Я унесу четыре части горя…

«Ну-ка скорей засыпай. Вот так.»

Бабушка вяжет. Мелькают спицы.
Звёзды затеплились за окном.
Сон пахнет яблоком и корицей.
В мягкой, как облако, рукавице
дремлет довольный уставший гном.

Серый волчок добродушен, ласков
(вовсе не хочет хватать за бок) —
я запрягаю его в салазки…
Бабушка вяжет мне веру в сказку.
И бесконечен её клубок.

Бабушка вяжет…

Папе

Звала, искала, исходилась криком,
ждала: «Не плачь. Всё будет хорошо.»
За много лет я так и не привыкла
к тому, что ты безвременно ушёл.
Моя судьба – то штопка, то заплатка.
То камни, то овраги на пути.
А знаешь, в общем, жизнь сложилось гладко.
И швов не видно. Всё срослось… почти.
Старею не от времени – от стрессов.
До станции «финита ля» билет.
Никто не скажет: «Ты не плачь, принцесса.
Всё будет хорошо. А смерти нет.»
Но я приму без сожалений старость.
Без разочарований и обид.
Не одинок в тумане моря парус,
пока дорожка лунная блестит.

Ты не подумай, что жила уныло.
И счастье было, что ни говори.
…А на рябину у твоей могилы
зимой летят красавцы снегири…

Дело номер

Куда попал я? Темень. Грязный снег.
Следы каких-то тварей. Тихо. Страшно…
В глазах туман, а тела словно нет.
Обрывками всплывает день вчерашний:
Я помню, как пытали должника.
Как верещал сынок его ушастый.
(мальца всего лишь стукнули слегка,
а он, задохлик, взял и склеил ласты.)
Я помню, как, хлебнув для куража,
По мокрой трассе от ментов летели.
И кореш мой Виталя пьяно ржал:
Мол, мы с тобой – коллекторы, земеля.
Я помню вставший дыбом автобан.
Горящее нутро автомобиля…
Мы выбрались! Мы выжили, братан!
Мы есть!
Но возражает эхо: были…
Я чувствую – куда-то волокут,
И слышу чей-то голос: «Сдох подонок.»
Не надо! Я живой!…
Последний суд.
Свидетель – лопоухий пацанёнок.

Панночка

Помнишь, тату, пару лет назад
из дому сбежала с гайдуками?
Нянюшку потом за недогляд
насмерть запороли канчуками.
Изгибалась, бедная, дугой.
Заходилась то в мольбе, то в крике.
Я смеялась, топая ногой
в кожаном высоком черевике.

Ты меня любил да баловал.
Так, поди, не холят и царицу.
Сроду за проступки не ругал.
Не давал и слёзыньке пролиться.
Ох несладок был удел того,
кто ко мне попасть сумел в немилость.
Дворня недовольства моего
пуще гнева божьего страшилась.

Говорили (верить не хотел) —
с нечистью давно спозналась доня.
Очи красным светят в темноте,
смертоносный клюв, крыла вороньи.
Не помогут ладан да елей —
не спасти от кары святотатца.
Вечно на голубоньке твоей
будет сатана верхом кататься.
Страшно, тату, страшно! Близок ад.
Бесы тащат огненную сбрую.
Черви ясны оченьки едят.
…и Хома читает отходную.

Тайфун