Долина Дюн – II. Часть 2

Уильям недолго думал над письмом: в нескольких строчках попросил Гилберта принять крепость Иннис под свою защиту на время его отсутствия – отправить туда хотя бы пятнадцать хорошо обученных воинов. Упомянул и о том, что здоровье отца вызывает тревогу. Дописав, поставил внизу свитка свою печать на воске с гербом дома де Клер, и, откинув шерстяной полог на кровати, лёг не раздеваясь.

Некоторое время Уильям лежал без сна. Ему всегда было спокойно спать в отцовском доме, однако, некая сила неумолимо тянула его в Нормандию – к месту, где он родился. Смутно помнил, как были счастливы родители, несмотря на то, что отец часто уезжал в Кан, где обосновался Вильгельм Завоеватель перед взятием Англии. Его старший сын Роберт выбрал Руан, поэтому перед походом обязательно нужно побывать в замке Орбек, ставшим Уильяму домом в первые годы жизни. Теперь же хотелось получить благословение и на родине, чтобы с чистым сердцем отправиться в путь.

На рассвете Уильям спустился в холл, чтобы передать свиток гонцу. Закутавшись в плащ (август 1096 года в Лондоне выдался сырым и прохладным – всё чаще моросил мелкий дождь), наблюдал, как к нему направляется человек его отца. Приняв письмо и получив необходимые указания, поклонился и вышел, оставив Уильяма в одиночестве среди тишины, нарушаемой свистом ветра в закоулках поместья. Он долго будет помнить опустевший холл, который постепенно заполняли робкие бледные лучи поднимающегося солнца, касаясь трёх гобеленов возле камина.

Роджер де Клер, тяжело опираясь на трость, медленно подошёл к Уильяму. Его лицо казалось опухшим, словно он не сомкнул глаз этой ночью. Волосы были взъерошены, а руки едва заметно дрожали. Лоб прорезали глубокие морщины. Отец был в просторной тёмно-синей сорочке, поверх которой был наброшен короткий шерстяной плащ. Некоторое время Уильям молча смотрел на графа прежде, чем тот обнял его. Дыхание отца было тяжёлым и прерывистым, словно он силился произнести хоть слово на прощание. Отстранившись, Уильям увидел, что глаза отца слезятся, а рот нервно подрагивает.

– Прощай, отец. – Уильям кивнул и отступил. – Дай бог, ещё свидимся.

Не оборачиваясь, он покинул поместье в сопровождении своих рыцарей. В его голове звучали строки из Библии: «Если Бог будет со мною и сохранит меня в пути сем, в который я иду, и даст мне хлеб есть и одежду одеться, и я в мире возвращусь в дом отца моего, и будет Господь моим Богом…»[13 - Ветхий Завет, Книга Бытия, 28:20—22.]

Его путь лежал к Узкому морю[14 - Пролив Ла-Манш между Великобританией и Францией, его длина – 560 км, ширина – 240 км, однако, пересечение пролива происходит на самом узком участке (32 км).] и в родную Нормандию. Чем ближе он был к нему, тем сильнее была вера в то, что он сумеет вернуться.

Глава II

Опасные желания

Август 1096 года

Она видела, как её дядя стоял на холме, озаряемый вспышками молний. Его ноги были широко расставлены, кулаки подняты к небу, а на лице застыло свирепое выражение. Он проклинал её. Обвинял в собственной смерти. Тряс обрывком верёвки, на которой его повесили. Его пунцово-красное лицо бледнело, а затем вновь начинало багроветь. Кларисс бежала со всех ног, оскальзываясь и падая в мокрой земле.

– Это не дождь! – рычал дядя, Баллард Маккей. – Это слёзы нашего народа! Униженного и раздавленного Завоевателем и его чёртовым отродьем! Шотландия умывается слезами вдов и детей, обездоленных и убогих, лишённых пищи и крова! И всё по твоей вине, глупая девчонка!

Кларисс чувствовала, как земля уходит из-под ног. Чувствовала, как задыхается. Чувствовала, как бешено колотится сердце, словно она угодила в капкан. Волосы застилали глаза, вились вокруг шеи и хлестали по рукам, когда она бежала без оглядки. Ещё мгновение, и она начала проваливаться в ледяное вязкое болото.

– Это могилы наших предков! – рокотал Баллард. – Займи своё место среди них, чтобы никогда больше не выбраться! Моли их о прощении! Отведи английский кулак от нашей земли!

Она судорожно пыталась высвободиться, била руками по топкой жиже, звала на помощь. Однако, дождь становился всё сильнее, превращаясь в град. Колкий лёд осыпал её, ускоряя погружение. Кларисс тщетно пыталась прикрыть лицо руками. Ей оставалось кричать. Кричать изо всех сил…

– Проснись! – донёсся до неё густой низкий голос Роны, её кузины. – Ну же, Риз! Давай, выбирайся из своих кошмаров!

Вздрогнув, Кларисс непонимающе уставилась на полную рыжеволосую женщину, которая отчаянно трясла её за плечо. Встретившись с ней взглядом, лицо Роны посветлело, и она убрала руку.

– Что произошло? – прошептала она, пытаясь отдышаться.

– Ты переполошила весь Иннис-брох, Риз, – орехово-карие глаза Роны округлились. – Неужели опять дядя? Отец Дэниэл говорит, что когда усопшие приходят в кошмарах это значит, что они не нашли упокоения и мечутся между раем и адом.

– Значит, он до сих пор хочет спасти Шотландию, – Кларисс села на кровати и откинула влажные пряди со лба. – Он даже пошёл на убийство брата ради этого. Поднимал восстания. Покушался на моего мужа. Предал наш клан!

– Он проклял всех нас, Риз, – заныла Рона, и её глаза привычно наполнились слезами. – Мой муж скоропостижно погиб, а ты так и не родила наследника… Я боюсь… Боюсь, что клан Маккей вымрет!

– Маргарет – наследница, и в ней течёт не только норманнская кровь, но и кровь моего отца и деда, – отрезала Кларисс. – Дядюшка сделал многое, чтобы она не появилась на свет. Но даже он оказался бессилен! Во снах он до сих пор проклинает меня. Говорит, что в его доме хозяйничают норманны, и скоро мы все прогнёмся под сапогом английского короля.

– Это устроил Завоеватель, – голос Роны дрожал. – Я так устала, Риз! Мы все живём в страхе, что от Иннис-броха камня на камне не останется от этих распрей!

– Мы – шотландцы, – твёрдо сказала Кларисс, теряя терпение. Нытьё кузины всегда действовало ей на нервы. – Уильям и его люди защищают крепость и стараются мирно улаживать конфликты: так всегда поступал мой отец. И будь он жив, то одобрил бы действия моего мужа.

Кузина, насупившись, молчала. Её кудрявые, медного оттенка, волосы, поблёскивали в свете разгорающегося дня. Кларисс перевела взгляд на окно и смотрела, как алое небо постепенно светлеет. Вслушивалась в грохот волн, разбивающихся об стены Инниса. Чувствовала тонкий аромат выпечки, доносившийся из кухни – по приказу Уильяма её переоборудовали так, чтобы дым выходил через отверстие в крыше, а не окутывал холл и коридоры замка. Ей самой не нравилось, что простое и аскетичное убранство главного зала сменилось нормандским стилем – серебряная посуда, кованые подсвечники, изысканные масляные лампы, гобелены, скатерть, расшитая по краям золотыми нитями и полосатые дорожки на полу. Кларисс считала это всё безвкусным и непомерно дорогим, и в первое время новое убранство холла не раз заставляло её краснеть под неодобрительными взглядами соплеменников.

– Уильяму стоило большого труда наладить отношения с соседними кланами, – жёстко продолжила она. – Те же Макгрегоры, Макдауэллы и Макгрэйвы! Дядя хорошо поработал над тем, как их настроить против норманнов! Эти кланы воровали наших овец, угоняли лошадей, вытаптывали посевы! И это всё, на что они были способны. Знаешь, что сделал Уильям? Он призвал их к перемирию и нашёл подход к каждому! Юэну Макдауэллу подарил лошадь, а сына Дугласа Макгрэйва взял на обучение. Для Дэвида Макгрегора выделил средства для починки дома, в котором прохудилась крыша. Ты устала жить в страхе за свою жизнь, а я устала каждый день выслушивать обе стороны!

– Остынь, Риз, – умоляюще произнесла Рона. – Я… Я не трясусь за свою жизнь, нет… Но мне страшно, когда вижу, что в деревне точат вилы и топоры, чтобы встать на пути английского войска.

– Возможно, они просто хотят заняться сбором урожая, – отмахнулась Кларисс. Услышав недовольное сопение Роны, она отправила её на кухню. Чувствовала, как её трясёт от вспыхнувшего раздражения.

Глупо пытаться объединить сталь и камень! Люди, чувствуя доброту Уильяма, часто пытались выторговать себе какие-либо привилегии в стиле «милорд, мне нужен второй конь для работы в поле» или «милорд, может ли ваш кузнец подковать мою лошадь, а я отдам деньги после того, как соберём урожай?» Кларисс понимала, что стоит за этими незатейливыми просьбами и если муж уступал, не понимая этих тонкостей, то высказывала ему о том, что вскоре придётся распродавать Иннис по камням, чтобы выплатить долги. Она пыталась втолковать ему ценности шотландцев, чтобы объяснить их бесхитростные просьбы, однако, Уильям оставался непрошибаемым. Нормандская сталь и шотландский камень никогда не станут единым целым!

Оставшись в одиночестве, Кларисс плеснула в лицо холодной воды из кувшина и медленно выпрямила спину. Её руки тряслись от гнева, когда она заплетала волосы в косу, а затем пыталась зашнуровать домашнее платье. Несмотря на английский титул, Кларисс одевалась скромно, понимая, как нелепо смотрится на фоне роскошного убранства замка среди нормандских интерьеров.

Она помнила, как Уильям собирался в дорогу. Как разрывалось её сердце, и холодели пальцы при мысли о том, что возможно пройдут годы прежде, чем они снова встретятся. А вдруг Дональд Третий поднимет мятеж? Вдруг сюда хлынет войско Вильгельма Руфуса? Крепости Иннис и Карлайл – единственные на приграничной территории…

– Если бы ты присягнул Шотландии, то тебе не пришлось бы нашивать крест на свою тунику, – горько сказала она, видя, как Уильям даёт короткие распоряжения своему оруженосцу: Жан аккуратно складывал его вещи в дорожный сундук.

– Кларисс, я служу английскому королю, – не оборачиваясь, произнёс Уильям. Его голос был глубоким и мягким как восточная ткань. – И мой долг отправиться в Святые земли.

– А как же семья? Твой дом? Дональд прячется в горах и собирает людей!

– Точно так же действовал твой дядя, – Уильям обернулся, и вопросительно поднял левую бровь. – Дональд не трогает Иннис, потому что знает, что он принадлежит клану Маккей, а Вильгельм знает, что крепость принадлежит дому де Клер. Какие я ещё могу дать гарантии того, что обе стороны не будут посягать на крепость? Пока мы все на своих местах, всё будет в порядке. И я не хочу нарушать этот порядок, Кларисс. Я и так большую часть людей оставляю на защиту крепости.

Она чувствовала, как в горле тугим комом стоят едва сдерживаемые слёзы. Веки нещадно щипало, когда видела, как двое мужчин из отряда Уильяма подхватили сундук и вынесли его из комнаты. Вслед за ними вышел Жан и аккуратно притворил за собой дверь. Из окна тянуло августовской прохладой, смешанной с ароматами свежескошенной травы. Лёгкие облака на небе уже окрасились в золотисто-розовые тона уходящего солнца. Возбуждённые голоса воинов едва заглушал рокот моря, чьи волны неустанно разбивались об стены северной башни. Со стороны кухни доносились запахи свежеиспечённых пирогов.

Уильям нетерпеливо мерил шагами комнату. Одетый в кожаные штаны и просторную рубаху, с его вьющимися короткими тёмными волосами и правильными чертами лица, он напоминал Кларисс античного бога с греческих полотен, которые она видела у отца Дэниэла в маленькой библиотеке. Обхватив себя руками, наблюдала за движениями мужа – каждый шаг выдавал в нём лёгкость и гибкость. Круто развернувшись, он подошёл к ней. Медленно и нежно тронул ладонью её щеку и убрал прядь волос за ухо. Склонившись, коснулся губами её губ – его лёгкое прикосновение словно околдовало Кларисс, и она замерла. Шумный окружающий мир словно утратил свои краски, растворившись в дымке наступающего вечера. Её веки опустились, а напряжение, сковывавшее тело в последние дни, разжало свою стальную хватку. Кларисс чувствовала, как ласкающие губы Уильяма скользнули к её щеке и спустились к шее. Хотелось окунуться в головокружительном желании близости, отвечать на опаляющие поцелуи, позволяя страсти испепелить не только тело, но и душу…

– Простите, милорд, – донёсся голос запыхавшегося Жана. Уильям повернулся и кивнул ему, разрешая продолжить. – Всё готово.

– Ступай отдыхать, – сказал Уильям. – На рассвете отправляемся в Винчестер.

Когда за оруженосцем закрылась дверь, Кларисс отпрянула от мужа.

– Нет! – воскликнула она. – Ты не можешь сейчас уехать!

– Прости, Кларисс, – его глаза потемнели, а лицо приобрело выражение мрачной решимости. В его угрожающе спокойном голосе она расслышала ярость и страдание. – Это мой долг, и я должен исполнить его.

От охватившей её тоски, захотелось взвыть. Кларисс закрыла пылающее лицо ладонями. Ярость клокотала внутри, ища выхода. На лбу выступила испарина от сдерживаемых эмоций. Сколько ещё раз судьба будет испытывать её через этот брак? Сколько она ещё будет разрывать своё сердце? Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и выдохнуть.

– В такие моменты я тебя просто ненавижу, – глухо произнесла она.

– Я знаю, – голос Уильяма звучал отчуждённо. – Поговорим с тобой, когда ты успокоишься.

Кларисс хорошо помнила, что успела наговорить ему до момента, как он приказал ей выйти из комнаты. Видела, как играли желваки на его лице. Ей хотелось броситься к нему и молотить по его груди кулаками, надеясь, что это заставит его передумать. Заставит его остаться в Иннисе. Заставит отречься от своего короля. Но муж был непреклонен – он открыл дверь и повторил приказ. Глядя в его тёмные от гнева глаза, Кларисс обречённо понимала, что ей не удастся удержать его рядом с собой. С таким же успехом она могла попытаться заковать его в цепи как дикого зверя. Ярость испарилась, уступив место тянущей боли в груди. Едва сдерживая всхлипывания, Кларисс покинула комнату…

С тех пор она больше не видела Уильяма – ей удалось уснуть лишь под утро в комнате Маргарет, и она беспробудно проспала до тех пор, пока не рассвело. Узнав от дочери, что ей удалось попрощаться с отцом и получить от него поцелуй в лоб, Кларисс зажмурилась, прогоняя непрошеные слёзы. Она винила себя за устроенную ему истерику. Кусала до крови губы, испытывая жгучий стыд. Ненавидела себя больше всего на свете!

В начале осени в Иннис пожаловал торговец тканями и украшениями. Со всех сторон его окружили жители крепости и близлежащих деревень. Кларисс издалека наблюдала, как он раскладывал на вынесенном во двор столе свой товар – тяжёлый византийский шёлк, тончайшие и яркие дамасские ткани, полотенца и узорчатые вуали. На его широком поясе позвякивали образцы ключей и украшений, чей блеск не оставил равнодушной ни одну женщину. У него было обветренное загорелое лицо, плотный шерстяной плащ и крепкие башмаки. Прищурив глаза, Кларисс слушала, как этот мужчина с уже начавшими седеть волосами рассказывал о том, как ему довелось побывать в Святой земле. С открытым ртом его слушали даже дети – о венецианских купцах и генуэзских торговых судах, о невольничьих рынках и охоте на тигров.

– А какая там пустыня! – он описывал руками полукруг. – Величественная! Огромная! И её пески поют. Счастлив тот, кто услышал её пение – это считается добрым знаком!

– А какие та… там звери? – Маргарет стояла в компании девочек и в её глазах, таких похожих на глаза Уильяма, стоял неподдельный интерес. – Есть ли там волки? А м-медведи?