Ночной сторож

тормозя перед клумбами, – раз он чуть было не повредил Розодеву в преклонении перед ней, но в последнюю минуту отдернул ногу и взмыл в воздух – такой же любитель шальных прыжков, как и ветер. Он задержался в вышине: из груди его вырывалось пламя, а потом потекла и вода. Глава его пролетала в гриве седых волос, и ветер шумел над нею, а внизу метались и плескали травы. Лев был поражен. Между тем никого из сотрудников это не занимало, разговор шел о том, что сад у больницы хороший и оттого шума с улицы почти не слышно…

Что-то случилось. И всему виною его невнимательность. С трудом восстановив зрение, он устремил глаза на человека, который преграждал ему дорогу. И сдался, отступил шаг за шагом назад. Сэр стоял перед ним, потом двинулся вперед, припирая его к стенке.

– Жив-здоров, надеюсь? – спросил он у Льва.

Пока взор его путешествует в небесах, самого его съедят на земле.

– 

Ну и глаза, в каждом по дохлой мухе! – продолжал Сэр. – Уже

заплесневели!

– 

Я здоров, – ответил Лев.

– 

Ах вот как! Может, ты ожидаешь вежливого обращения, и от меня требуется извиниться за то, что я помешал тебе думать? Нет, в

самом деле, я не намерен извиняться.

Лев смотрел перед собой все с тем же выражением лица.

– И это на него я истратил столько времени, – вздохнул Сэр, – столько времени, что не хочется и вспоминать!

Или дело в нас, в неспособности нашей отмечать, что прежде чего? Напряжение воли ведет к тому, что владеть собой мы больше не в силах.

Лев закинул нога на ногу и болтал сандалией на босу ногу. Луч щекотал ему щиколотку.

– Борисов наконец-то ушел, – промолвил Сэр, – бродил здесь, толковал что-то. Предложил ему выпить, но он и так пьян.

То, что он вспомнил, было без связи и смысла.

– Надо бы отдать ту бутылку тебе, верно? Я же для тебя принес.

Розы, что действуют сильнее хмеля. Вот только цвет у них какой-то линялый. Что же ветер не перестает сыпать известкой.

– То, что я забываю, еще не значит, что я не помню, – заметил Сэр.

Вода хлюпала у них под ногами, на скамье лежали листья. Недальнее окно казалось противоположным берегом. Осевшие ворота не затворялись.

Мальчик молчаливо играл в саду.

– К сожалению, нам пора, – говорит Сэр, распорядитель реальности, той части ее, которой его другу Льву не уловить.

Подвал. Вода. Мальчик. Вода шаги глотала зло.

– 

Поехали, – говорит Сэр и выталкивает на середину потока

плот, палкой он лавирует среди ведер и других емкостей, расставленных

по подвалу на случай наводнения, которое в изобилии своем заполнило

их объемы и лилось по просторам.

– 

Дело двигается, – приговаривал он, когда ударом палки ему

удавалось придать плоту требуемое направление.

Плот проходил препятствия – сие место казалось странным благодаря изливающимся потокам, – то был скорее чертог подземный, нежели подвал, и в том чертоге они устремляли свой путь, словно большие рыбы, не обращая внимания на течение и проходя дивные пруды, в чьей черной воде не отражалось ни звезды.

Сэр, следивший за движением плота точь-в-точь как командир затонувшего судна – взгляд сверху-вниз, правил с важностью, и буйная рыжая шевелюра развевалась усилиями ветра из воздуходувных труб и вентиляционных люков; ветер вырывался из хитроумного переплетения труб и устремлялся с гулом под торжественные своды, дабы струить воздушные потоки в обход установленной вентиляции.

С величайшими предосторожностями Сэр провел плот по узкому месту, отметив по правому борту присутствие насоса, который с покорностью позволил палке от себя оттолкнуться, Лев бросил быстрый взгляд в сторону стального обелиска – облупившаяся краска и поныне давала представление о его некогда благородном назначении.

– 

Ночью воду надо откачивать, – промолвил он.

– 

Умник, ума серая палата, – откликнулся Сэр. – Кто-то его

сломал, но я думаю, что лишь идиот решится его чинить. Выгодней

будет просто поставить новый.

И он отвел лицо от укоризненного взгляда Льва.

– Я-то не буду чинить этот насос, чтобы получить от них горячую благодарность.

Место оказалось глубоким, и течение обнаружило свою силу – Сэр поднял палку, предоставив течению нести их.

– Предпочитаю, чтобы всех нас несло в открытое море, – весело проговорил он. – Что может быть лучше простора?

Детский голос позвал его: «Папа!»

– Тут недалеко, сына, – сказал Сэр. – Мы остановимся на ночлег и поужинаем. Но избегнем пространных описаний.

На разве место здесь детям? Его сын – этот мальчик в пижамном пиджачке и в крошечных суконных брючках на лямках, которого не с кем оставить дома, вполне освоился в новом доме. Почему бы в этой жизни не видеть и светлую сторону? Вот она данность – двадцать три тридцать, ночной сторож пребывает в первой половине своего рабочего дня. И сынок между тем хорошенький – круто набранные локоны, никто не удержится оттого, чтобы погладить по головке. Сейчас папа устроит его на ночь и поцелует, укладывая спать. Разве он не уснет спокойным?

Лев смотрел, как малыш его сидел на корточках у края воды и смотрел вниз. Один раз он судорожно передернулся, точно так же, когда его хотела погладить вахтерша на входе: её рука сама собой потянулась к его головке, – мальчик дернулся, быстро уклоняясь, и повернулся спиной в знак презрения, всей позой говоря: «Да кому она нужна, твоя ласка!» И точка – пожал плечами. Пиджачок болтался на плечиках и уже измарался каплями. Как ни взглянешь, он снова на корточках присел над водой, смотрит свое. И капля воды не удержится на этом цветке.