Улиткин Дол

– Кто?

– Наш советский Далай Лама. Хочет также быть орлом. Птицей, в смысле.

Но на счастье швейцар увидел улыбающегося Людвига Ивановича, в котором о статном благородном Соле напоминало только лицо, спрятанное под очками, пушистым шарфом, и высокий рост, сокращённый сутулостью. Путь к обеду был открыт. Готик же успел шепнуть Яше на пути к столику, что уже не хочет становиться орлом, а желает стать просто небесным акробатом. А Барсук, пока Людвиг заказывал что-то официанту, шепнул Яше:

– Сей Людвиг – истинное чудо. Он раньше писал заявления в Патриархию с предложением, а потом и требованием вынуть гвозди из ладоней всех изображений Иисуса Христа. Он уверял, что надо показать пример и западному христианству, и оно непременно сделает так же.

Вскоре стол покрылся блюдами с яствами, и все принялись за трапезу. Одновременно с подачей горячего к столику подошла, степенно цокая высокими каблуками, молодая дама в чёрном костюме и белым платочком на шее. Лицо у неё было явной жертвой косметических стараний многих дорогих салонов. Готик успел шепнуть Яше:

– Это робот.

Однако, Людвиг Иванович расцвёл, как жасминовый куст:

– Познакомьтесь, господа. Это моя дочь, Виктория. Она – мой чёрный учитель. – Виктория не подавала признаков жизни, а Людвиг, просияв ещё более, засветился ярко, улыбаясь вширь горизонта, и как о драгоценности сказал, – Гневливая.

Робот Виктория что-то продудела про десерт и отошла, а Лапка, накладывая Готику какое-то желе, пробурчала:

– Уж такое лицо, скорее, морда. Точно, морда и такая, что ужас, ничего с ней не сделать, может, разве позолотить. И то стошнит.

Яша посмотрел на Людвига, но тот умильно глядел вослед уходящей Виктории и не слышал ничего. «Если, к примеру, взять Синди Кроуфорд, надуть её как следует, потом немного сдуть и прокоптить, – будет Виктория», подумалось Яше.

– Кстати, о внешности, я слышал, – подал голос Барсук, – в Италии на Аппиевой дороге при раскопках был найден набеленный труп молодой девушки, – ей две тысячи лет, но она не истлела.

– И что? – не понял Готик.

– Чистая духовная жизнь, скорее всего, – ковырял в тарелке Людвиг.

– А я прочитал в интернете, – доложил Готик, – что в Америке учёные определили вдруг, что теперь люди умирают, но не разлагаются в земле годами, потому что всю жизнь мы едим всё с консервантами и консервируемся.

– У нас то же самое наблюдается, – подтвердил Барсук.

– Ешьте без опаски, дорогие мои, у Виктории здесь всё натуральное, – заверил всех Людвиг.

– Приятного аппетита, – эта Лапкина команда сняла тему.

Яша вкушал и испытывал блаженство не столько от пищи, сколько от присутствия этих людей, каждого из которых и всех вместе, средний человек сходу оценил бы как сумасшедших. Барсук рассказал, что Людвиг питается только в «ЧБ коте», потому что дома на месте кухни он соорудил Средиземное море.

– Выкинул плиту, умывальник, всю территорию очистил, разрисовал стены картинами природы, и надул там бассейн три на три. Плавает, – пояснил Барсук, щуря улыбкой глаза, и перевёл внимание Яши на Лапкину речь:

– На том свете очень активная жизнь, – говорила она, накалывая на вилку кусок печёной картофелины и размазывая ею лужу соуса, – не то, что здесь.

– Отчего же? – поддержал Лапку киваниями головы и улыбкой вечно радостный Людвиг, закладывая в рот ломоть сёмги.

– Здесь материя такая плотная, кругом одни препятствия… Да не прикидывайся, ты ведь в курсе! – Лапка ткнула вилкой в сторону Людвига.

– А что Ледочка, Серая Роза, давно ты видела её? – спросил двойник Сола Лапку, и та отложила приборы, всплеснув длинными пальцами.

– Леда так и обитает в Париже. Я скоро иду на её концерт, кажется, через неделю… – и Лапка низким голосом, и, слава Богу, негромко затянула что-то по-французски.

– Леда Бара – наш человек, – подтвердил несказанное Людвиг.

– Пожарница, что ли? – тихонько усмехнувшись, спросил Барсука Яша.

– Выше бери – маяк…

– Каждый, каждый из нас мечтает быть светильником! – разводя длинные руки, и всех приобнимая, пропел Людка.

– Моя бОльшая часть говорит мне, что пора идти, – спокойно сказала Лапка, закончив трапезу. Все покорно разом послушали её, шумно встали со словами благодарности, вышли, вошли в метро и стали прощаться.

– Прощай, – сказал Готик Яше, подавая худую ладошку, и рассеянно глядя куда-то.

– А что так печально? – крепко встряхнул ладошку Яша. На что Готик отвечал:

– Нет, вон написано на рекламе «прощай, мокрота». Я читаю.

Это услышали все, и тут же весёлая толпа «священных придурков», как любовно именовал друзей Барсук, немного посмеялась над плакатами в метро и предложила свои варианты:

– Я простуды не боюсь – у Берканы я учусь.

– Позаботьтесь о том, что прикасается к вам – то, что вы сами производите…

– Прорвём реальность – даёшь порталы…

– Вы достойны самого лучшего – себя….

– Вука-Вука, ну-ка, ну-ка, просто добавь любви…

– Поскорее управляй переменами! Ты всё могёшь!

Когда все разошлись по поездам, Барсук сказал:

– Спасибо рекламе! Вообще хорошо поработали сегодня, коллективно.

– А что, есть толк в пересказе рекламы? – недоумённо спросил Яша.

– Не пересказе, а переделе на пользу, – с юмором сказал Барсук, пафосно воздев указательный палец. – Погасили мы их, как и положено простым пожарникам. Понял, что ли? Немного растормошили их энергетические структуры. Это часть работы. Чтобы создавать новую реальность, надо старую расшатать, измельчить и обсмеять. Очистить воздух для нового, то есть.

– Так просто? -спросил Яша, заметив, что Барсук еле сдерживается от смеха.

– Ага, ломать легко. Получше слушай предметы в Доле.

– И какой будет результат?

– Года через два-три уберут все рекламные щиты из метро, а из динамиков будут нестись стихи классиков и приличная музыка.

– Да ну? А переносчики – это кто?

– Это мы все и остальные «не спящие» тоже. Если ты уже проснулся, то проходя по Доске, ты передаешь часть своего поля остальным. А если собираться кучками, как сегодня, энергия во много раз усиливается. Это как бы групповая работа «священных придурков» Москвы. Один из вариантов.