И как кружилась в танце завитой,
Как веретенце с нею изощрялось
Крутнуться вниз, подняться за рукой…
И вот, когда с закрытыми глазами
Он мог уже, что слышалось играть,
Все ахнули, другое веретенце
Не захотело на окне лежать,
А стало нить крутить совсем не хуже,
Чем та, что выходила из-под рук.
И женщины невольно закричали.
От волшебства их вдруг забил испуг.
Давид уж понял, что перестарался.
Здесь делать было этого нельзя.
Впредь будет похитрее и умнее,
Чтоб беды не накликать на себя.
Но юноша далёк был сам от мысли,
Что звуки сотворят вновь чудеса.
Он скрипку опустив, сказал: «Простите.
Мне стали что-то изменять глаза.
Пора идти. Красавицы, спасибо!
Работу вашу мне не позабыть.
Всем расскажу про чудо-рукоделье,
Чтоб к вам людей с заказом устремить».
Те, не придя в себя, ещё молчали.
Давид же развернулся и ушёл.
А время дня заметно убывало.
Он из всего один ответ нашёл.
Но был вопрос, всех прочих посложнее –
О бабочках, сидящих в сундуке.
На волокно их гребнем не расчешешь.
Загвоздка была в этом «коробке».
О том мог знать жених, приняв вид птицы,
Что песней попытался передать.
Вот если б повстречаться с ним до ночи,
Он тайну б перед ним не стал скрывать!
И юноша вернулся в домик старца.
А тот спросил: «Увидел и узнал,
Как нить прядут? Чего-то очень долго
Ты в доме, что напротив, пребывал!»
«Узнал. Однако мною не разгадан
Решающий, таинственный секрет:
Зачем отец, спасти желая сына,
Привёз сундук, где пряжи нужной нет?
Неужто он не знал? Иль, в самом деле,
Его сосед от злости обманул?
И шерсть иль лён, когда закрылась крышка,
В летучих насекомых обернул?»
«Да нет. Увы, здесь не было подвоха.
Нам раньше бы несчастным разузнать,
Как делаются шёлковые нити.