Недолгим сном путь завершить ночной.
В дверях стоял старик худой и дряхлый.
Избушку же возможно описать:
Покошенной и с низеньким оконцем,
А также с крышей, что пора латать.
Давид сказал: «Премного благодарен!»,
Но сразу в помещенье не вошёл,
А у порога чуть остановился,
Прислушиваясь к тем, к кому пришёл.
Почувствовав тепло, что зазвучало
С особой необычной добротой,
Уставший музыкант ступил внутрь дома,
Что удивил своею простотой.
Внутри всё незатейливо, уютно:
Стол, лавки, печь и прялка у окна,
В углу сундук, на стенке – коромысло,
Под ним на лавке два больших ведра.
Старик сказал: «Поспи пока немного.
Как солнышко взойдёт – стану кормить.
Мы обо всём, что сердце беспокоит,
Тогда и сможем переговорить».
Он место указал ему на лавке,
Где было одеяльце с лоскутков,
Воды чистейшей дал ему напиться,
И пожелал спокойных, сладких снов.
Давид уснул практически мгновенно,
Мешок вместо подушки подложил,
Достав лишь изнутри смычок и скрипку,
То, чем невероятно дорожил.
Когда три раза петухи пропели,
И солнце стало тело поднимать,
Гость, выспавшись и отдохнув, поднялся.
Глядит, хозяев в доме не видать,
А на столе, как и в его пещере,
Хлеб, молоко и каша из печи.
Он так устал, что даже не услышал,
Как кто-то тихо хлопотал в ночи.
И вот, уже возможно по привычке,
Что утром нужно было прибирать,
Давид поднял смычок и чудо-скрипку,
И стал в избе приветливой играть.
Откуда-то взялись метла и тряпки,
Из-за печи притопало ведро,
Сама собой в него вода налилась,
И, как всегда, веселие пошло.
Всё вскоре чистотою заблистало,
Но музыкант не мог остановить
Внутри себя растущее желанье
Людей любезных отблагодарить.
Ему хотелось дом чуть-чуть подправить.