анна умолчала, что замысел явился Йоргосу в то самое утро, когда в витрине он увидел гробы и возник в его воображении герой – высокий голубоглазый афинянин, со всей своей необыкновенной жизнью в загородном замке.

– Старый дурак.

Вместо велосипедов теперь мебель, да, пришлось Анне соврать, язык не повернулся сказать гроб, гробы.

– Все течет, все меняется. Жизнь не стоит на месте. У меня вот тоже… зуб выпал.

Большие сундуки пользуются спросом.

– Надо проверить, откуда везут эти сундуки. Они могут быть с двойным дном. В них могут прятать беженцев.

В салон зачастила Эва. Анна видела, как девчонка открывает ключом дверь. Эва появлялась ни свет ни заря каждое утро. Около одиннадцати она покидала салон, а вслед за ней обычно приходил и сам хозяин.

– Убирается. Летом подрабатывает. Хорошая девочка. Всегда мне нравилась. Сколько ей? Большая, наверное, уже.

– Четырнадцать, кажется. Странная. Всегда одна. Ни с кем не дружит.

– Хорошая девочка, – повторила Квета. – Умная.

Новое занятие нашлось и у Анны. Она наблюдает за жизнью салона, словно там не салон, а логово любопытного зверя. Хозяин много курит, вечно торчит на улице без дела. Разумеется, Анна не сидит дома, прилипнув к окну. Что ей, заняться больше нечем? Просто выглядывает по возможности. Так, иногда.

– А что он? Хорош собой?

– Да, – призналась Анна и, слегка покраснев, засмеялась. – Этакий Мендельсон в юности. С лицом необремененным мыслями.

Раздражают Анну молодые женщины, мелькающие туда-сюда. Зачем им, молодым и красивым… сундуки? Впрочем, она не настолько глупа, чтобы не понять, к какому сорту мужчин относится этот сероглазый обладатель древнеримских ног.

– Если у мужчины много женщин, значит он хороший любовник, – выдала Квета с усмешкой старой сводни.

– Очередной миф, который женщина повторяет вслед за мужчиной, – с полной серьезностью возразила Анна. – Мужчины совсем задурили нам голову.

– Наверное, ты права, – вздохнула Квета. – Я рада, что стара. Современная женщина совершенно сбита с толку.

Однако сегодня Анна поняла, что гробы Бруно, эти расфуфыренные парусники смерти, добрались и до Кветиного дома престарелых.

– У нас новая дама, – сообщила старушка и осуждающе покачала головой. – Она въехала с собственным гробом. Мне кажется, она не в себе. Он у нее с рисунками. Знаешь этот старый мультик про крота? Вот. Хочешь, скатаемся, посмотришь. Она всех приглашает. Бедняжка. У нее нет кишки.

Сверкнув глазами, Анна покачала головой. В другой раз. Сердце вдруг зачастило, не хватало еще панической атаки…

Она поспешила уйти, чтобы не тревожить старушку.

Домой она возвращалась задумчивая. Общение с Кветой настраивало ее на философский лад. Милейшая старушенция. Принимает жизнь со спасительной иронией. Большое везение, говорит, что скрючило ноги, а не руки, руки-то важнее. Старается, квохчет, бодрится. Анна не могла бы ездить к ней, будь она разбитой, недовольной, боящейся смерти старухой. Анна окружала себя оптимистами. Не выносила нытиков, хотя сама, чего греха таить, любила побухтеть. Она плохо чувствовала себя рядом с людьми разочарованными. Избегала сломленных, как прокаженных, боялась их. В трамвае она в очередной раз посмаковала мысль о том, что у нее все хорошо. Уютный дом, прекрасный сын, добрая толстуха Юлька, любимая работа, мужчины время от времени баловали ее вниманием. Молнии теперь ударяли где-то рядом. Анна с легкой грустью подумала о двух школьных подругах, оставшихся в России. Обе рвали задницы на работе, у одной свекровь второй год лежит, у второй диабет у сына и что-то с ногами. Есть, к счастью, еще Толик, однокурсник, у него своя группа, своя банда, как он говорил, и каждый раз звал Аню: нужна флейта, баян, окарина, они играли все народное, фольклорное. Что ты там киснешь в своей школе, мы дадим тебе шляпу с пером, оденем в дирндль, ты будешь царица альпийских лугов, пастушкой в белых гольфах! И скидывал ссылки на их выступления, где он сам седой, постаревший, но длинноволосый и молодой душой, в остроносых туфлях и кожаном жилете, наяривает на укулеле, а рядом юная скрипачка подыгрывает что-то вакхическое.

Анна вскинула голову, поймав себя на том, что она будто итог подводит? Выстраивает вереницу счастливцев и несчастливцев. Будто жизнь заканчивается, но ведь это совершенно не так, впереди у нее еще много, она надеялась, много приятных лет. Так откуда рассудительное уныние? О да. Это все из-за них. Проклятых сундуков. Они преследовали ее. С русалочьими, воспевающими дно, песнопениями. С кротовьим ностальгическим молчанием…

Только бы он не стоял на улице, думала Анна, приближаясь к дому, уже не удивляясь этому своему желанию-нежеланию. Только бы проскочить. Однако он стоял. И не один. Анна замедлила шаг, понимая, что встречи не избежать. Женщина, где-то Анна ее видела, села в авто…

Хлопнула дверца…

– Доброе утро! – приветствовал гробовщик.

– Доброе-доброе. Это? Это же не…

– Это Петра Држизгалова. Вы ее знаете?

Пораженная известием Анна подошла ближе.

– Знаю ли я Петру? Вы шутите? Ее все знают!

– Да, это верно, – он засмеялся. – Она купила у меня гроб. Для души, заметьте.

– Она похоронит в нем душу?

– Она хочет быть, как Сара Бернар.

Анна усмехнулась – метит в Сары Бернар? Как трогательно. Петра хоть и звезда, но до Сары ей, как свету ночной лампы до северного сияния.

– А мне в юности говорили, что я на Сару Бернар похожа.

Анна кокетливо пригладила темные волосы и повернула голову в положение, из которого она была особенно похожа на великую актрису. После совместного свиста под луной в разговорах с новым соседом Анна придерживалась шутливого стиля общения.

– У вас, я бы сказал, черты совсем другие, глаза слишком большие …вы больше похожи на Павлину Поризкову.

Бруно наклонился ближе и непозволительно откровенно позволил себе рассматривать слегка тронутое пудрой побледневшее лицо Анны.

– Кстати, хотите увидеть новый гроб? Мне интересно ваше мнение, – простодушно добавил он, не отстраняясь и словно не замечая, как взгляд Анны утрачивает непринужденное выражение, а сама она отклоняется назад.

– Проходите. Не бойтесь.