За стеной стеклянного города. Антиутопия

Пытаюсь встать с кровати, не нарушив сна сестры, но от моих неуклюжих движений она просыпается.

– Доброе утро, – шепчет она.

– Привет, – улыбаюсь я.

Услышав нас, отец поворачивается.

– Доброе утро, девочки, – говорит он.

Папа улыбается, но что-то в его взгляде настораживает меня. Когда я замечаю, что его глаза увлажнены, чувствую, как щемит мое сердце. Эль идет умываться, я подхожу к папе и сажусь рядом. Он видит мою взволнованную физиономию и заметно нервничает, пытаясь скрыть глаза за кружкой с горячим напитком. Внутри меня все переворачивается. Я не понимаю, что происходит. Но ощущаю, что он словно пытается что-то скрыть. Ничего хорошего.

– Что-то случилось? – тихо спрашиваю я папу.

– Нет, с чего ты взяла? – отец пытается выглядеть невозмутимым, делает удивленный вид, продолжая смотреть на город.

– Давно ты не спишь?

Он пожимает плечами.

– Я не смотрел на часы.

– Почему ты нервничаешь?

Несколько секунд мы молчим, я пытаюсь всмотреться в его глаза, но папа старательно их от меня скрывает. Он разглядывает квартиры соседей из дома напротив, смотрит на город, вдаль, на зеленую стену. Солнце встает все выше, мир вокруг становится ярче и красочнее. Лучи проникают в нашу квартиру, даря приятное тепло. Стекло, из которого построены все здания в Стекляшке, имеет в своем составе специальное вещество, которое защищает помещения от перегрева, а людей от ожогов. Особенно это актуально для таких, как мы, жителей верхних этажей.

Кладу свою руку на руку отца, останавливаю его кружку на полпути ко рту. Он вновь возвращает свое внимание на меня и поворачивается. Глаза больше не блестят от слез, взгляд становится серьезным и настороженным. Он осторожно оглядывается по сторонам на комнаты соседей. Семья Виктора под нами и Олдос сбоку еще спят. Эль увлечена утренними процедурами пробуждения.

– Ария, – папа полностью разворачивается ко мне. – Нас ждет страшный день.

Чувствую, как волнение подступает к горлу, кружится голова. Понимаю, что боюсь услышать то, что он скажет. В сознании вырисовываются ужасные картины казни, в которых главными действующими лицами являемся мы. Усилием воли подавляю панические настроения в душе. Но отец и не думает меня пугать.

– Я действительно нервничаю, – говорит он. – Как и все жители Стекляшки в день казни. Это естественно. Неизвестно, кого выберут на этот раз, кто попадет под влияние решающего перста.

– Но ведь тебе нечего бояться, да? – перебиваю его я.

– Нет, а тебе? – перебрасывает он мой вопрос.

Пожимаю плечами и понимаю, что мои глаза устраивают кругосветное путешествие по комнате. Они бегают, выдавая мое волнение. Снова вспоминаю запутавшуюся в лианах птицу, вредного Питера, рассказы Олдоса о другом городе.

– Папа, – мой голос дрожит. – Я видела голубя.

Это совершенно не входило в мои планы. Ощущаю, как лицо искажает гримаса удивления. Я изумляюсь тому, как легко слова-предатели слетают с моих губ. Но отступать поздно. Думаю, что отец должен узнать мою тайну. В конце концов, в этом мире он самый главный для меня и единственный родной человек.

– Голубя? – удивленно повторяет он за мной.

– Да! Белую птицу, которую мы видели в книгах дядюшки Олдоса. Она запуталась в винограднике стены, а потом пошла ко мне в руки.

Сердце замирает в ожидании реакции отца. Он смотрит мне в глаза изучающе, словно пытается увидеть в них что-то еще. В этот момент рядом с нами садится сестренка.

– Мы были у стены вместе с Эль, – говорю я.

Сестра кивает. Тоска в ее взгляде никуда не исчезла.

– Папа, мы говорили с Олдосом, и он рассказал нам невероятную историю, – шепчу я. – О других людях.

Последнюю фразу я произнесла едва слышно. Глаза отца округляются, в них замечаю неподдельный ужас.

– Никогда не говори об этом, – просит он взволнованно.

– Ты что, тоже знаешь? – от изумления моя челюсть отвисает.

Отец закрывает глаза и отрицательно вертит головой. Мы с Эль в недоумении переглядываемся. Что это значит?

– Дети, – говорит он, шумно выдохнув. – Вы не должны были об этом узнать. По крайней мере, не сейчас и не таким образом.

– Что вы имеете в виду? – спрашивает Эль.

– Старому Олдосу не следовало вам рассказывать. Какие тайны он вам открыл?

– Он рассказал о Главном городе и о том, что наши склады с продовольствием в действительности пусты, – произношу я как можно спокойнее. – Он использовал слово «бутафорские». Олдос говорил, что урожай, который мы выращиваем, отправляется другим людям, а нам остаются лишь крохи. Папа, что ты знаешь еще?

Он грустно улыбается.

– Ария, Эль, – говорит он. – Вы взрослые девочки, невероятно, как быстро летит время. Я обещаю, что вы обо всем узнаете, когда придет нужный час. Но пока это все, что я или Олдос можем вам рассказать. Вы должны хранить эту тайну, как самое дорогое сокровище. Ни одна живая душа не должна услышать от вас о других, – папа закашлялся, – о другом городе. Вы обещаете мне хранить молчание?

Мы с сестренкой переглянулись.

– Обещаем, – в один голос отвечаем мы с Эль.

Понимаю, что не стоит докапываться до правды сейчас. Отец категоричен, как и Олдос. Конечно же, они знают намного больше, чем пытаются выдать. Но не хотят рассказывать нам об этом. Решаю, что пока следует отступиться. Но я обязательно вернусь к этому вопросу чуть позже.

– Папа, все будет в порядке? – с надеждой спрашиваю я.

Он подвигается поближе и обнимает нас.

– Обязательно, – шепчет он. – Иначе и быть не может. Что бы ни случилось, помните, что я люблю вас, девочки.

– И мы любим тебя, папа, – Эль впервые называет моего отца папой.

Вижу, как по щекам сестры катятся слезы. После смерти родителей, она перебралась к нам. Мой отец всегда относился к ней, как к родной дочери. Он знал Августа и Марию, многие годы они были добрыми друзьями. В память о них он не мог поступить иначе. Все наши с Эль пожитки всегда делились поровну, все наказания за домашние непослушания мы разделяли на двоих. Папа старательно пытался доказать Эль, что любит ее также, как и меня, чтобы девочка не чувствовала себя чужой. Иногда он специально ругал меня на глазах сестры почти без причины, а ее восхвалял и поощрял. Таким образом давая понять, что мы для него равны. Я понимала это и никогда не обижалась. Вообще-то в нашем доме ссор и споров практически не бывает. Мы живем душа в душу, и если бы не горькое прошлое, мы могли бы назвать себя идеальной семьей.

Отец крепче прижимает нас к себе, и в этот момент мы втроем сливаемся в единое целое. Сидим так некоторое время, пока не слышим стук по стеклу. Из соседней комнаты машет Олдос. Жестом он зовет отца к себе. Он улыбается и даже подмигивает нам. Пытаюсь прочесть в его глазах настроение, но ничего не вижу. Старый сосед улыбается, но его взгляд непроницаем. Да, он умеет вести себя неподозрительно, даже если что-то скрывает. Настоящий партизан.

Папа поднимается со стула, отдает мне распоряжение насчет завтрака и уходит к соседу. Мы с Эль готовим яичницу с тонкими кусочками вареной говядины. Конец месяца, мы можем позволить себе небольшой пир. К тому же наша экономия дает свои результаты. Мы научились довольствоваться малым, и перед выдачей ежемесячных продуктовых талонов у нас остается еще немало провизии. Иногда мы перекидываем ее на следующий месяц, а иногда наедаемся до отвала. В основном именно так и поступают все жители Стекляшки. Надо же иногда хоть как-то себя баловать.

Сегодня днем в городском парке после казни будет большой пикник с пирожками и компотами. Это традиционные угощения на массовых стекляшкинских собраниях. Наверное, на этот раз нас ждут пироги с яблоками. Вчера мы собрали внушительный урожай этих фруктов. Хотя? с учетом того, что я знаю теперь о том, что происходит с нашей провизией, я не могу ни в чем быть уверена.

Бутафорские склады. И почему никто об этом не догадывается? Нас контролируют на каждом шагу, как настоящих рабов. Разве что не бьют розгами и не бросают в темницы. Олдос говорил, что в древнем мире бывали наказания и похуже. Да, сегодня для усмирения рабов безвольных придумана ежегодная городская казнь, которая напрочь отбивает все желание перечить. Тем, кто ухаживает за плодовыми деревьями, не позволено знать о том, сколько урожая картофеля нынче собрано с полей. Те, кто выращивают овощи, не подозревают о количестве собранного зерна. Ягодники не знают о достижениях коровников и свинарей, курятники – о выполнении плана пчеловодов и так далее. У рабочих нет четкого представления о том, насколько богат собранный нами урожай. А цифры, приводимые Советом на городских собраниях, являются в высшей степени недостоверными. Теперь я это знаю.