Долгая ночь Виктора Цепкова

Нежданно-негаданно приехала группа, которой экскурсовод стал объяснять то же самое, что только что рассказывал предыдущим экскурсантам. Виктор приметил пожилого мужчину, осматривающего картины народных мастеров не менее внимательно, чем он сам, тот проявил особое внимание к последнему рисунку, которую Виктор для себя не отметил. Он изображал военную машину с ракетами, а в военных механизмах врач не очень разбирался.

Поэтому он подошел к тому человеку, подтянутая фигура и осанка которого выдавала в нем военного. Тот тоже приметил интерес Виктора

– Узнаете? – спросил его отставник.

Знал ли Виктор что?

В этом данном случае Виктору было нечего ответить. Напрасно он высматривал подсказку, картина не была подписана.

– Сразу ощущаешь мощь, верно? – продолжал его собеседник. – В Афганистане они проявили себя. Нас умоляли, чтобы мы их не применяли. Страшная химия, выжигало все напрочь. Напалм против него – детская игрушка. Выжигало скалы и пещеры до черноты. Так что после войны это оружие сразу запретили. Но потом-то все запреты были сняты. Я сам видел, что эти машины провозили на параде на Красной площади, и случилось это два года назад.

Отставник радовался невинно, как младенец, раздавивший козявку. И эта младенческая наивная простота объясняла, почему решение об уничтожении дьявольской анилиновой смеси не было принято, да и не будет принято до тех пор, пока поколение таких младенцев не сменится поколением взрослых мужчин, которые возьмут на себя ответственность за происходящее.

– А что за машина? – спросил Виктор.

Тогда они называли её «Солнцепёк».

Круг 12-й

У себя дома Габрелянов, считая вслух, заканчивал отжимания. Он всегда их делал перед тем, как принять ответственное решение. Потом он побрился, тщательно выбрал рубашку и галстук, оделся, собрал сумку, взял ключи от машины и отправился на службу.

– Что вы имеете в виду? – спросили его.

– Хочу сделать заявление.

Майор положил на стол мобильный телефон, бутылку воды и приступил к докладу.

– В том, что касается вредного производства, самым сложным является утилизация отходов, в этой части и наблюдается наибольшее число злоупотреблений. Может возникнуть мысль, что это произошло из-за тяжёлой нагрузки на мощности, но увы, всё обстоит гораздо сложнее. И вовсе не из-за экономии средств. Аххах, как бы не так.

Потом настало время перерыва, во время которого о работе не говорили. Стакан кофе с крышечкой поставили на столик у входной двери для того, кто придет позже, лучшие игроки всегда задерживались. Майор навидался этих агентов. «Хорошими» их сложно назвать.

Во время перерыва майор помчался в туалетную комнату, заперся там и включил воду в раковине полной струей, чтобы никто не слышал, как его рвет. Всё-таки он сегодня наглотался дерьма.

«Это всего лишь игра», – такую фразу время от времени слышал любой агент. Беда лишь в том, что эти игры практически не отличались от штатных мероприятий, к тому же о них не предупреждали заранее. Например, встреча с машиной МЧС оказалась не предусмотрена. К счастью, у пожарников хватало ума не устраивать скандалы, это никому был не нужно. А то, что из-за тумана сбили мотоциклиста, такое бывает. Кто об этом узнает? Раненый все равно умрёт.

Габрелянов пожимал руки знакомым. «А где Васильев?» – его удивляло, что главный инженер химзавода пропустил такую важную встречу. Ему сказали, что тот отдыхает в командировке.

В ожидании начала совещания они обсуждали новости. Все уже настолько привыкли к плохим известиям, что встречали их без сожалений, и со стороны даже казалось, что и равнодушно. Просто события последних дней приучили их к терпимости.

– Слышали, Игнатов разбился на байке.

– На том самом?

– Да, после аварии отдал в починку.

– Не следовало этого делать.

– Да уж теперь ясно.

–Жадный он был.

– Так что с ним больше проблем не возникнет. У нового руководства свои заботы».

Габрелянов вспомнил Надежду с перебитыми ногами, вряд ли ее состояние позволяло ей сесть в седло. Но на всякий случай он спросил, один ли ехал Игнатьев.

– С ним еще любовница была. Вместе и разбились.

Совещание, наконец, началось. Его дважды откладывали из-за преемника Игнатова, который так и не явился, сославшись на чрезвычайную ситуацию. Старший по штабу переговорил с ним, на этом все и кончилось. Воспользоваться услугами большого бизнеса не представлялось возможным. У нового руководства не нашлось средств на ликвидацию ЧП.

Денег и совести.

Потом началось обсуждение текущих дел. Майор держал глаза открытыми, чтобы зафиксировать факт своего присутствия при видимом отсутствии. Это не мешало ему спать.

Полковник докладывал, что руководство связалось с пожарными, которые потушили склад, на этом все и закончилось. Вещества, представляющие опасность, упаковали в контейнеры и отвезли на мусорный полигон. Склад завалили землей. «Вот и ладушки», – сказал полковник.

Совещание подходило к концу.

– Что-то не так? – негромко спросил полковник, когда они с майором Габреляновым остались одни. За все время обсуждений майор ни разу не высказывался.

–Там еще ОБВ остались. В отстойнике на очистных сооружениях.

– Там все обследовали, майор. Специалисты не тебе чета. Признали, что все чисто. И вот еще. Не заводи больше свою пластинку, ди-джей. Музыка кончилась. Дело закрыто.

Проблема оставалась не решенной, а забытой и запрещенной, а значит, в будущем она возникнет опять.

Ну и что, что дежурный с моста передал сообщение в МЧС. Габрелянов – такой майор, что генералы, в принципе, не нужны. Только в отличие от генералов, о майоре Габрелянове никто не знает, как не знают курьера, который доставляет пиццу, если только курьеров не расстреливали за опоздание. Что касалось Габрелянова, то он боялся остаться не у дел, если откажется играть в игру, в которую играли все, и оставалось ждать только, когда умолкнут эти песни. Или когда главный инженер Васильев вернется из своей командировки. Вот только командировка была бессрочной. На тот свет. Да и старые песни тоже никак не кончались.

Сообщить о смерти Игнатова майор вызвался сам. Надя находилась в больнице, врачи лечили ее от интоксикации. Один бог знал, сколько промедола ей вкололи в ту ночь. Однако доктор Цепков рассчитал все правильно, и последствий для здоровья у молодой матери не возникло.

Габрелянов купил кофе на вынос для Нади, которая страдала от нехватки кофеина.

Несмотря на возражения медсестер, больная поднялась с постели и попросила майора проводить ее на прогулку в больничный сад, где какой-то дед играл на баяне «Прощание славянки».

Габрелянов задумчиво брёл рядом, не отводя глаз от юбки, развевающейся по ветру. Ему и самому было странно, откуда взялась эта юбка. Медсестры мельтешили вокруг в узких белых халатах, а Надя была в гипсе с головы до ног, из-за чего ей одежды и не требовалось. Правда, она накинула поверх ночнушки серое пальто, сказав, что ей нужно прогуляться.

Они устремились на улицу и окунулись в общее мельтешенье, но из их разговора не вышло никакого толка. Из прочитанных сотен книг много лет назад Габрелянов не мог выудить ни одной умной строчки, все забылось.

Надя поставила свой кофе на скамейку.

– Слышь, музыкант, дай и мне попробовать, я в детстве училась на аккордеоне.

И тогда Надя взяла в руки музыкальный инструмент, она держала его, как колыбель, распрямляя и сводя меха. Она взяла аккорды какой-то детской песни. Габрелянов присел рядом.

– Ну что приехал, майор? – тихо спросила она, не переставая играть.

– Есть новости о твоем муже, – начал он издалека.

– Чтоб ему разбиться, гаду, – из глаз Нади потекли слезы, видно, имела предчувствие.