Стал клювом тарабанить соловей.
Он что-то щебетать стал непрестанно,
Когда впустили, сразу от дверей.
А разве мы поймём? Что песня птицы?
Всего лишь незатейливая трель,
Что на сердце усладою ложится,
И красит пеньем вечер или день.
Когда мы окна с дверью затворили,
Открыла дочь доставленный сундук.
В нём оказалось то, чего не ждали –
Взлетели бабочки оттуда тучно вдруг.
Она их кое-как за день поймала,
В ларь необычный снова собрала,
Как нити прясть из них не понимала,
И потому и метра не сплела.
Через четыре дня её кручины,
На небе прогремел раскатный гром.
Дом наш, как ты увидел, покосился,
И дочка тут же прялкой стала в нём.
Жена, увидя это, повалилась,
И ровно через месяц, умерла.
А я держусь и всё ещё надеюсь,
Хотя душой своею, не скала».
Давид рассказом старца так проникся,
Что сразу слов не смог произнести,
Потом сказал: «А я на самом деле
Не знал, куда в ночи нужно идти.
Но то, что к вам попал – не совпаденье.
Однако ты напрасно поспешил.
Я музыкант что был в уединенье,
И жизнью рукодельницы не жил.
Вот если б показал кто, как ложатся
В работе нити на веретено…
И в пенье птицы нужно разобраться,
Чтобы понять, что здесь произошло.
Мне хочется немножечко подумать.
Я сам не знаю то, что я могу.
Дай Бог сыграть как нужно, я сумею,
И этим дочке с парнем помогу».
«Ну что ж, тогда ступай к моей соседке.
Она тебе покажет что к чему,
Конечно, если правильно попросишь.
Меня ж в дом не впускают ни к кому.
Боятся, что со мной перенесётся,
Наложенное кем-то волшебство.
Ведь то, что здесь случилось, не укроешь.
Итак, понятно, что произошло».
Давид взял скрипку со смычком, как будто
Без оных он жить права не имел,
Отправился в стоящий дом напротив,