Хроники Левой Руки

– Ристаль Унгольд. Он посвятил работе над предметом всю жизнь, чтобы с помощью него даровать себе бессмертие… Однако… умер внезапно, не успев воспользоваться тем, над чем трудился. Теперь его дух блуждает по миру, с потерянной памятью на своё же творение и только мы можем помочь ему найти его! Тогда, благодаря нам, Ристаль исполнит свою мечту, а затем вознаградит нас, наделив огромным могуществом и преумножит наши зачатки магических сил в разы! И тогда наступит новая эра! – на этих словах глаза отца будто зажглись, словно два факела. – Древнее пророчество, в которое веруют уже долгие годы в Братстве, гласит, что когда-то, совершенно случайно, в Клубе появится подросток, что поможет нам всем найти Ниферио-Ритио, поисками которого Братство занято многие-многие годы, но всё безуспешно… однако мы чувствуем, что именно нам предназначена эта сладкая награда. Чувствуем, что именно наше поколение – те счастливцы, которые увидят его и возьмут в руки! Мы – то поколение, которое по праву должно подчинить себе этот мир! – энтузиазм отца въедался в моё щуплое тело и проникал в мои вены. Я уже понимал, как хочу участвовать в поисках загадочного предмета.

– А теперь, чёрт возьми, меня осенило! Холодная дрожь пробила моё тело, когда ты показал мне найденный блокнот! Почему я раньше не думал об этом, почему я раньше не пропускал даже одной крошеной мысли?

– О чём? – испугался я.

– Сначала я очень сомневался, но теперь, когда ты нашёл мои записи, меня не покидает мысль, что этот подросток из пророчества – ты, Никита!! – ликующе произнёс отец, и по моему телу пронеслись сотни тысяч мурашек. – Тебе ведь

удалось найти блокнот и задать мне вопросы! Быть может, потому что в тебе есть магический потенциал?! Может, ты и найдёшь Ниферио-Ритио?

– Я?! – я опешил.

– Но не спеши радоваться и возносить себя до небес, – граф тут же охладил мой пыл, но в моём сознании этот энтузиазм не угасал. Только креп. Я хотел, я чувствовал, что безумно хотел помочь Братству. Я чувствовал, что хочу пуститься в это приключение!

– А как я смогу найти его? Я ведь даже не чувствовал никогда, что во мне есть хоть какая-то магическая сила! – недоумевал я.

– Потому что, быть может, не было того, что раскрыло бы её, дало толчок для того, чтобы она начала проявляться. Не ты, не я – знать не знали об этом, однако теперь просто обязаны проверить!

– Но а как выглядит предмет, что ищет клуб? – робко спросил я, посчитав крайне несуразным давать самому себе клятву на нахождение того, чей облик мне совершенно неизвестен.

– Этого никто не знает. Это может быть всё, что угодно. На зрение, мы, можно сказать слепы, но не на энергитическое чутьё! Когда предмет будет близко, любой из нас почувствует его! И это ощущение невозможно будет спутать ни с чем другим! В этом нельзя сомневаться. Когда клуб найдёт Ниферио-Ритио, его члены не смогут больше отойти от предмета ни на шаг! – глаза графа загорелись ещё сильнее.

– Но как можно искать то, чего ты никогда не видел? – я всё ещё не находил почвы для такой крайней уверенности отца и пытался мыслить шире.

– У нас есть чутьё на магический объект, говорю же! Конечно, моё чутьё на Ниферио-Ритио дали мне члены Братства, ведь ни мой отец, ни мой дед – никого из них не было в клубе. Я нашёл Братство сам, и, когда поклялся, что буду с ними – они радушно приняли меня, поделившись толикой своего чутья на магический объект. Историческая память в их головах и память, которой они поделились со мной – сильные виды памяти и чутья, Никита. – сказал Корней Мстиславович. – Ведь они изначально дарованы самим Ристалем.

– Но если чутьё сильное, тогда почему спустя столетия предмет всё ещё не найден Братством? – я не унимался, задав этот вопрос с какой-то даже язвительностью и едко усмехнувшись, явно почувствовав себя героем того пророчества.

– Тебе не понять, насколько работа над поисками сложна и нервна! Ты всего лишь глупый мальчишка! Множетсво предметов было принесено в место нашего сбора, и на каждый терпеливо выждано полнолуние для того чтобы предмет смог проявить весь свой магический потенциал! Но все предметы, что были, предположительно, тем, что мы ищем – потерпели неудачу. Обряд, проводимый с ними со всеми во время полнолуния не срабатывал, а только отнимал у нас, членов Братства, итак ничтожно малую нашу силу. Остатки нашей силы…

– Почему тогда Братство так уверено, что предмет вообще существует? – скривился я.

– Послушай, может, я зря рассказал тебе обо всём этом? Может, я должен жалеть о том, что посвятил тебя в это таинство? – с язвительной досадой в голосе процедил отец. – Но… знаешь… я бы, может и хотел бы пожалеть об этом, но… не могу, – его голос вдруг стал тише, и он прищурил глаза. – Ведь… не исключено, что ты, всё же, именно тот, кто нам нужен. Всё когда-то случается и жизнь крайне непредсказуема.

На этих его словах в моей голове созрела мысль о том, что больше всего на свете мне хотелось бы увидеть отчаявшиеся лица членов Братства и сделать их сверкающимися. Моя жалкая жизнь впервые предоставила мне сладкую возможность стать чем-то большим, чем игрушка для издёвок матери-алкоголички и я, сразу же захотел стать, не много не мало, лидером этого клуба. Я хотел вести этих женщин и мужчин к силе и власти.

Я хотел вести к силе и власти себя.

– Ты должен отвезти меня к ним! – воскликнул я, возбуждённо, в одну секунду всё решив, – Я должен найти Ниферио-Ритио! – я уже рисовал в своей голове картины, как нахожу этот безликий предмет. Речи отца, хоть и звучали двояко и размыто, но вселяли в меня толику могущества таинственного артефакта. Я представлял, как держу в руках странное Ниферио-Ритио. Я представлял, как мы с отцом стоим на пьедестале, а вокруг толпятся люди, восхищённо смотря на нас снизу.

– Не сейчас, сын. Позже! – отец покачал головой, сведя густые, полуседые и неаккуратные брови к переносице. – Вряд ли клуб потерпит тебя в своём обществе. Видишь ли, много людей притаскивало туда каких-то мальчишек с улицы, не один из которых не был тем самым. Где гарантия, что ты особенен? Ты просто напросто станешь посмешищем среди этих взрослых людей, как и те парнишки.

– Но… если ты не отвезёшь меня в Братство, мне придётся рассказать обо всём матери! – неожиданно для самого себя выпалил я, и, произнеся это, я будто бы сунул руку в какой-то потайной карман, в котором лежали козыри. Я будто бы знал, что настанет момент, в который нужно их обнажить. Мои слова заставили отца ещё раз побледнеть. Спустя мгновения, граф Чернов, из грозного коршуна, невероятного догматика и педанта превратился в маленькую серую мышь и угодил в мою мышеловку!

– Ладно, – тихо и хрипло произнёс он, обречённо кивнув. – Я проведу тебя в Братство Полной Луны, но учти, что если хотя бы одно слово о клубе ты проронишь в стенах этого дома, ты пожалеешь об этом.

Фраза отца заставила меня громко сглотнуть слюну. Угрозы вообще всегда заставляли меня глотать слюну. И я повиновался. Утром, я, будто бы обретя даже какую-то мотивацию и второе дыхание, отправился в школу, а вечером отец забрал меня на своей машине и повёз к кинотеатру «Синий Луч», который располагался прямо в центре города и сейчас, вечером, выглядел безумно торжественно: это было старое историческое здание. Таких навалом было в Северном А-Ваене, а здесь, в Южном, таких зданий было пересчитать по пальцам. Крыша кинотеатра была увенчана сверкающей огнями балюстрадой, на втором этаже располагался балкон с массивными белыми колоннами, а окна были обрамлены светлыми пилястрами, которые, на фоне основного бледно-голубого здания, напоминали белый зефир или безе. Когда я выходил из отцовского чёрного «Мерседеса», моё сердце прямо-таки вырывалось из груди. Огни оживлённой площади ослепляли меня. Возле кинотеатра было множество людей и несмотря на довольно скверную погоду, они гуляли и веселились.

Мы вошли. В холле и коридорах с высокими потолками, украшенными белой лепниной, изображающей ангелов с белыми, словно поджаренными, как яичница, глазами, кажется, народу было ещё больше, чем на улице перед кинотеатром. Пахло жареным попкорном и чем-то приторно сладким. Доносился детский крик, звуки игровых автоматов, визг и смех народа. В моей голове просто не укладывалось, как в таком оживлённом месте могло собираться Братство и проводить свои тайные собрания? Мне почему-то ещё казалось, что каждый человек, проходящий мимо нас знает, кто мы такие и зачем сюда пришли. Я чувствовал, насколько мы с отцом не соответствовали этим смеющимся людям, этим пёстрым бархатным диванам и малиновым ковровым дорожкам. Мы были, как две чёрные, как смоль, вороны среди стаи верещащих воробьёв. Но, конечно, на самом деле пришедшим сюда повеселиться не было до нас никакого дела. Возможно, думая за них и воображая, что я и отец есть в их мыслях, я просто очень хотел, чтобы до меня было какое-то дело хотя бы кому-то.

Я и отец спустились по лестнице вниз. Там было что-то вроде нулевого этажа здания, в котором располагались какие-то служебные комнаты. Здесь было темно, и гул людей, снующих туда-сюда этажом выше притупился. Отец постучал в одну из дверей, что ничем не отличалась от остальных, которые находились рядом, и поднял взгляд на дверной глазок. Через пару секунд дверь открыла женщина с чёрными, как смоль, коротко остриженными волосами, которые невысоким клином стояли над головой. Она была одета в дорогой и статный брючный костюм из синего вельвета. Брови первого члена клуба, которого мне удалось увидеть, были тонкие, словно две ниточки. Они были невероятно ярко накрашены чёрной краской. Над верхней губой у женщины была татуировка ввиде едва заметной родинки. Звали встретившую нас особу – графиня Лилия Львовна Пурис.

– А-а, Корней, – процедила графиня Пурис заметно хриплым, чуть гнусавым голосом и прищурилась, опустив свои и без того низкие веки ещё ниже. – Только тебя мы и ждём. Входи, – она сделала жест рукой, означающий приглашение, однако увидев меня, женщина тот час же посерьёзнела, сведя свои искусственные брови к переносице. – А это ещё кто?

– Мой сын, – преспокойно изрёк отец.

– Кхм, – недоумевающе кашлянула женщина, вскинув брови-нитки. – Корней, подойди-ка на минуту, – сказала она тихо и надменно. Отец подошёл ближе. – Какого чёрта здесь делает твой мальчишка? Или ты тронулся умом? – она прикрикнула на отца шёпотом.

– Успокойся, Лилия, – глухо и холодно сказал граф Чернов.

– Никита останется здесь столько, сколько ему захочется. – А теперь, дай нам дорогу.

Лилия Львовна недоумённо сдвинулась с места, пропустив нас. Она осталась стоять в дверном проёме в таком же недоумении, провожая нас своим высокомерным и подозревающим взглядом. Мы с отцом прошли вперёд. Это был небольшой конференц-зал, выполненый в тёмно-синих тонах. Его приглушённо освещали кованые свечные бра, редко раскиданные по стенам. Возле стен, ещё, стояли высокие массивные шкафы из тёмного лакированного дерева, забитые книгами с оккультным содержанием. В центре просторного помещения располагался огромный деревянный стол переговоров с витиеватыми ножками и элегантной, почти зеркальной обсидиановой вставкой. На столе ютилось множество горящих свечей из чёрного, синего, фиолетового и красного воска и разных причудливых предметов. Как я позже понял, когда-то эти люди думали, что все эти предметы – Ниферио-Ритио: тут были и причудливые часы, и какие-то непонятные механизмы, и украшения, и бесформенные невзрачные и яркие камни, и какие-то шкатулки, куклы ручной работы с устрашающими лицами… проще было сказать, чего тут не было.

На столе, помимо всего этого лежало много открытых книг, свитков и предметов для письма. Возле стола располагались удобные чёрные, мягкие кресла. Такие же мягкие, как и пол: наши по нему шаги были почти не слышны совсем, из-за того что пол был устлан тёмным бархатным покрытием. Я медленно и неслышно делал шаг за шагом, ловя себя на мысли, что мне нравится здесь находиться. Находясь в этом помещении и впитывая мистическую атмосферу тайны, любой бы почувствовал себя какой-то эксклюзивной фарфоровой куклой, заботливо положенной в коробку с бархатным дном.

– Здравствуй, Корней, – ехидно пропел ещё один человек, вышедший из темноты зала.

– Здравствуй, Морис, – сдержанно кивнул отец.

– Кто с тобой? – истерично восклинул он и его голос стал напоминать подавившегося червём птенца.

– Это мой сын, Никита, – отец не менял выражения лица и был всё так же спокоен и холоден.

«Ну и вырядился же!» – подумал я.

И только сейчас я заметил, что граф Морис Петрович Гордиенко – так звали этого человека – действительно был похож на птицу: рыжие волосы, напоминающие петушиный гребень; маленькие, далеко от друг друга посаженные чёрные глазки, делающие взгляд графа Гордиенко туповатым; острый, крючковатый нос, похожий на клюв попугая и тонкие, какие-то незаметные, бескровные губы. Одет граф был в пёструю фиолетовую рубашку с красным галстуком, чёрные брюки и лаковые, в цвет галстука, туфли. В детстве он жил в Северном А-Ваене вместе со своим отцом и старшим братом. Сейчас братья иногда общаются, но с каждым годом их общение всё больше и больше исходит на нет. Отец графа Гордиенко состоял в прошлом поколении Братства Полной Луны и кажется, его смерть произошла трагически, по вине каких-то противников Братства. Такая же трагическая смерть настигла всё прошлое поколение Клуба, всех родителей нынешних его участников. Я в историю сильно не вдавался, но в Братстве периодически упоминали неких «Чёрных Рыб» – террористическую группировку, действовавшую, кажется в пятидесятых и зверски убивавшую тех, кто занимался магией или же имел какое-то к ней отношение. Под руку «Рыб» попали и члены Братства того времени.

Братство существовало без малого сто пятьдесят лет и то поколение, которое сейчас присутствовало в Клубе было четвёртым. Мой дед, которого, кстати, я никогда в своей жизни не видел, не состоял в Братстве. Отец, как он сам сказал, пришёл сюда в молодости и они его приняли.

– Чего же вы все так боитесь? – начал вдруг будто бы из неоткуда соткавшийся женский голос. – Да, приводя сюда ребёнка он ставит под угрозу всю нашу деятельность. Да, вы все думаете, что этот ребёнок такой же, как и десяток тех, которые сначала светили нам отдалённо, словно маяк, но потом померкли в темноте, постепенно высосав из нас надежду… и вас можно понять… – её голос звучал, так медленно и сладко, словно она пела, а не разговаривала. Он слышался как будто бы ото всюду, устремлялся во все четыре стены, а затем мягко отталкивался от них и приземлялся на плечи, ласково окутывая сознание. Это был какой-то сладостный гипнотический голос и я пока не понимал, откуда он шёл. Я, отец, Лилия Львовна и Морис Петрович стояли рядом, смотря в темноту. Но все кроме меня, кажется, смотрели в эту темноту осознанно. – …Но настало время переступить через себя: Корней не меньше вас не хочет, чтобы все наши усилия стали напрасны. Он привёл нужного нам всем ребёнка. Он привёл того, кто изменит наши жизни! – пропела она, будто вгоняя тонкую и блестящую иглу своего голоса во всех присутствующих. Её речь волновала и заставляла мурашки бежать по коже. Мне скорее хотелось увидеть, как выглядит обладательница этого потустороннего голоса и понять, почему она так возвысила меня, ещё даже не обратив на меня своего взгляда. Вдруг из темноты послышался скрип несмазанных колёс. Через мгновение он приблизился, и на инвалидной коляске, сюда, на середину, выехала женщина лет сорока трёх. Её голова, мастящаяся на тонкой и хрупкой шее, ласково прильнула к правому плечу; глаза, обрамлённые пышными чёрными ресницами были занавешены тонкими веками с выступающими сквозь них венами, а шёлковые белоснежные волосы были собраны в длинную косу, которая лежала у неё на коленях. Сама женщина была одета, как мне показалось, в какое-то очень хрупкое, будто хрустящее, как крылья умершей высохшей моли, белое платье с объёмными серебряными цветами, которые были выполнены тоже из какого-то, на вид, хрупкого материала. Такими же цветами был украшен и ободок на её голове. Я думал, одно касание – и вся она, с её костями, волосами, одеждой – вся она в миг рассыпится и превратится в горстку золы.

Женщина оторвала свою голову от плеча, с хрустом шеи, и открыла глаза. Каково же было моё удивление, когда я увидел её глаза. Они были такие же белоснежные, как её волосы и слегка, по-лунному светились. Можно было подумать, что в её глазницы действительно вставлено по луне. Лицо женщины было какого-то трупного серого цвета, а на нём отчётливо были видны дороги тёмно-синих вен. И то ли дело было в освещении, то ли сюрпризы уже начались. Меня передёрнуло.

– Здравствуй, Никита! – пропела она, улыбнувшись, и подъехала, управляясь с коляской своими хрупкими, будто рахитными руками, прямо вплотную ко мне. Затем взяла мою ладонь в свою смертельно холодную руку и притянула к таким же ледяным, бескровным губам, оставив на моём запястье свой синевато-ледовый поцелуй. Женщина жгуче оторвалась от моей руки и её белые глаза-луны взглянули прямо на меня. – Меня зовут Шамирам. Я рада узнать тебя.

Шамирам была кем-то вроде мессией для Братства. У каждого поколения Братства была мессия, и Шамирам была одной из них. Она пришла сюда сразу же после смерти предыдущей. Кажется, тогда это тоже была женщина. Позже я узнал, что Шамирам перестала ходить после того, как совершила не увенчавшуюся успехом попытку самоубийства. Она прыгнула с восьмого этажа собственного дома, когда узнала о смерти своей старшей сестры. Родителей сёстры потеряли, будучи ещё совсем юными. Шамирам почти полностью воспитывала сестра. Она стала для Шамирам единственной поддержкой и опорой, заменила ей отца и мать, а когда её не стало, девушка решила, что не сможет больше жить. Что касалось глаз Шамирам – не видела она примерно лет с восьми. Её зрение ещё в раннем детстве стало стремительно ухудшаться, врачи давали неутешительные прогнозы родителям. Они говорили, что вскоре зрение полностью покинет девочку и вряд ли как-то можно будет вернуть его. Но родителей Шамирам очень трудно было заставить отчаяться. Они предпринимали множество попыток, чтобы вернуть ребёнку зрение… но всё шло совсем не так, как они планировали: ярко-изумрудные глаза Шамирам в один миг потухли навсегда, став полностью белыми, что-то будто бы выжгло радужку и зрачок из её глаз, заменив всё это лунной белизной. Шамирам потом говорила, что больше этого мира она не видела, но она видела другой, в котором ей нравилось куда больше. После того, что произошло с её глазами, девочка стала замечать странные свечения, слышать звуки, которые не слышали другие, и родители решили, что ребёнок – тот самый проводник, который станет светить другим людям, помогать им. Они видели, что их дочь меняется и даже если судьба забрала её зрение – она же одарила её чем-то другим… но вот несчастье, родители не смогли понять, что пришло на смену утрате. Внезапно случившаяся автокатастрофа быстро унесла их жизни из этого мира и Шамирам упала в бездонную пучину скорби. Через несколько лет умерла сестра. Отчаявшись, шестнадцатилетняя девушка выпрыгнула из окна дома, но что-то заставило её выжить. Что-то, потом, после долгих лет восстановления также заставило её найти членов Братства и обрести свой новый смысл жизни. Теперь она твёрдо знала, чего хочет. Она это знает и до сих пор.

…Я решил, что съезжаю с катушек. Люди из клуба, включая отца, с удивлением уставились на меня и эту женщину, будто завидев некую серебряно-лунную паутинку связи, что начала прокладываться между мной и Шамирам. Когда она, секунду назад, подъехала ко мне вплотную, мне казалось, что мир замер вокруг меня и я замерзаю, а холод проникает мне под кожу. Но кое-что вдруг начало неистово и несуразно согревать меня. Рука, что только что замерзала, стала теперь горячей. Я внимательно осмотрел её и задержал свой взгляд на браслете. Том самом, что я нашёл в музее и теперь не снимал. Этот браслет накалился до такой степени, что мне казалось, что он сейчас расплавится, а вместе с ним, превратится в мясо моя рука. Однако этот жар не приносил мне такого дискомфорта, какой может доставить плавящийся металл. Даже наоборот. Со мной как будто бы всё в тот вечер происходило наоборот, не как всегда.

– Никита! – до меня вновь донёсся мелодичный голос Шамирам. Она позвала меня подойти ко всем им. – Знаешь ли ты сам, зачем ты здесь? – она спросила это, хотя весь её вид прямо кричал о том, что она знала ответ. Теперь же она хотела убедиться в том, знаю ли его я. Я, виновато, всё ещё находясь в диком сметении, подошёл к этим людям. – Ну же, Никита! – нетерпеливо пела белая Шамирам. – Зачем ты пришёл в Братство? Ты ведь знаешь!.. – она сжала свои кулаки, чуть не

проткнув ногтями белую нежную кожу и едва не начала скрежетать зубами от волнения.

– Я… – я разволновался. В первый раз в жизни мне выпал такой шанс. Присутствующие затихли, и, ошарашенные поведением мессии, нервно ожидали моего ответа в полной тишине. Я видел, что Шамирам проявляла ко мне острющую любознательность, сильнейшее, чешущее и скребущее в теле внимание. Она хотела со мной говорить и я тоже хотел. Я считал важным сказать ей, почему я здесь, но ужасно волновался, смотря на свой браслет. – …Я тот, про кого написано пророчество. Я здесь, чтобы найти Ниферио-Ритио! – выпалил я и, тяжело задышав, стал ждать реакции членов Братства. Прежде всего мне было интересно, что скажет эта женщина с белыми глазами. Я видел, что крайне интересен ей: она по-матерински нежно со мной говорила и уже возлагала на меня огромные надежды. Паутинка доверия к ней постепенно становилась ниткой, обещав с годами превратиться в прочный канат. Меня привлекала эта женщина. Мне хотелось ей нравиться, мне хотелось вдохновлять её и вызывать в ней ещё более сильные чувства.

– Зачем тебе Ниферио-Ритио, мальчик? – продолжала она, жадно глотая воздух от волнения и сверля меня своими пустыми глазами, ни на мгновение не переводя взгляд, и, кажется, не моргая. По её выражению лица было видно, что она неприменно считает меня тем мальчиком из пророчества, однако ей нужно было, наверное, устроить для меня какую бы то ни было проверку. Ей нужно было услышать все ответы от меня.

– Я… я хочу обрести великое могущество, завладеть предметом, разделить великую силу между членами Братства!.. – на этих словах мой неуверенный голос каким-то поразительным образом стал постепенно становиться совершенно уверенным и даже низким. Это придало мне