Я унесу четыре части горя…

Небо жёлто-голубое, жвачки розовый пузырь.
Для «пристенка» детворою облюбованный пустырь.
И пронзающее счастье до мизинчиков. Насквозь…
Озорным щенком ушастым лихо детство пронеслось.

Увлечений вереница. Ревность, страсти – все дела.
Амарантовой зарницей юность в прошлое ушла.
Бесшабашны, безрассудны – не про нас… Года идут.
Фиолетовые будни – взрослой жизни атрибут.

А в конце – как по лбу обух.
Да кидает в пот и дрожь —
жил, как будто бы на пробу. Но назад не проживёшь,
как-нибудь совсем иначе, чтоб не тление – огонь!
…Мокрым носом по щенячьи
детство тычется в ладонь

Диалог

– Эта битва последняя долго бы длилась едва ли.
Изнемогший от ран, в пропитавшемся кровью хитоне,
Светлый лихо сражался, но люди в грехах измельчали.
Всё-то войско его поместиться могло на ладони.

Бесконечная тёмная рать – мертвечина живая
(Все приспешники ада с печатью порока на лицах)
Шла, оставшийся свет с безнадёжной планеты стирая.
Хохотала зазывно на звере багряном блудница.

– Отчего же ты мрачен, Владыка? Победа за нами!
Всюду царствует зло, равновесие в мире нарушив.
Смерть по горло сыта – эпидемии, войны, цунами.

– Стала муторной вечность.
И очень невкусными души!

Быстро к вони и тьме приспособилось племя людское.
И рогатому богу поют величальные песни…
Тела Светлого Всадника мы не нашли после боя.
Где-то горстка несдавшихся верит —
Спаситель воскреснет.

Проснуться

Она скользит над сверкающим океаном,
Ей так волшебно, смешно и немножко странно.
Морские звёзды лучами качают плавно,
Киты смеются, пуская свои фонтаны.
Она бежит и хохочет – легка дорога.
Взлетает ввысь над планетами и мирами.
Любима всеми, крылата и легконога.
Но скоро утро,
пора возвращаться к маме…

Проснувшись рано (ей вовсе не надо в школу,
но как сирена орёт полоумный кочет)
всё терпит стойко – таблетки, массаж, уколы,
сквозь боль и слёзы. До благословенной ночи.
Больное тело навечно срослось с матрацем.
Мух налетело – как будто бы кто науськал.
Она б хотела уснуть и не просыпаться,
Но маму жалко.
И рыжую кошку Люську.

На хуторке

На хуторке (дворов десятка два)
жгли ведьмочку. Спокойно, деловито.
Вершили казнь отец Устин со свитой
да Прохор Титыч – местный голова.
Девчушка лет примерно десяти
с копной кудряшек огненного цвета.
Глазищи – травостой в начале лета,
а смотрит так, что господи прости.
Всей одежонки – лапти да рядно.
Намедни вышла к хутору из леса.
Решили сразу – меченая бесом.
Вон, на щеке родимое пятно.
Устав кричать, обмякла у столба.
(Всех сердобольных убедили быстро)
Дрова взялись. Солома мечет искры.
«Что, сатана, бессильна ворожба?»
От малой искры (ведьмина рука!)
вмиг полыхнули баньки да сараи.
Гудел огонь, довольно пожирая
избушки да подворья хуторка…

Осела наземь серая зола.
Над пепелищем ночь вздыхала тяжко.
На небо рыжекудрая бродяжка
по лунному лучу печально шла.

Февральское эховое

Узнаю тебя, жизнь. Принимаю…
Скорей бы весна.
А. А. Блоку, небось, отопление не выключали —
и тепло, и светло, и Прекрасная Дама – жена
тихо рядом шуршит, предлагая то кофе, то чаю.