Забытые всеми

– Пожалуйста, – поддержал Марфу избранник, – мы не знаем, как все сложится. У вас будет надежнее.

– Отсоедините цепочку и через кольцо пропустите тесемку, оберну ею крестик и спрячу. Носить буду всегда с собой, – пообещал Иволгин.

Три троица изнывала от безделья, сил придавала только надежда, что кошмар остался позади.

В Стокгольм пришли рано утром. Ханс забинтовал Иволгину голову, оставил один глаз и повел к трапу.

– Уверен, мы еще увидимся, – сказал Андрей.

– Обязательно, – с оптимизмом ответил Иволгин.

Ханс усадил Иволгина в автомобиль на газогенераторном ходу. Если во Франции немцы ездили на бензине, то в Швеции это было не позволительно. Иволгина высадили напротив дома семь по Готгатану. Пара прощальных слов и автомобиль запыхтел дальше.

Иволгин с забинтованной головой, в берете на макушке подошел к дверям подъезда. Сразу столкнулся с недоработкой мадам Морель. В подъезде дорогу ему преградил консьерж, длинный худой старикашка с желтым лицом. Он чего-то лепетал по-шведски и наступал на Иволгина, будто шел в штыковую атаку. Пришлось достать удостоверение моряка и сунуть под нос стражу. Тот почитал корочки и сразу перешел на немецкий.

– Где угораздило? – спросил он, показывая на голову.

– Под обстрел попали, – ответил Иволгин.

– В какую квартиру идешь?

– В третью, к Ингер Лундквист.

– Кто ей будешь?

– Посыльный, имею письмо от близкого ей человека.

– Тогда проходи, – отпрянул дед.

– Вот тебе и ключ на притолоке, – подумал с раздражением Иволгин.

Женщина сразу открыла после первого звонка. Впустила в переднюю и только тогда узнала, что пришел человек от мадам Морель. Иволгин сбросил с себя надоевшие бинты и без приглашения сел на ближайший стул. Женщина, уперев руки в боки, завопила в голос:

– Прислала помощничка, я же просила человека, а она мне особую примету подогнала. Что мне с тобой делать прикажешь? Я должна входить в положение всех, а в мое положение войти никто не хочет. Ты подумай, прислала экземпляр хоть сейчас в розыск отдавай. Один раз на улице его покажешь и считай дело провалено.

– Вы случаем не из Бердичева? – спросил Иволгин.

– А где это? A-а! Может ты еще и русский?

– В Бердичеве так бабы голосят потому, как другой заботы у них нет.

– Куда я тебя дену? Скажи мне!

– Ни самому посмотреть, ни другим показать! – сказал Иволгин и начал наматывать на голову бинты.

– И куда ты двинешь? – не унималась Ингер.

– Пойду к Преображенскому храму, слышал там таких как я привечают.

– Ладно, стой, – сказала шведка и втолкнула Иволгина в комнату.

В глаза сразу бросился радиоприемник, забытое чудо с довоенных времен. Рука потянулась к выключателю, но Иволгин сдержал себя и сел на ближайший стул.

Ингер вбежала в комнату с фотоаппаратом в руках, велела сесть поближе к окну и стала фотографировать увечную сторону лица.

– Кофе я сама еще не пила, сиди и жди. Потом и поедим заодно.

Через час женщина вернулась из глубины квартиры с фотографиями в руках, еще влажными.

– Короче покажу твои увечья одному знакомому хирургу. Если возьмется, поработаем вместе, если нет, сам понимаешь.

– Какой еще хирург? – возмутился Иволгин.

– Какой надо, – огрызнулась женщина.

После завтрака Ингер почти улетела вместе с фотографиями. Иволгин подошел к приемнику, звук приглушил и услышал немецкую бравурную музыку. Иволгин сошел с этой волны и начал искать другие станции. Когда зазвучала родная русская речь, то слезы навернулись на глаза. Неизвестное Совинформбюро говорило ровным уверенным голосом о кровопролитных боях, о победах локального значения. В этом голосе Иволгин услышал столько уверенности, что сомнений у него не осталось: и враг будет разбит, и победа будет за нами».

– Какие у тебя имеются документы? – по возвращении спросила с порога Ингер.

Рассмотрев со всех сторон удостоверение моряка, она бросила:

– Годится.

Иволгин непонимающе смотрел на нее и ждал, что скажет дальше это, судя по всему, неуемное существо.

– Одевайтесь, я отвезу вас в Упсала, здесь недалеко, семьдесят километров от Стокгольма. Там сдам вас в клинику. Мой друг хирург золотые руки, доктор Магуссон берется убрать все ваши особые приметы.

– Я на таких скоростях работать не привык, – Иволгин пытался осмыслить ситуацию.

– Я других скоростей не признаю.

– Я не знаю шведского языка.

– Вам будут оперировать не язык, а надбровье и щеку.

Иволгина уложили в отдельную палату, приставили сестру, говорящую по-немецки. И на следующий день утром сделали первую операцию, через день провели вторую. Веко хирург трогать не решился, боялся повредить зрение. Две недели Иволгин подвергался разным процедурам и перевязкам. Из палаты убрали зеркала, но ровно через две недели принесли зеркало и поставили перед пациентом. Сначала Иволгину показалось, что ничего не изменилось, наоборот, стало хуже. Левая сторона лица выглядела опухшей. Но потом, разглядев более внимательно места увечья, не увидел в надбровье глубокой борозды. То же самое не увидел на щеке. Но огорчился, что прооперированные места имели красный цвет.

– Повязку снимите через день уже дома. Краснота постепенно уйдет, но настоятельно рекомендую три раза в день в одно и то же время применять мою мазь. Скажу сестре, чтобы она вам выдала.

Иволгин сел на кровать и дождался, когда к корпусу больницы подкатил серый Бьюик, американская модель шведской сборки.

– Все? – влетела в палату скоростная шведка, – мы уезжаем?

– Мне еще мазь не принесли, – сказал Иволгин капитулирующим голосом.

– Жди! – выкрикнула Ингер и скрылась за дверью. Через две минуты голова Ингер показалась в дверях и произнесла:

– Жду внизу.