Хроники Левой Руки

уверенности и я продолжил. – Я хочу, чтобы каждый, кто ищет магический артефакт годами, продолжая великое дело своих отцов и матерей, наконец-то обрёл его силы, дабы стать гордостью для почивших предков! Я хочу, чтобы труды каждого находящегося в этом зале были не напрасны! И вместе мы сможем сделать это! Вместе мы добьёмся всех наших целей, чтобы предки гордились нами! Они были стары и усталы, а мы – молоды и сильны! Так пускай начнётся новая эра Братства! Пускай поможет нам удача! – когда я закончил, я увидел, что на меня с удивлением и блеском в глазах смотрели уже не только отец, Шамирам, граф Гордиенко и графиня Пурис. Увлекшись своей речью, я пропустил, как здесь появились ещё два человека: женщина и мужчина. Было странно, что я пропустил их приход. На меня смотрели двенадцать глаз, полные изумления и чувства того, что на самом деле я совершенно не тот, каким показался им вначале. Помню, как тогда какой-то бас прошептал в моей голове, что эта речь – только начало. Этим же басом, будто бы говорил и я. По крайней мере я себя так слышал и судя по тому, как я воодушевил и поразил Братство, они тоже. Когда я закончил свою речь, зал сокрушился от бурных апплодисментов этих шести человек. Апплодировал даже отец, и его реакция была для меня самой ценной. Я никогда не думал, что смогу впечатлить этого сурового графа.

Я был в полнейшем недоумении от сказанных мной же слов. Откуда эта звёздная речь родилась в моей голове и почему я вдруг стал так уверен в себе? Я смотрел на них всех и думал: да. Я – «персонаж» из древнего пророчества, ибо мне удалось зажечь их глаза. Мне, шестнадцатилетнему подростку, больному анорексией и выглядевшему, как вставший из могилы труп. Они, все эти шесть человек смотрели на меня, как планеты смотрели бы на своё Солнце, если бы у планет были глаза.

Я немного пришёл в себя и как-то, приобретя прежнюю, более свойственную мне несмелость, приблизился к членам клуба, ожидая теперь их реакции. Страх этих высокомерных людей теперь вновь во мне накалялся.

– Никита! – Шамирам вновь пропела моё имя и я сразу же обратил на неё свой взгляд. Я не знал, видит она или нет, и спрашивать было как-то неудобно. Она задержала свой лунно-пустой взгляд на мне, и он казался мне ещё пристальней, чем если бы мне в глаза посмотрел человек у которого бы на месте были зрачки и радужка. Мы с женщиной отдалились от остальных. – О, мой дорогой Никита! – начала она, так же сладко, как и всегда, только на тон тише. – Ты не представляешь, какое могущество ты несёшь в себе! Ты не представляешь, что таится здесь! – она поднесла свою ледяную руку к моей груди. – Я почувствовала, что сегодня случится что-то очень важное, но я, как и они, уже переставала верить!.. Но… это чудо! Только ты действительно сможешь сдвинуть наше великое дело с места, сдуть пыль с застоявшегося ящика с сокровищами и поймать в своих глазах великолепный блеск таящихся в нём драгоценностей! Всё, что ты видишь здесь, – она показала на стол. – труды нас и наших предков, однако они ничего не стоят. На них лишь отпечаток энергии Ниферио-Ритио… – женщина вздохнула. – Но само оно не найдено спустя много лет! Никита… твой потенциал не знает границ! Оставшись с нами ты сможешь реализовать его и приумножить в разы! Я сразу же заметила в тебе нечто таинственное. Нечто, что глазами не увидишь! – прошептала она, опять же будто бы пропев. – Я поняла, что ты уже немного осведомлён о истории Ниферио-Ритио, но тебе предстоит ещё много узнать. Древнее пророчество, написанное магом-создателем этого предмета – Ристалем Унгольдом – всё ещё живо и сквозь время оно привело к нам тебя! Ристаль любил этот прекрасный мир до того сильно, что положил жизнь во имя того чтобы создать Ниферио-Ритио – то, что поможет ему оставаться здесь вечно. Но… смерть оказалась хитрее. Она забрала его, когда он не ожидал, и, соответственно, магу не удалось испробовать то, над чем он работал в поте лица всю жизнь. Согласись, обиднее и несправедливее этого трудно что-то представить!

– Ристаль придёт к нам, когда мы найдём его творение? – решил уточнить я.

– Ты прав. Ристаль придёт. Но одновременно он и уже здесь, – сказала мессия, прищурив две своих луны. Я всё больше убеждался, что этот белый взгляд – самый осознанный, который я когда-либо видел. – Ристалю, потому что он – маг – удалось вернуться на Землю из мира мёртвых. Но даже не в качестве призрака. – Шамирам грустно вздохнула. – Он – всего лишь рубиновый сгусток энергии, маленький дух, потерявший тело и память и вынужденный коротать уже почти сто пятьдесят лет, кочуя из разных предметов в другие предметы. Он может задерживаться в украшениях, разной утвари, безделушках, куклах – он оставляет там немного своей энергии, отсиживается и вылетает, потому что все эти предметы вытесняют его из себя. Эти предметы, помеченные Ристалем – мы обычно путаем с Ниферио-Ритио. Мы натыкаемся на след духа, постепенно приближаясь к его творению.

– Подождите, что значит, что Ристаль потерял память? – решил уточнить я.

– Потерял память… он не помнит ничего: даже, как выглядит его собственное творение. Помочь найти его можем только мы.

– А почему пророчество написано именно про мальчика?..

– Этого никто не знает, Никита, – пожала плечами мессия.

– Просто так предсказывал сам Ристаль. Он говорил, что найдёт

себе наставника-мальчика, который выведет его в этот мир с помощью Ниферио-Ритио.

– Перемещаясь из предмета в предмет Ристаль приближается к нам?

– Нет, – покачала головой белая женщина-моль. – Но мы приближаемся к нему. Сейчас, когда ты, осведомлённый и светлый мальчик, пришёл сюда, Ристаль чувствует это, и значит, начинает крепнуть. А вот, что этому способствует, – Шамирам коснулась моего серебрянного браслета.

– Браслет? – удивился я. – Поэтому он становится таким горячим?

– Да! – сказала женщина. – В нём Ристаль был долгое время и оставил очень большой след. Этот след направляет тебя. Этот след помогает тебе. Этот след хранит тебя, делает сильнее и умнее. И именно он даёт тебе самое сильное чутьё на Ниферио-Ритио и уверенность в своих силах. Именно от твоего магического потенциала теперь зависит скорость возвращение памяти Ристалю. Отныне, он начинает расти и крепнуть благодаря тебе. Используй энергию браслета, и тогда, когда ты найдёшь Ниферио-Ритио, откроешь портал в Рубиновый Мир, созданный Ристалем, тут уже ничто не остановит его прийти на сильнейший зов собственного изобретения. Память вернётся к нему окончательно. Ристаль пожмёт тебе руку и щедро наградит тебя, когда сможет полностью окрепнуть. А теперь, скажи мне, останешься ли ты с нами?

Ни секунды не медля я произнёс:

– Остаюсь.

И тогда же я твёрдо решил: это успех. Впервые в моей реальности у меня получилось сделать что-то так блестяще. Я хотел оказаться в клубе, и вот, таинственная Шамирам уже видит во мне свою правую руку. Я был несказанно счастлив и меня отныне и вовсе не беспокоило то, что остальные как-то не радушно встретили меня. Но доверие нужно уметь заслуживать, всё это дело времени, решил я. Главное то, что я остаюсь. Удивительно! Я всю свою жизнь хотел внимания, но не знал, что про меня почти два столетия назад уже знали. Мой приход в этот мир уже был предначертан! Осознание себя героем пророчества было для меня подарком судьбы, который я с готовностью и удовольствием принял.

Шамирам продолжила, теперь уже громко и пронзительно: – Теперь, я уверяю тебя, твой отец и эти люди поняли, что ты – именно то, что нам всем было так необходимо! Твой энтузиазм заражает нас, открывает второе дыхание. Твои слова побуждают действовать! – кричала она. – Ты – ниспосланный Ристалем! Ты – наша надежда!

И после этих слов я наполнялся новым для себя ощущением: я больше не чувствовал себя морально и физически искалеченным и больным подростком. Я смог воодушевить их, стереть пыль, как говорила Шамирам, с них всех, как со старых сундуков, спящих на антресолях десятилетиями, в то время как в меня это чувство никто перед этим не вселял: оно взялось изнеоткуда. Происходящее будто во сне вызывало бабочки в моём животе, а приятные мурашки разбегались по телу, словно пальцы музыканта по клавишам рояля.

– Мы действительно будем рады видеть тебя на встречах Братства. – обратилась ко мне короткоостриженная графиня Лилия Львовна, тон голоса которой совершенно поменялся и теперь не был так дерзок и подозрителен.

– Согласен, – заявил пёстрый граф Морис Петрович, кивнув своим выпуклым, птичьим лицом и деловито поправил галстук, помогая шеей. Что-то в этом движении было явно жестом, выражающим оправдание передо мной.

– Впервые слышу, как столь юному мальчику удаётся так замечательно говорить! – восхитилась одна из вновь

появившихся женщин: графиня Ирина Николаевна Баранова. Крепкая брюнетка, волосы которой были забраны в аккуратную шишку на затылке. Её пухлое лицо было похоже на плюшевое игрушечное сердце и поэтому априори не могло выглядеть угрожающе, хотя её взгляд, как и у всех здесь присутствующих, был подозрителен: усталые веки, как жалюзи, напрасно стремящиеся скрыть нескрываемую печаль, нависли над глазами цвета изумруда, а плотные губы были окрашены старящей её ещё больше тёмно-красной помадой. Выглядела Ирина Николаевна почти на шестьдесят, однако присмотревшись, можно было понять, что она гораздо, гораздо моложе. Одета графиня Баранова была в шерстяную, по виду, совершенно не новую коричневую кофту крупной вязки и чёрные брюки. В ушах её нелепо посверкивали золотые серьги с небольшими рубинами.

С ней рядом стоял мужчина в салатовом пиджаке и тёмно синих брюках. Он был похож на великана: блондин с небольшой, расплетающейся шишкой из волос на затылке и соломенного цвета короткой бородой. Граф Рогволод Геннадьевич Бьёрк – так его звали – имел большое лицо и рост два с небольшим метра. Признаться, узрев восхищение этой махины с глазами-озёрами, (глаза у Бьёрка были светло-голубыми) я как-то ещё больше удостоверился в своей первой победе. Он сказал пару слов своим поистине громовым голосом, и я с удовольствием и жадностью впитал эту похвалу в себя.

Никто из членов клуба не обделил меня своим вниманием. Цель стать центром для них была уже достигнута, по правде сказать, я даже сам не понимал, как этого удалось достичь так просто? Поразительно просто! Но на этом планы, конечно не заканчивались. Мои запросы стремительно росли и теперь я хотел стать их богом. Тем, на кого они могли буквально молиться. Да, ростки величия, медленно, но деловито

прорастающие сквозь мёрзлую землю долгих и мучительных лет мной пережитого насилия, наконец, возвысились! Планы мои уже не казались заоблачными, хотя ещё сутки назад дейтвительно показались бы мне эфемерными и совершенно немыслимыми. Свои дальнейшие планы я решил привести в исполнение уже при следующих визитах сюда. Я был твёрдо уверен, что после того впечатления, какое я здесь произвёл и после той убедительной речи, которую произнёс, они будут так же сильно жаждать моего будущего визита, как жаждут найти таинственное Ниферио-Ритио. В этом не было никаких сомнений.

В тот день мне не так много рассказали про Братство Полной Луны, и в моей крови закипел такой азарт, что мне даже казалось тогда, что мои волосы вот-вот вспыхнут алым пламенем. (Именно после этой ассоциации я покрасил волосы в красный цвет).

Сейчас я мечтал ещё более стойко зарекомендовать себя в Братстве, убедиться, что с таким восхищением они встретят меня ещё не раз и не два, заслужить максимальное доверие Шамирам, а уже потом, узнав все подробности предыдущих поисков загадочного артефакта, начать их с нового, своего листа.

Пока я думал об этом, браслет приятно согревал моё запястье. С того самого дня он не переставал излучать тепла.

***

Мы с отцом вышли из «Синего Луча» уже далеко за полночь. Посмотрев на большие напольные часы в холле кинотеатра, где, кстати, почти не было уже народу, я ещё раз убедился в том, что идти домой мне совершенно не хочется. Какую-то тоску во мне вызвал этот взгляд на часы. Когда я думал о времени, то всегда незбежно подтверждал для себя то, что являюсь его заложником. Это меня расстраивало, но вскоре

я полностью закрепил в своём сознании то, что после того, как найду Ниферио-Ритио и освобожу Ристаля – это время будет бояться меня, а не я его. Время станет моим заложником, и я смогу навсегда попрощаться со своими страхом и тоской.

Всю обратную дорогу отец молчал. Видимо, он тоже не хотел домой. Граф словно предчувствовал то, что случилось сразу же, как мы ступили на порог квартиры.

Во мне теплился какой-то маленький кусочек надежды, что мать не заметит того, что меня не было дома до ночи, не будет устраивать истерик, но нет. Она стояла прямо на пороге, в домашнем шёлковом халате, на котором были изображены зелёные, будто бисерные змеи со зловещими жёлтыми глазами и высунутыми языками. Мать была разъярённая, как дикий зверь и неизменно пьяная.

– Какие же вы идиоты! – завопила она. – Оставлять женщину одну в столь поздний час – это не то, что должны позволять себе те, кто называет себя мужчинами! – она ткнула пальцем в воздух, прочертив там какую-то невидимую ломаную линию и икнула. – Я даже забываю о том, что в моём доме есть хоть один настоящий мужик! – зарыдала она и закурила, зажав сигарету между своих толстых губ с размазанной алой помадой. Затем она посмотрела на отца взглядом, полным обиды и горечи, и с силой ударила его по щеке ладонью.

Мать взяла в свободную руку бутылку вина, которая стояла на небольшом зеркальном столе, расположенном здесь же, и сделала большой глоток. Вино красной струйкой потекло по её подбородку и шее, змеилось между пышных грудей.

– Тебе хватит, Алиса, – процедил отец, раздражённо, нервно и тихо, выбив неловким движением из рук жены бутылку. Бутылка упала на пол и разбилась в паре десятков сантиметров от ног матери.

– Хватит? – она обиженно, пьяно улыбнулась и зашаталась, словно дерево на ветру. – Одинокая женщина может позволить себе выпить, Корней! Особенно, когда её муж отшивается со своими шл*хами! – плача и шмыгая носом, невероятно прекрасно умеющая закатывать истерики и играть на чувствах, взмолилась мать хриплым голосом и горящая сигарета случайно потушилась об стену. – Уйди в комнату! – рявкнула она, заметив, что здесь, вообще-то ещё есть и я. – А с тобой мы сейчас поговорим! – это она сказала отцу.

Я ушёл к себе в спальню, что мне оставалось? Однако именно в эту минуту я наполнился такой сильной злостью и ненавистью, словно во мне сейчас сконцентрировалась вся злость, которую я запирал в себе месяцами. И только ныне я почувствовал, насколько её было много и как она была сильна и мощна. И когда я чувствовал эту ненависть, кровь моя закипала, а внутри будто что-то росло. Что-то невидимое, но сильное, огромное и титанически мощное. И я позволял этому расти. Я не останавливал это и этого не боялся. Браслет на руке всё сильнее накалялся, словно одобряя все мои нынешние чувства. Теперь я второй раз мнил себя не шестнадцатилетним больным и изуродованным подростком, а мессией. Мессией, ниспосланным Ристалем Братству и для того, чтобы освободить себя и отца от власти и гнёта той с*ки, которую язык не поворачивался называть матерью.

Потом я всё же, ума не приложу, каким чудом уснул и ночь спокойно проспал. Аналогично, на учёбу я на следующее утро идти даже не думал. У меня в планах сейчас была совершенно другая учёба, и известно было, какая.

За ночь мои смелость, ярость и сила равномерно распределились по моему телу и разуму, придя в баланс. Сейчас можно было даже сказать, что я полностью состоял в равных пропорциях из смелости, ярости и силы, и чудом мог вернуть свою личность к жизни. Личность, которую всё время губила мать. Я понял, что обхитрил её. Я понял, что не дал этой твари уничтожить себя до конца.

Позавтракав, я отправился в комнату к отцу, который давно ушёл на работу, открыл ящик секретера и достал оттуда найденный мной вчера блокнот. Сейчас я делал это и совершенно не мнил себя вором: теперь, это был и мой блокнот тоже. Теперь деятельность Братства была для нас с отцом общим благим делом. Перелистнув пару страниц, я решил поподробнее углубиться в деятельность Братства, так сказать, просмотреть её глазами отца, однако, когда я пытался разбирать почерк графа, и неразборчивость его писанины мешала мне нормально сосредоточиться, я, увлечённый, совершенно не заметил, что за мной уже минуты так три пристально наблюдала мать. Я увидел очертания её неприятного моему глазу отражения в стеклянных дверцах секретера. Она стояла рядом, а её кривая рука поглаживала рог железного носорога, что был прибит к стене. Еле живой, я медленно повернулся к матери лицом, чувствуя, как оно становится горячим от злости.

– Братство Полной Луны… – усмехнулась она. – Вот слышу это и не понимаю, что вы там находите! Такая нелепость! – и она выдернула чёрную книжечку из моих рук. – Нормальные мужики хотят трахать своих баб, а не отвисать с шалавами в притонах, называя всё это «Братством»… Хотя… погоди-ка! «Братство» – это же от слова «братья», значит, там одни мужики! Тогда всё ясно! – всплеснула руками эта пьяная идиотка и залилась сначала громким смехом, а потом горьким рыданием. – Я… я подозревала!.. Подозревала, что твой отец завёл любовницу, но мне и мысли не приходило, что женщины его больше не возбуждают! Его возбуждают мужчины! Чёртов п*дор! – закричала она и яростно швырнула еле-дышавший блокнот в стену.

Я испугался, непроизвольно пригнувшись.

– Что ты такое несёшь?! – запротестовал я. – Братство… Братство – это…

– Я знаю, что это, не надо мне ничего объяснять! – рявкнула мать. Я вздрогнул, задавшись вопросом: куда делись мои вчерашние уверенность и злость? Почему они снова сменились испугом? Может, вчера, когда я почувствовал, что становлюсь смелее, я не учёл самого главного? Я не подумал, каково это: встретиться с врагом лицом к лицу? Обидно, правда, когда твой враг это тот, кого ты вынужден называть вместе с тем ещё и матерью, но не суть.

– Знаешь?.. – в недоумении переспросил я.

– Корней пропадал там, когда я была беременна тобой, – она ни с того ни с сего вновь перешла на жалобный и плаксивый хриплый голос, достала из кармана халата пачку своих дурацких