За стеной стеклянного города. Антиутопия

У нас вообще принято казнить всех, кого не лень. И это действительно страшно. Но такова реальность. В целом, жизнь в Стекляшке не такая уж и плохая, если учесть, что за пределами ее вообще ничего нет, и другой жизни мы не знаем. Горожане должны выживать, и для этого просто необходимо соблюдать строгие правила. Все боятся нарушать их. Нам говорят, что запреты созданы исключительно для блага общества. Благодаря им мы живем в спокойствии и гармонии друг с другом. Время от времени находятся люди, случайно или умышленно идущие против правил. Виновника обязательно наказывают за непослушание. Если преступление, совершенное им, серьезно – кража или препятствование общественным интересам, провинившегося казнят. Его убивают у всех на глазах или прилюдно высекают. Казни проходят раз в год в один и тот же день, и очередной такой день будет завтра.

В школе нас учат преданности, самопожертвованию и честности. Каждый из нас – часть живого организма, который должен расти и развиваться общими усилиями. Мы должны быть чисты перед обществом, не совершать преступлений против человека и имущества, много работать и помогать друг другу. А еще мы должны быть благодарны Совету за свою жизнь. После окончания войны наших предков, единственных выживших людей на земле, собрали в этом городе, и дали им новую жизнь. Стекляшка строилась долго и мучительно, и сегодня мы продолжаем делать все возможное, чтобы выжить и дать жизнь новому поколению людей. Когда-нибудь они заново населят планету.

Совет говорит, что казнь необходима для очищения нашего города от недостойных граждан, способных разрушить устоявшийся мир и порядок. Если бы не ежегодные профилактические «чистки», город давно бы погрузился в хаос, созданный человеческими слабостями.

Раз в месяц для всех людей устраивают городской праздник. Мы собираемся в парке у маленького озера, дети поют песни, в столовой по случаю масштабного пикника готовят вкусные пироги, варят компот из сезонных фруктов и ягод, члены Совета выступают перед жителями города с отчетами о том, каких успехов достиг город за прошедшие тридцать дней. Рассказывают, сколько малышей родилось, кто и от чего умер, сколько было собрано урожая и заготовлено запасов на черный день. Нас им нередко пугают. С ужасом думая о голодных временах, мы работаем усерднее, стараясь обеспечить свое будущее достаточным количеством провизии.

Раз в год в том же городском парке мы собираемся на казнь. Всех, кто в течение года нарушил установленные Советом правила, ждет наказание. Никто не знает, кого именно в этот день ждет смерть, и это самое ужасное. В течение года за нами бдительно следят члены Совета и охранники. Они записывают все наши провинности, после чего злостных нарушителей лишают жизни, а мелких проказников прилюдно высекают прутьями. Раз в год на казни убивают от одного до пяти человек. И столько же примерно получают памятные шрамы от публичной порки. Вот почему мы так боимся попасть в немилость к правителям.

Старый дядюшка Олдос рассказывал о том, что во времена, когда на планете жило семь миллиардов человек, с преступниками и провинившимися поступали более гуманно, нежели сейчас. Людей не убивали, а заключали в специальные обособленные лагеря, которые они не могли покинуть. Их называли тюрьмами. В некоторых странах смертная казнь существовала, но со временем ее упразднили, посчитав не гуманным занятием. Правда, этот мировой гуманизм так и не смог обеспечить спокойной и счастливой жизни на планете. Третья мировая уничтожила почти сто процентов населения земного шара, и лишь несколько тысяч человек, оказавшихся в наиболее безопасном месте, все же смогли уцелеть. Именно они и стали основателями Стеклянного города. Стекляшки.

Пять лет назад родителей Эль казнили за то, что они тайком припрятали для нее еду. Они, как и мы, работали сельхозниками. Отец трудился на огородах, выращивал овощи, мать следила за вишневыми деревьями. По сути их убили за горсть вишни и свежий помидор. До сих пор, вспоминая об этом, я чувствую, как сжимается мое сердце. Эль никогда не говорит о своих чувствах, и я стараюсь не напоминать ей о прошлом. Все, кто когда-либо лишился близких, в тайне ненавидят Совет. Но мы не можем открыто говорить об этом. И причина здесь та же: мы боимся последовать за теми, кто ушел навсегда.

Список того, что нам запрещается, не слишком длинный, и каждый из его пунктов мы выучиваем наизусть в раннем детстве. Каждый день ученики в школе перед началом уроков хором произносят жизненно важные запреты вместе с учителем. Жителям Стеклянного города строжайше запрещается нарушать комендантский час. Он начинается в двадцать три часа и заканчивается в семь утра. Работаем мы с восьми часов. Город небольшой, обойти его можно пешком по диагонали меньше чем за час, поэтому утром времени нам хватает, чтобы не торопясь прогуляться до работы, поздороваться с соседями и обсудить дела насущные. Рабочий день завершается с заходом солнца. Оно скрывается за горизонтом около восьми вечера. Оставшееся до комендантского часа время мы можем делать все, что душе угодно: гулять в городском парке, ходить друг к другу в гости, играть в игры на свежем воздухе, посещать различные кружки. Но чаще всего мы очень устаем, и просто идем отдыхать в свои стеклянные квартиры.

Про запрет подходить близко к стене я уже рассказала. Он не слишком нас беспокоит, никто никогда не пытался совершить самоубийство и дотронуться до ядовитого виноградника. А вот следующий пункт в нашем списке многим не нравится. Большинство из нас хотело бы изменить этот странный устой. Но опять же мы вынуждены молчать о своих недовольствах, иначе можно стать новой жертвой на ежегодной казни. Жителям Стекляшки воспрещается иметь частную жизнь. Никаких занавесок, отгородок и заслонок. Стены в наших домах стеклянные, как и полы, и потолки, и крыши. Все прозрачно и все видно. Разве что туалетные комнаты оборудованы неким подобием полустен. Метровая в высоту пластина из затемненного стекла отгораживает отхожее место от чужих глаз. Но свои глаза скрыть невозможно.

Все жилые дома в городе расположены в одном секторе. Каждый имеет пять этажей, на каждом уровне по пять прозрачных квартир. На сегодняшний день в Стекляшке живет пять тысяч и три человека. Подавляющее большинство работает в сельском хозяйстве. У нас есть пахари, сеятели, хлеборобы, овощеводы, садоводы, агрономы, животноводы, птицеводы и другие рабочие, занятые выращиванием продовольствия для города. Всех принято называть одним обобщенным словом: сельхозники.

Оставшиеся горожане работают на швейных фабриках и в обувных мастерских, выращивают хлопок и лен для одежды, из которых шьют костюмы, укрощают электричество, трудятся в городской столовой, лечат больных в лазаретах, учат детей в школах и организовывают досуг горожанам, обслуживают городские коммунальные сети и так далее. Мы гордимся тем, что создали свою маленькую цивилизацию со сложной, но легко управляемой системой. И у нас много умельцев, справляющихся с возникающими бытовыми трудностями.

Пока мы с Эль бежим в сторону нашего жилища подальше от того места, где видели птицу, я нервно оглядываюсь по сторонам, словно преступник, боящийся наказания. Вдали виднеются спины рабочих, возвращающихся домой. Мы пытаемся нагнать их и прибиться к толпе, чтобы не вызвать подозрения у охраны, хотя ничего особенного и не произошло. Но я нервничаю и боюсь, что это будет заметно остальным. На воре и шапка горит, как говорит Олдос.

Внезапно из-за высоких кустов голубики выскакивает Питер, мальчик, который по непонятным причинам меня недолюбливает. При виде его я сразу же понимаю, что эта встреча не принесет нам ничего хорошего.

– От кого бежим? – с ехидной ухмылкой спрашивает он.

Питеру семнадцать, как и мне, но он младше меня на месяц. Раньше, когда нас не было даже в помине, наши мамы дружили, но их теплые отношения почему-то не передались детям. Я против Питера ничего не имею, но он из раза в раз норовит меня задеть и ужалить побольнее. Он часто ко мне цепляется без причины, в детстве любил придумывать разные обидные прозвища и обзывательства. Но теперь я не обижаюсь. Думаю, у него это просто вошло в привычку.

– Не твое дело, – отвечаю я. – Пропусти.

Но Питер и не думает уходить с дороги. Я беру сестру за руку, и мы пытаемся обойти внезапно возникшую перед нами преграду, но преграда двигается синхронно вместе с нами и начинает раздражать.

– Чего тебе? – спрашиваю я, недовольно скрестив руки на груди.

Питер продолжает улыбаться. Его глаза блестят хитростью и мне это не нравится. Пытаюсь не потерять самообладание и глубоко вздыхаю. Ответа долго ждать не приходится.

– Что вы делали у стены? – спрашивает он. – Я видел вас.

– Что ты видел? – напугано спрашивает Эль.

– Вы мне скажите, – продолжает он свою игру.

– Я не понимаю, чего тебе нужно, – резко отвечаю я.

– Почему вы оторвались от толпы? – не унимается он.

– Любовались закатом.

– И все?

Я начинаю терять терпение, вновь хватаю Эль за руку и грозно надвигаюсь на Питера. На шаг он отступает в сторону, но все еще стоит на моем пути. Демонстративно задеваю его плечом и прохожу мимо, оставляя его позади.

– Вы что-то задумали? – Питер идет следом за нами, не отставая, и продолжает сыпать вопросами.

– Отстань, пиявка, – возмущенно бросает Эль. – Это наше дело.

В ответ Питер лишь смеется.

– Свое дело? – повторяет он. – В Стекляшке нет такого понятия. И если у вас появились тайны, я вынужден сообщить об этом Совету. И у вас будут неприятности.

Мы продолжаем идти, не реагируя на его угрозы. Взглядом я показываю Эль, чтобы она молчала, ведь это самый действенный способ избавиться от Питера. Игнорирование его злит больше всего на свете. И я это выучила с раннего детства. Наша преграда остается позади, я слышу, как он недовольно бурчит себе что-то под нос.

– Он ничего не видел, – говорю я сестре, когда мы оказываемся рядом с людьми. Мы в безопасности. – Ничего не бойся.

Эль кивает, и вскоре мы подходим к дому. Сегодня моя очередь готовить ужин. Возможно, папа уже ждет нас, надеюсь, он не очень голодный и не будет ругать нас из-за небольшой задержки. Наша квартира расположена на пятом этаже, она угловая, поэтому от ближайших соседей нас отделяет лишь одна стена и стеклянный пол. Остальных мы видим через стеклянные стены других домов, стоящих почти вплотную к нашему и друг к другу. С жильем нам повезло. Утром сквозь прозрачный потолок проникают пробуждающие солнечные лучи, они заливают всю комнату, придавая нам бодрости и заряжая позитивом. Ночью, засыпая, мы любуемся звездами, рассыпанными на бескрайнем черном небе. Когда нас с Эль мучает бессонница, мы пытаемся сосчитать их, но у нас это никогда не получается. Наверное, звезд на небе гораздо больше, чем порядковых номеров, которые им можно присвоить. А еще иногда мы наблюдаем луну. Она необычная. Когда она полная, можно увидеть ее лицо: глаза, нос и рот. Если хорошенько присмотреться.

Жильцы нижних этажей не видят столько солнечного света, сколько мы, поэтому мы с особенной теплотой относимся к нашей квартире. Наш ближайший и единственный сосед через стену – старый дядюшка Олдос. С ним нам тоже повезло. Ему так много лет, что он и сам забыл, когда родился. По крайней мере, он всегда так говорит. Мы с Эль очень любим Олдоса, и наши чувства взаимны. Олдос является членом семьи потомственных советников. Сейчас он отошел от дел из-за своего почтенного возраста, и больше не управляет Стеклянным городом, как раньше. Бразды правления давно переданы его детям, которые вместе с другими потомственными управленцами вершат наши судьбы. У Олдоса трое детей, но знаю я только двоих – Каса и Валентина. О третьем сыне он никогда не рассказывает, тактично уклоняясь от ответов.

Наш сосед живет один, его жена давно умерла, дети живут вместе со своими семьями. Наверное, одиночество вещь не слишком приятная, и поэтому Олдос так любит возиться с нами, детьми, и рассказывать всякие были и небылицы из далекого прошлого. Честно говоря, понятие одиночества в Стекляшке людям почти не знакомо. И даже если ты живешь один, остаться наедине с собой можешь разве что в мыслях. Поблизости всегда кто-то есть. Как в муравейнике. Правда, муравьев я никогда не видела, и могу судить о них лишь по рассказам нашего доброго дядюшки.

Олдос говорит, что наш образ жизни похож на образ жизни муравьев. Это такие насекомые, которые с самого рождения трудятся на благо своей огромной семьи. Они работают, не покладая своих лапок, как мы, и у них, как и у нас, есть своя четкая иерархия во главе с королевой. У нас королев и королей несколько.

– Принято считать, что матка муравьев является ключевым звеном в муравьиной семье, но это не так, – говорит Олдос. – На самом деле, главную роль в жизни муравейника играют рабочие муравьи. Именно они распоряжаются жизнью своей королевы, кормят ее и всячески угождают. Только от них зависит жизнь матки. Никогда не забывайте об этом.

Олдос нередко в своих рассказах упоминает муравьев. Порой мне кажется, что он на что-то намекает, потому что его глаза становятся хитрыми, когда он сравнивает наших рабочих с тружениками-муравьями.

Папа уже дома, как я и предполагала. Вместе с Эль проходим в квартиру и заводим традиционный вечерний разговор о том, как прошел день. Через стеклянную стену вижу Олдоса, он приветливо машет рукой и жестом приглашает нас в гости. В ответ я киваю. Жду не дождусь, когда расскажу ему о голубе и покажу белое перышко, оставшееся у меня в кармане в качестве вещественного доказательства. Но сначала мне предстоит накормить семью.

Чищу несколько картофелин, отвариваю в старой кастрюльке до готовности, посыпаю высушенными травами и подаю к столу. Тонко режу хлеб и чищу луковицу. Это наш ужин. Пока я вожусь у плиты, папа с Эль разговаривают, она рассказывает ему о том, как прошел ее день, отец делится своими новостями с работы. Он у нас сотрудник овощехранилища. Это единственное место в городе, которое построено из затемненного стекла. Оно не пропускает солнечный свет и не просматривается со всех сторон, как остальные здания. Но проход туда строго воспрещен, его охраняют наши вездесущие стражи. Наверное, для того, чтобы люди не могли там уединяться. Попытки уединения пресекаются и строго караются Советом, как и попытки неорганизованных собраний. Любые массовые встречи должны согласовываться с градоначальниками, в противном случае активистам несанкционированных сборищ грозит наказание. Никаких тайн. Никакой частной жизни. Только общественная.

Садимся за стол и я замечаю, что у отца грустные глаза. Его что-то тревожит, но он старается не показывать своего волнения. Эль этого не замечает, но я вижу.

– Все в порядке? – спрашиваю я папу.

– Конечно, – отвечает он, не раздумывая.

– Выглядишь странно.

– Просто устал.

Он улыбается и кивает в подтверждении своих слов.

– Ешь, не то остынет, – укорительно говорит он.

Я послушно опустошаю свою тарелку, кусочком хлеба собираю остатки картошки и отправляю в рот, стараясь жевать долго и медленно. Мы редко наедаемся досыта, люди привыкли экономить еду. И только в последний день месяца перед получением новых продуктовых талонов мы устраиваем настоящий пир из всего, что осталось в закромах. Родители учат своих детей жевать пищу долго, не торопясь. Так она лучше усваивается, да и чувство насыщения приходит гораздо быстрее.

Когда с едой, наконец, покончено, убираю тарелки со стола, мою посуду, и мы с Эль идем к Олдосу, который нас уже ждет. В квартире этажом ниже живет еще один наш хороший друг, шестнадцатилетний Виктор. Он, я и Эль считаем себя лучшими друзьями, и на традиционные вечерние посиделки к Олдосу всегда ходим вместе. Виктор работает слесарем, он чинит водопроводные коммуникации в нашем городе. С раннего детства он любил возиться с различными железками, а в десять лет, когда стал полноправным взрослым человеком и пополнил ряды рабочих Стекляшки, его научили возиться с ними уже профессионально.