Несоветская украинизация: власти Польши, Чехословакии и Румынии и «украинский вопрос» в межвоенный период

Между тем обострение польско-украинских отношений привело к популяризации идей украинского национализма среди украинской молодежи. В первой половине 1930-х гг. часть отделений перешедшей в подполье запрещенной украинской молодежной организации «Пласт» влилась в «Юнацтво» – молодежную структуру ОУН. Например, так были реорганизованы отделения «Пласта» в Кременце в 1931 г.[350 - Юрик Ю. Протистояння ОУН i Польськоi держави (1929–1935 рр.). С. 380–381.]

Другое украинское молодежное спортивное общество, «Великий Луг», согласилось подчиниться Главному управлению по физическому воспитанию и военной подготовке, подконтрольному Военному министерству Польши. Негласную поддержку при этом оказали УНДО и греко-католическая церковь. Последние не афишировали свою позицию, поскольку боялись обвинений в пособничестве польской власти. Реальное сотрудничество «Великого Луга» с польской армией началось в декабре 1932 г., когда были организованы курсы для руководителей «Луга» по физическому воспитанию и спортивным играм, руководителем которых стал поручик польской армии Шопиньский. Стоит заметить, что такое сотрудничество проводилось при активном участии украинской военной эмиграции из Восточной Украины. Октябрьский номер «Польско-украинского бюллетеня» позитивно оценил сотрудничество «Великого Луга» с Главным управлением по физическому воспитанию и военной подготовке, подчеркивая, что «Луг» якобы стал средоточием молодых украинских патриотических элементов, которые отворачиваются от ОУН[351 - Федевич К. К. Галицькi украiнцi у Польщi. 1920–1939 рр. (Інтеграцiя галицьких украiнцiв до Польськоi держави у 1920-1930-тi рр.). С. 140, 144, 152–153.].

Между тем ОУН сосредоточилась на индивидуальном терроре и экспроприационных актах. В 1933 г. была проведена так называемая «школьная акция». Решение о ее проведении было принято на конференции украинских националистов в Берлине в июне 1933 г., а основной ее размах пришелся на ноябрь-декабрь. Акция была направлена против «ополячивания украинских школ», поскольку «борьба против польского духа в школах – это борьба за воспитание украинской молодежи в украинском духе». В распространяемых листовках содержался список предлагаемых действий – молиться только по-украински, снимать польские гербы, портреты, надписи, не позволять «преподавать учителям на польском языке, ни вообще в польском духе»: «Пусть украинская молодежь уже сызмальства учится бороться с врагами Украины»[352 - Листiвка ОУН до батькiв украiнських школярiв iз закликом до захисту украiнськоi школи // Украiнський нацiонально-визвольний рух на Прикарпаттi в ХХ столiттi. Документи i матерiали. Т. 1. Кн. 2: 1929-1939. С. 219.].

15 июня 1934 г. в центре Варшавы боевиком ОУН при активном участии С. Бандеры был смертельно ранен министр внутренних дел Б. Перацкий. Через два дня, 17 июня, Ю. Пилсудский издал декрет «О лицах, угрожающих безопасности, спокойствию и общественному порядку», предусматривавший заключение в специальные лагеря не по суду, а в административном порядке людей, не совершивших преступления, но неугодных режиму. Лагерь был создан в местечке Береза-Картузская в белорусском Полесье[353 - Польша в ХХ веке: Очерки политической истории. С. 211–212.].

Таким образом, в Восточной Галиции польскому руководству не удавалось предотвратить сепаратистские устремления среди украинского населения и добиться его интеграции в единое сообщество путем национальной или государственной ассимиляции. Несколько иные подходы были продемонстрированы властными структурами на Волыни.

§ 2. Г. Юзевский и «волынский эксперимент»

Проводимый в этом регионе эксперимент был связан с именем волынского воеводы Г. Юзевского, уроженца Киева, выпускника университета Св. Владимира, товарища министра внутренних дел Украинской Народной Республики в 1920 г.

Для программы налаживания польско-украинских отношений Волынь, казалось бы, подходила как нельзя лучше. Как отмечают исследователи, аграрный характер волынского общества и неширокий уровень активного сознательного включения населения в политический процесс создавали условия для превращения этой территории в арену борьбы «за привлечение сторонников как для пропольских, так и антипольских политических сил»[354 - Бондаренко Е. В. «Волынская программа» Г. Юзевского: сущность и проблемы реализации (1928–1938 гг.) // Право и политика. 2014. № 6. С. 850.]. Суть своей «волынской программы» Юзевский разъяснил на съезде депутатов и сенаторов Волыни 20 августа 1928 г., который состоялся в Луцке. Предложенная воеводой Юзевским политика сотрудничества поляков и украинцев на Волыни имела целью снятие польско-украинских противоречий и создание условий для сосуществования обоих народов в рамках польской государственности: о какой-либо украинской автономии речь не шла. При этом воевода не исключал в будущем возможность расширения «волынского эксперимента» на остальную территорию «восточных кресов» – на восточные воеводства Польши (Виленское, Новогрудское, Полесское, а также часть Белостокского воеводства). Руководители именно этих воеводств собрались по инициативе Юзевского в начале декабря 1929 г. в Луцке. На совещании волынский воевода говорил о тесной интеграции Волыни с Речью Посполитой и о мерах, реализация которых привела бы к радикальному изменению характера польско-украинских взаимоотношений на Волыни[355 - Крамар Ю. В. Украiнсько-польськi взаемовiдносини на Волинi у мiжвоенний перiод (за документами Державного архiву Волинськоi областi) // Архiви Украiни. 2013. № 3. С. 120–121.].

По мнению Юзевского, украинское движение Волыни, учитывая государственные интересы Польши, имело один существенный изъян – сильное галицийское влияние. «Обстоятельством немалого веса, – заметил он, – было непосредственное соседство Волыни с Восточной Галицией, с миром другим, нежели Волынь, но также польско-украинским. Там господствовал другой уклад, австрийские традиции и воинственный польский и украинский национализм»[356 - Цит. по: Калiщук О. До проблеми сокальського кордону (за матерiалами мiжвоенноi преси) // Украiна: культурна спадщина, нацiональна свiдомiсть, державнiсть: Зб. наук. пр. Вип. 21. Львiв, 2012. С. 355.]. Юзевский, таким образом, ясно сформулировал присущий польской межвоенной украинской политике регионализм, выразившийся в создании так называемого «сокальского кордона» (от местечка Сокаль на галицийско-волынской границе). Граница должна была препятствовать проникновению украинского движения на Волынь из Восточной Галиции, не допустить роста влияния как ОУН и КПЗУ, так и украинских политических организаций умеренного толка.

При этом следует учесть, что советское руководство уделяло большое внимание ситуации на Западной Украине. Политбюро ЦК КП(б)У в конце 1925 г. признало необходимой работу среди «украинских национальных групп и мелкобуржуазных партий» Западной Украины в направлении их ориентации на советскую Украину и СССР, постановило поддерживать политические течения и группы, которые «не идут на соглашение с правительствами и с активными, враждебными СССР капиталистическими силами Западной Украины»[357 - Соляр I. Я. Радянофiльство у Захiднiй Украiнi. С. 59.]. В середине 1920-х гг. советник полномочного представительства СССР в Варшаве М. Лебединец активно работал над разработкой программы финансовой помощи западным украинцам со стороны УССР, причем главное внимание уделялось Волыни, Полесью, Холмщине и Подляшью – Галиция «как-то спасается, потому что издавна приобрела определенные методы борьбы…»[358 - Там же. С. 64.]. Проект предполагал выделение средств на развитие школ – Лебединец составил смету на 17 700 долларов США в год на развитие средних школ, 42 000 долларов в год на развитие начальных школ, 4800 долларов в год – для помощи «домашним» учителям, 10 800 – на поддержку украинского педагогического общества «Родная школа»[359 - Там же.].

Лебединец предлагал также оказать помощь «Просвите» – восьми ее ячейкам, существовавшим на Волыни, Холмщине, Полесье и Подляшье, планировал поддержку строительства «Народных домов». Был разработан также план помощи кооперативному движению Западной Украины: минимальная сеть крестьянско-рабочей кооперации должна была состоять из 9 новых кооперативных банков в Холме, Кобрине, Ровно, Ковеле, Дубно, Тарнополе, Станиславе, Львове, Перемышле, которые бы занимались кредитованием сельскохозяйственной и потребительской кооперации. Эти кооперативы, как считал Лебединец, создали бы экономическую почву для «Сельроба»[360 - Там же. С. 64–65.].

Предложения Лебединца не были уникальными: в 1920-е гг. советские дипломатические представительства в Польше много внимания уделяли работе с украинской общественностью. Активно действовал первый советник полпредства СССР в Варшаве Ю. М. Коцюбинский, руководивший всей украинской советской работой в 1927–1930 гг., связи с местными украинскими научными и культурными организациями налаживало львовское консульство. Советофильские настроения части украинской общественности в середине 1920-х гг., которые использовало советское и партийное руководство Советской Украины, с одной стороны, и активизирующаяся деятельность украинских националистов, с другой, весьма беспокоили польские власти. В такой ситуации и был предпринят так называемый «волынский эксперимент» Юзевского.

В сентябре 1931 г. волынский воевода разработал секретный документ, направленный потом министру внутренних дел Польши. В нем содержались конкретные предложения относительно тактики постепенного отграничения северо-восточных земель от галицких воеводств. «Нынешняя политическая ситуация на Волыни, – отмечал Юзевский, – учитывая соседство с Восточной Малопольшей, обязывает осуществить определенные шаги, что, с одной стороны, предотвратили бы распространение террористических выступлений, а с другой – подчеркнули бы политическую отдельность Волыни». Юзевский подчеркивал: «Отрезая Волынь от Восточной Малопольши, я отворачивался от Львова – центра польской культуры и польской интеллектуальной жизни, ячейки украинской галицкой мысли, города чрезвычайно привлекательного. Львова semper fidelis. Я отрекался от Львова как столицы Волыни. В тогдашней ситуации Львов не имел что рассказать Волыни, а польская и украинская ментальность Галиции могли волынскую жизнь лишь отравлять»[361 - Цит. по: Калiщук О. До проблеми сокальського кордону (за матерiалами мiжвоенноi преси). С. 356.].

Стоит отметить, что воевода рассматривал в качестве важного отличия Волыни православие. Юзевский был сторонником украинизации православной церкви на Волыни, что дало бы возможность, с одной стороны, противодействовать русскому влиянию, а с другой – формировать лояльное отношение украинского православного населения к польской государственности. Украинизацию православной церкви проводило Общество им. митр. Петра Могилы, которое было создано в 1931 г. Украинским парламентским представительством Волыни. Юзевский содействовал назначению некоторых пригодных для «волынского эксперимента» церковных иерархов: Луцкого викарного епископа Волынской епархии Поликарпа (Сикорского) в 1932 г., в 1934 г. – назначению на Волынскую кафедру архиепископа Гродненского Алексия (Громадского), секретарем Духовной консистории тогда стал И. Власовский[362 - Вишиванюк А. Украинизаторские процессы в Православной церкви в межвоенной Польше // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2014 № 4 (32). С. 176.]. При Юзевском из епархиальных органов были устранены противники украинизации, стали проводиться меры по внедрению украинского языка в церковную жизнь (проповеди на украинском языке, обучение Закону Божию в школах на украинском языке и т. п.)[363 - Там же.].

К концу 1937 г. из 687 храмов Волынской епархии украинский язык употреблялся в Богослужение совершалось или исключительно на украинском языке (124 храма), или поочередно (40 храмов), или периодически (126 храмов), а в 99 храмах богослужение проводилось на церковнославянском, но чтение Священного писания, молитв «Отче наш» и «Символа веры» – на украинском, в 26 – на церковнославянском языке с украинским произношением[364 - Там же. С. 178–179.].

Цель «волынского эксперимента» состояла в выработке у украинцев чувства принадлежности к польскому государству, воспитании лояльных граждан при помощи их политической ассимиляции. Наибольшую опасность для этого эксперимента составляло украинское движение, поэтому немало усилий направлялось на ликвидацию тех украинских организаций, центр которых располагался в Восточной Галиции. Преследованиям подвергались УНДО, УСРП, Сельроб, кооперативы Ревизионного союза украинских кооперативов во Львове. В октябре 1930 г. полиция осуществила аресты известных деятелей УНДО, руководителей украинского кооперативного движения на территории Луцкого и Ровенского поветов. Власти Волынского воеводства запретили деятельность культурно-просветительных обществ («Просвита», «Родная школа» и др.), общественных («Союз Украинок») и военизированных организаций («Сечь», «Луг», «Сокол» и др.), было запрещено также распространение украинских книг и периодических изданий, выходивших в Восточной Галиции.

Так, в 1928–1929 гг. в Волынском воеводстве насчитывалось 640 ячеек «Просвиты», которые объединяли 16 700 членов. С назначением воеводы Юзевского на Волынь административные репрессии в отношении «Просвиты» усилились. Только в 1928 г. было ликвидировано 318 ячеек общества. В том же году «Просвита» вынуждена была прекратить свое существование в Ровенском, Ковельском и Дубновском поветах, а в следующем – во Владимирском повете. К середине 1930-х гг. администрация Г. Юзевского ликвидировала большинство ячеек «Просвиты» на Волыни. В 1935 г. их осталось лишь семь[365 - Крамар Ю. В. Украiнсько-польськi взаемовiдносини на Волинi у мiжвоенний перiод (за документами Державного архiву Волинськоi областi). С. 121–122.].

В 1931 г. на политической арене Волыни появилась новая организация пропольской ориентации – Волынское украинское объединение (ВУО), созданное по инициативе и при финансовой поддержке волынской администрации. Юзевский осуществлял свою программу при помощи как самой ВУО, так и связанных с ним общественных («Просвитянских хат», «Родных хат», «Селянских хоров ВУО») и кооперативных организаций (кооперативный союз «Гурт», чьи подразделения появились в конце 1933 г. по инициативе местной власти). Ведущие деятели ВУО принадлежали к украинской политической эмиграции, к той ее части, которая была связана с Украинской народной республикой.

Лагерь УНРовской эмиграции на Волыни, склонявшийся к проправительственной позиции, активизировал свою деятельность после переворота Ю. Пилсудского 1926 года. По распоряжению польского правительства от 18 ноября 1927 г. было разрешено свободное перемещение и проживание эмигрантов в восточных воеводствах. Волынский воевода, уроженец Киева, со многими деятелями УНР был знаком еще со времен Директории. Юзевский отмечал: «Немалую роль играли объединения петлюровцев, прежних министров УНР, политических деятелей. Они стали постоянно проживать на Волыни»[366 - Цит. по: Давидюк Р. Вiд угодовства до автономiзму: чинники i складовi розколу уенерiвського полiтичного табору Волинi у другiй половинi 1930-х рокiв // Europa Orientalis: Studia z Dziejоw Europy Wschodniej i Panstw Baltyckich. 2012. № 3. С. 68; См. также: Юзевський Г. Замiсть щоденника // «Роде наш красний…» Волинь у долях краян i людських документах. Т. 2. Луцьк, 1996. С. 196.]. Газета «Волинське слово» писала: «Надднепрянцы, поселившись на Волыни, органично вошли в местную жизнь. Они основывали кооперативы, кооперативно-хозяйственные курсы, активно занимались просветительством, читали лекции, организовывали национальные праздники, – словом нырнули с головой в общественную работу»[367 - Цит. по: Давидюк Р. Вiд угодовства до автономiзму: чинники i складовi розколу уенерiвського полiтичного табору Волинi у другiй половинi 1930-х рокiв. С. 68–69; См. также: Балябо А. «Ми» i «ви» в украiнськiй нацполiтицi // Волинське слово. 1937. № 8. С. 4.]. Эмигранты из Поднепровской Украины П. Певний, С. Тимошенко, С. Скрыпник, Н. Маслов и другие приняли активное участие в создании ВУО. Первым главой партии стал П. Певний[368 - Давидюк Р. Вiд угодовства до автономiзму: чинники i складовi розколу уенерiвського полiтичного табору Волинi у другiй половинi 1930-х рокiв. С. 69.].

Тесное сплочение Волыни с Польшей Юзевский понимал не только как процесс взаимного проникновения двух культур, но и как «насыщение украинских национальных черт побегами польской [культуры]»[369 - Панасюк В. «Волинська полiтика» воевод Г. Юзевського та А. Гавке-Новака 1928–1939 рокiв: проблеми украiно- та нiмецькомовноi освiти // Етнiчна iсторiя народiв Європи: зб. наук. пр. Вип. 16. Киiв, 2004. С. 126.]. Поэтому важную роль воеводская администрация отводила смешанным по своему составу организациям («Волынский союз сельской молодежи», кооперативный союз «Гурт», «Общество сельскохозяйственных организаций и кружков»), членами которых были и поляки, и украинцы. По замыслу воеводы, эти организации должны были охватить весь спектр общественно-политической жизни воеводства, начиная от территориального самоуправления, молодежных организаций, сельскохозяйственных обществ, польско-украинских кооперативов и заканчивая региональной парламентской группой Беспартийного блока сотрудничества с правительством. Правда, как отмечают исследователи, невзирая на многочисленные декларации воеводы, украинцы не набрали большого количества мест даже в территориальном самоуправлении, где на протяжении 1930-х гг. увеличилось представительство поляков[370 - Крамар Ю. В. Украiнсько-польськi взаемовiдносини на Волинi у мiжвоенний перiод (за документами Державного архiву Волинськоi областi). С. 122–123.]. В 1931 г. в органах самоуправления городов Ровно, Луцка и Ковеля было представлено 60,4 % поляков, 18,6 % украинцев, 10,1 % евреев, 10 % русских, 0,3 % чехов, 0,5 % немцев[371 - Макарчук С. А. Этносоциальное развитие и национальные отношения на западноукраинских землях в период империализма. Львов, 1983. С. 160; Нагорнюк О. М. Трансформацiя росiйсько-еврейських вiдносин на Захiднiй Волинi в 1920-х–1930-х рр. // Матерiали мiжнародноi науково-практичноi конференцii «Євреi в Украiнi: iсторiя i сучаснiсть». Збiрник наукових праць. Житомир, 2009. С. 310–311.].

Большое значение придавалось школьному образованию. Реализуя программу польско-украинского сближения, Юзевский отдавал преимущество польским школам с обязательным изучением украинского языка. В конце 1930-х гг. такой тип школ доминировал в структуре волынской начальной школы. У воеводы вызывала опасение возможность увеличения числа украинских школ путем проведения плебисцитов. Юзевский считал, что украинцы используют опросы для раздувания конфликта на кресах. В полицейских отчетах и других документах плебисциты расценивались как «украинская националистическая акция», а местные чиновники не стремились проводить на Волыни повторные опросы, которые инициировало в 1932 г. общество «Родная школа» из Львова. Как свидетельствует отчет самого воеводы, в 1932 г. школьные плебисциты должны были состояться в 742 школах, а состоялись – в 120, результаты же были признаны лишь в В 1933 г. плебисциты не проводились, хотя таких школ было 869, поэтому и остались на Волыни лишь четыре частных украинских школы. В то же время волынские чехи имели 13 своих национальных школ, русские – 5, евреи – 57, немцы – 66[372 - Панасюк В. «Волинська полiтика» воевод Г. Юзевського та А. Гавке-Новака 1928–1939 рокiв: проблеми украiно- та нiмецькомовноi освiти. С. 127.].

Стоит также иметь в виду, что учителя на Волыни были преимущественно поляками из Малой Польши и Познанского воеводства. В 1932/1933 учебном году во всех типах школ на Волыни работало 3446 учителей, и лишь 451 (13,1 %) были украинцами, 128 (3,7 %) были русскими, а 2795 (81,1 %) составляли поляки. Что же касается начальных украинских школ на Волыни, то на протяжении десяти лет их количество оставалось неизменным, едва достигая 0,4 % – 8 частных начальных школ, а государственных не было совсем. В общей структуре волынских школ доминировали польские школы с украинским языком как предметом преподавания – 40,9 % (853), польские – 26,6 % (555), двуязычные – 24,9 % (520)[373 - Там же. С. 129.]. В 1937/1938 учебном году на Волыни было лишь 8 школ с украинским языком обучения (0,4 % от общего количества начальных школ)[374 - Крамар Ю. В. Украiнсько-польськi взаемовiдносини на Волинi у мiжвоенний перiод (за документами Державного архiву Волинськоi областi). С. 123.].

Политика Юзевского не удовлетворила ни украинцев, ни поляков. Его пытались убить советские агенты в 1932 г., украинские националисты – в 1934 г., польские националисты – в 1942 г., польские коммунисты – в 1943 г., а гестапо – в 1944 г.

Эндеки обвиняли Юзевского в уничтожении польских общественных институций. Однако речь шла не столько об уменьшении польского влияния в воеводстве, сколько о росте украинского. «Волынский эксперимент» Юзевского в определенной степени был откликом на советскую политику украинизации. Образование Украинской ССР, признание украинцев самостоятельной нацией, отличной от русской, проведение протекционистской политики в отношении украинского языка и культуры и взращивание украинской советской элиты не могло не привлечь внимания и польской, и западноукраинской общественности. «Волынский эксперимент» был рассчитан в том числе и на противодействие советской украинизации: создание УССР, в которой украинцы занимали положение «коренной национальности», приковывало внимание украинской общественности в Польше, многие украинские деятели решились принять участие в советском национальном строительстве и переехали на Советскую Украину. Юзевский, со своей стороны, также использовал украинскую эмиграцию – из лагеря сторонников УНР. Поскольку украинцы оказались по обе стороны польско-советской границы, советская национальная политика играла на руку геополитическим расчетам большевистского руководства по «собиранию» украинских земель. Юзевский стремился убедить волынян, что в условиях польского государства возможно не только мирное сосуществование поляков и украинцев, но также их активное сотрудничество.

Однако если в советском варианте украинизация представляла собой целенаправленный курс политики правительства по полному преображению облика бывших украинских земель Российской империи, то волынский вариант демонстрировал ограниченное применение украинизационных принципов. Как писал сам Юзевский, «бубнят временами о денационализации поляков, что означает украинизацию. Можно ли представить себе явление украинизации в общественно-политической и государственной ситуации на Волыни в 1935 г. на территории, охваченной деятельностью польского государственного аппарата?»[375 - Звiт волинського воеводи 1936 р. // Сивiцький М. Історiя польсько-украiнсьтких конфлiктiв. У 3 т. Т. 1. Киiв, 2005. С. 206.].

В отличие от большевиков, Юзевский отнюдь не предполагал объединения всех земель с украинским населением в какое-либо целостное административное образование, где украинцы выступали бы в роли «коренной» национальности со всеми вытекающими из этого последствиями. Кроме того, намерение Юзевского украинизировать православную церковь также отличало «волынскую программу» от советской украинизации. Большевистское руководство заявило о своей готовности придать советской республике национальный облик и бороться с великорусским шовинизмом, а Юзевский был сторонником взаимного проникновения двух культур. Если большевики в 1920-е гг. взяли курс на создание системы образования на украинском языке, т. е. образовательных учреждений всех уровней с преподаванием по-украински, то Юзевский был сторонником лимитированного внедрения украинского языка в школьную систему, отдавая предпочтение польским школам с преподаванием украинского языка и двуязычным учебным заведениям.

Большевики при помощи своей образовательной политики и системы выдвижения национальных кадров взращивали украинскую советскую элиту. На Волыни такой последовательной политики не велось, подготовка лояльных польскому государству украинских кадров давала сбой. Так, подготовку национальных кадров вел среди прочих и Кременецкий лицей, при котором был открыт в 1932 г. народный университет в Михайловке. В Михайловке работали курсы по подготовке сельских общественных деятелей, которые должны были пропагандировать идеи польско-украинского сотрудничества. Однако поставленные перед руководством народного университета цели достигались с большим трудом. Так, одна из слушательниц, А. Стегнивна, высказала руководителю Народного университета Г. Юршовой свое мнение о польско-украинском сотрудничестве: «Я не могу себя переубедить. Я их ненавижу и не могу смотреть на это дело иначе. Они все одинаковы, это все наши враги… таких, как я, много, и все мы взаимно ненавидим. В университете на каждом курсе господствовало мнимое согласие. Подчеркиваю, мнимое, так как настоящего не было. Я жила с ними и видела, что всегда образовывались два лагеря, польский и украинский»[376 - Витяг з листа к. слухачки Аделi Стегнiвни до Галiни Юршовоi, керiвника Народного унiверситету в Михайлiвцi Дубнiвського повiту на Волинi // Сивiцький М. Історiя польсько-украiнських конфлiктiв. Т. 1. С. 199.].

На Волыни, невзирая на превентивные мероприятия со стороны полиции, наблюдались тревожные для властей тенденции к укреплению позиций украинских националистов. Первая ячейка ОУН на Волыни была создана в 1930 г. в Ковеле. Если в 1931 г. государственная полиция зафиксировала всего две акции оуновцев, то в 1932 г. – 16, а в 1933 г. – уже свыше В результате ячейки ОУН были созданы в каждом повете воеводства[377 - Ленартович О. Формування органiзацiйноi структури та дiяльнiсть украiнського нацiоналiстичного пiдпiлля на Волинi у 1930-х рр. // Проблеми iсторii Украiни: факти, судження, пошуки: Мiжвiд. зб. наук. пр. Вип. 19 (2). Киiв, 2010. С. 170–174.]. Распространение влияния украинского национализма на Волыни привело к печальным последствиям – «волынской резне» в период Второй мировой войны.

Не удавалось искоренить и влияние коммунистической идеологии, хотя уровень советофильских настроений в западноукраинском обществе постепенно снижался, особенно после распространения сведений о голоде в УССР 1932–1933 гг. Но даже к осени 1934 г. Волынская и Холмская окружные партийные организации КПЗУ насчитывали в своих первичных ячейках около 1600 членов. Это было вдвое больше, чем численность членов ОУН на Волыни (790 человек)[378 - Гудь Б. Украiнсько-польськi конфлiкти новiтньоi доби: етносоцiальний аспект. Харкiв, 2011. С. 346.].

Таким образом, политика властей была направлена на укрепление позиций польского этнического элемента в Восточной Галиции и Волыни. Стремясь добиться полного инкорпорирования данных территорий в состав единого польского государства, варшавские политики тем не менее не могли не учитывать сильные позиции украинского движения в Восточной Галиции, причем последние стремились распространить свое влияние на все территории, где, по их мнению, проживало украинское население. В этих условиях с согласия Ю. Пилсудского волынский воевода Г. Юзевский решил провести эксперимент, взять инициативу в свои руки и внедрить на Волыни, где в момент присоединения к Польше сильного украинского движения не наблюдалось, собственные пропольски настроенные украинские организации. Можно считать, что отдельные элементы украинизационной политики в мероприятиях Юзевского имели место, однако системного претворения в жизнь украинизации на Волыни не произошло.

Политика польских властей в отношении «украинского вопроса» была направлена на жесткое пресечение любых форм сепаратизма при благосклонном отношении к готовым сотрудничать украинским политическим и общественным организациям. Главной задачей Варшавы была ассимиляция, причем ее формы – национальная или государственная – зависели во многом от позиции политических группировок и различных ведомств. Ассимиляторские усилия правительства ярко проявились в попытке укрепить влияние польского языка при помощи образовательной политики, а пример Волыни демонстрировал попытку добиться польско-украинского сотрудничества при помощи введения украинского языка в польских школах. Как справедливо указывает Г. Ф. Матвеев, языковые законы должны были обеспечить национальным меньшинствам доступ «ко всем областям деятельности на всей территории страны, а не только в регионах их проживания», тем более что в Восточной Галиции и на Волыни проживали поляки, евреи, немцы, чехи, причем поляки и евреи доминировали в городах[379 - Матвеев Г. Ф. Русинский вопрос в Чехословакии и Польше. С. 104.].

Однако попытки налаживания польско-украинских отношений иногда воспринимались в качестве необоснованной уступки и вызывали волнения среди части польского населения и армии, что в немалой степени было связано с весьма распространенным в польском обществе нежеланием решать украинский вопрос. Приверженцами украинского движения ассимиляционная политика властей воспринималась как наступление на национальные права украинцев и вызывала бурную реакцию со стороны радикально настроенной его части. Интеграционная политика властей зачастую не приносила ожидаемых результатов также из-за особенностей социальной структуры украинского населения: основная его масса принадлежала к бедным слоям и поэтому просто не могла воспользоваться теми благами, которые могло им предоставить гимназическое образование. Экономическое же положение страны не позволяло вкладывать значительные средства в социальные и культурные проекты, в том числе и в «волынский эксперимент» Юзевского: если в 1926 г. в ряде отраслей экономики Польши и наметилось оживление, то экономический кризис, начавшийся в 1929 г., заставил сокращать финансирование многих начинаний.

§ 3. Советская украинизация в восприятии украинцев Польши

Проводимый большевиками коренизационный курс вызвал пристальное внимание украинцев за рубежами УССР. Этому объективно способствовало привлечение части западноукраинской интеллигенции, готовой к сотрудничеству с советской властью, к украинизации в УССР. Чтобы придать авторитетность и полновесность своим украинизаторским усилиям, украинское руководство позволило еще в 1924 г. возвратиться на родину М. С. Грушевскому. С его помощью украинское партийное руководство демонстрировало внешнюю серьезность своих намерений в деле строительства национальной культуры и вносило раскол в ряды убежденных противников советской власти, прежде всего в эмигрантской среде.

В 1926 г. вернулся на Украину известный географ С. Л. Рудницкий, а в 1927 г. – признанный специалист по международному и государственному праву, истории юриспруденции М. М. Лозинский[380 - Рубльов О. С., Черченко Ю. А. Сталiнщина й доля захiдноукраiнськоi iнтелiгенцii 20-50-тi роки ХХ ст. Киiв, 1994. С. 33, 37.]. Вообще в период украинизации на родину вернулось немало галичан, особенно представителей творческой интеллигенции и инженерно-технических работников. Украинские специалисты А. С. Рублев и Ю. А. Черченко полагают, что речь шла о десятках тысяч выходцев из Западной Украины[381 - Там же. С. 28.]. В одном из писем М. С. Грушевский писал, что в УССР из Галиции переехало около 50 тыс. человек, некоторые с женами и семьями, молодые люди, мужчины[382 - Там же.]. Много галичан работало в аппарате Наркомпроса Украины. В Укрнауке работали М. И. Яворский, К. И. Коник, М. Л. Баран; ученым секретарем Наркомпроса были А. И. Бадан-Яворенко, а затем И. М. Зозуляк; личным секретарем Скрыпника был галичанин Н. В. Ерстенюк[383 - Там же. С. 42.].

Немало галичан было среди писателей, художников, артистов. Активно работал Союз революционных писателей «Западная Украина», объединивший около 50 литераторов и художников, выходцев из Западной Украины. До 1929 г. этот союз возглавлял С. М. Семко-Козачук, который в 1927–1929 гг. был также ректором Киевского института народного просвещения. В 1929 г. после возвращения из Канады союз возглавил М. Ирчан. Активными членами этой организации были В. Атаманюк, В. Гжицкий, Л. Дмитерко, Д. Загул, М. Гаско, В. Касьян, М. Козорис, Ф. Малицкий, М. Марфиевич, Я. Струхманчук, И. Ткачук и другие. Руководство союза располагалось в Харькове, а филиалы работали также в Киеве, Днепропетровске, Одессе[384 - Там же. С. 31.]. Среди актерской группы Государственного драматического театра «Березиль» также были уроженцы западноукраинских земель А. Бучма, И. Гирняк, М. Крушельницкий, С. Федорцева[385 - Там же. С. 32.].

В целом до конца 1920-х годов украинизация позитивно оценивалась и в западноукраинском обществе, и в украинской эмиграции. Она воспринималась как частичное осуществление национальных устремлений. Как отмечало львовское «Дiло», «при всей ограниченности теперешних украинизационных попыток, они имеют определенно позитивное значение». Украинизация, отмечалось далее, свидетельствует о силе украинского национального движения: «осуществление наших национальных идеалов реализуется хотя и медленным, но уверенным шагом»[386 - Рубльов О. С., Черченко Ю. А. Сталiнщина й доля захiдноукраiнськоi iнтелiгенцii 20-50-тi роки ХХ ст. С. 19–20.]. По мнению газеты, события в Советском Союзе вообще и в УССР в частности вызывают большую заинтересованность у западных украинцев, «которые знают очень хорошо, что судьба и будущее соборной украинской нации зависит от политических достижений и социально-экономического роста и культурного развития украинских масс там, на широких пространствах Большой Украины»[387 - Редакцiйна стаття у львiвському щоденнику «Дiло» «Інавгурацiйний виступ – з нагоди вступу на посаду консула СССР у Львовi Ю. Лапчинського 7 червня 1928 р.» // Украiна – Польща 1920–1939 pp.: З iсторii дипломатичних вiдносин УССР з Другою Рiччю Посполитою: Документи i матерiали. Киiв, 2012. С. 345.].

На настроения западноукраинской общественности оказали влияние два произошедших друг за другом события 1923 г.: признание Советом послов Антанты юридических прав Польши на Восточную Галицию и провозглашение в СССР курса на коренизацию. Как писал западноукраинский журналист и общественный деятель И. Кедрин-Рудницкий, украинское советофильство имело различные психологические и политические основания: «Огорчение после проигрыша освободительной войны-революции и поиск нового выхода из ситуации; глубокие чувства к родному краю, тоска по нему и поиск аргументов, которыми можно было бы оправдать перед самими собой и своими земляками свое возвращение на Украину под большевистской оккупацией; у галичан – ненависть к Польше, которая как будто автоматически говорила им смотреть на Россию, связывала политическое русофильство со сменой отношения к новой – большевистской власти на Украине; безграничная наивность, которая диктовала веру в то, что „большевики изменились“ и что это „изменение“ позволяет всем украинцам доброй воли работать в области культуры для блага Украины; просто бесхребетность, приспособленчество и жизненный оппортунизм, которые говорят людям идти по пути наименьшего сопротивления…»[388 - Кедрин I. Життя – подii – люди. Спомини i коментарi. Нью-Йорк, 1976. С. 97.].

При общем положительном настрое широких слоев западноукраинского населения различные политические силы восприняли украинизацию по-разному. Позитивно оценила переход к украинизации Коммунистическая партия Западной Украины, что было вполне естественно ввиду ее теснейшей идейной и материальной зависимости от ВКП(б). Советофильских позиций придерживалась Западноукраинская национальная революционная организация (ЗУНРО), образовавшаяся в середине 1925 г. в результате раскола УВО. В ее состав вошли сторонники президента ЗУНР Е. Петрушевича. Основной акцент ЗУНРО делала на борьбе против польского государства и украинцев-полонофилов. В 1928 г. в «Украiнському революцiонерi» появился цикл статей о Советской Украине. В них говорилось, что на место Российской империи пришел Советский Союз, в котором УССР является украинским государством, «а не какой-то русской, московской или, как некоторые говорят со злобой, большевистской колонией»[389 - Соляр I. Я. Радянофiльство у Захiднiй Украiнi // Украiнський iсторичний журнал. 2009. № 1. С. 56–57.]. Украинская партия труда, созданная в 1927 г., также отмечала, что Советская Украина является достижением освободительной борьбы украинского народа, осуществлением его стремлений, основой для достижения политической цели украинского народа, добиться которой можно будет путем «перестройки этого государства и объединения с ним прочих украинских земель»[390 - Там же. С. 57.].

Украинская социал-демократическая партия на страницах своего еженедельника «Вперед» также отзывалась об украинизации одобрительно, тогда как Украинская радикальная партия (УРП), переименованная в 1926 г. в Украинскую социалистическую радикальную партию (УСРП), расценила политику большевиков как тактический шаг, рассчитанный на закрепление власти над стремившейся к независимости Украиной. В партийном печатном органе – газете «Громадська думка» – помещалось много перепечаток из советской прессы об украинизации, в комментариях к ним подчеркивалось отсутствие реальной политической автономии УССР, финансовая зависимость Харькова от Москвы. Газета отмечала также рост политической сознательности и силы «украинского трудящегося народа, его стремления к полной независимости от Москвы», что и вынудило большевиков пойти на уступки и ввести украинизацию[391 - Чумак В. М. Ставлення захiдноукраiнських полiтичних партiй i органiзацiй до полiтики украiнiзацii в УСРР у 1920-х – на поч. 30-х рр. // Науковi записки Інститута полiтичних i етнонацiональних дослiджень. 2001. Вип. 13: Схiд i захiд Украiни: проблеми еднання. С. 188–189.]. Так, в резолюции съезда партии в феврале 1925 г. отмечалось, что «тактика украинизации московских комиссаров» была вынужденной, обусловленной борьбой украинского крестьянства и рабочего класса, ее цель – «найти легкую дорогу к украинским крестьянам и их труду», а не передача власти украинским крестьянам и рабочим. В резолюции говорилось также о закреплении «реакционной власти в руках кучки московских коммунистов и маскирующихся под украинскую окраску чужаков»[392 - Украiнська радикальна партiя про радянську владу на Украiнi // Нацiональнi процеси в Украiнi: iсторiя i сучаснiсть. Документи i матерiали. Ч. 2. С. 54.].

Украинское национально-демократическое объединение в своей оценке украинизации сначала отмечало ее позитивное значение в деле продвижения украинской советской государственности к полной независимости, однако позднее стало называть украинизацию формальной и пропагандистской и полагало использовать ее в чисто тактических целях для укрепления украинского национального сознания. Так, тезис об украинской советской государственности как этапе к полной государственной независимости Украины был включен в платформу УНДО. В обращении ЦК партии к населению от 12 июля 1925 г. говорилось, что партия не может одобрить существующий на Советской Украине диктаторский режим, однако признает Советскую Украину важным этапом украинской государственности и верит, что под напором сознательных украинских масс эта государственность будет способствовать осуществлению всеобщих устремлений украинской нации. В программу партии, одобренную в ноябре 1926 г., этот тезис не был внесен, но в резолюции говорилось, что украинский народ в Польше ориентируется на ту национальную силу и те национальные успехи, которые растут над Днепром[393 - Чумак В. М. Ставлення захiдноукраiнських полiтичних партiй i органiзацiй до полiтики украiнiзацii в УСРР у 1920-х – на поч. 30-х рр. С. 189–190; см. также: Програма i резолюцii другого народного з’iзду Украiнського нацiонально-демократичного об’еднання // Украiнська суспiльно-полiтична думка в ХХ ст. У 3 т. Сучаснiсть, 1983. Т. 2. С. 172–183.].

В мае 1927 г., после того, как широкую огласку получило «дело Шумского», появилась специальная брошюра УНДО по поводу отношения к УССР. Коммунистическая власть на Украине, по мнению партии, не являлась национальной, коммунистическая партия управляет Украиной при помощи силы, дерусификации пролетариата не проводится, а украинизация носит формальный характер. В то же время УНДО признавало, что своей постановкой национальной проблемы в международном масштабе коммунисты скрепляют чувство единства в украинском народе. Поэтому украинизация представляет ценность для западноукраинского общества: она давала возможность развиваться украинскому национальному самосознанию[394 - Там же. С. 190–191; см. также: Мудрий В. Наше вiдношення до Радянськоi Украiни: Вiдбиток з «украiнського нацiонального календаря». Перемишль, 1927.].

Решительно негативную оценку давали украинизации украинские консервативные круги. Например, идеолог украинского монархизма В. Липинский суть украинизации видел в стремлении большевиков навязать под прикрытием украинского языка свои «московско-интернациональные политические устремления». В своих «Письмах к братьям-хлеборобам» (1924) он выступал против порожденных украинизацией иллюзий о «давлении снизу» украинской национальной стихии. Инициатором украинизации, по мнению Липинского, был «полуграмотный слой современных „верных малороссов“, который стремится всеми силами в коммунистическую власть» и «думает, что „украинский язык“ прикроет его примитивную некультурность»[395 - Липинський В. Листи до братiв-хлiборобiв. Про iдею i органiзацiю украiнського монархiзму. Нью-Йорк, 1954. С. 446–447; Чумак В. М. Ставлення захiдноукраiнських полiтичних партiй i органiзацiй до полiтики украiнiзацii в УСРР у 1920-х – на поч. 30-х рр. С. 191–192.]. Другой представитель консервативного направления в украинском движении, В. Кучабский, в работе 1925 г. «Большевизм и современные задачи украинского Запада» подчеркивал, что украинизация инициирована «сверху» и доказывает «не нашу силу, а наше бессилие»; задача украинизации, белорусизации и т. п. – остановить кристаллизацию «немосковских наций» в политические, свести их к уровню «культурных наций». Цель украинизации – свести украинский народ к уровню национально-пассивной этнографической массы, которая сохранит не только свой устный, но и письменный язык. Полонизация не в силах уничтожить украинскую нацию, писал Кучабский, «она может лишь внести коррективы в украинско-польское этнографическое размежевание». Большую опасность представляет советская политика: как писал Кучабский, «„украинизирующий“ большевизм уничтожает сам чувство индивидуальности украинской нации, замещая его чувством интернациональной солидарности». Поэтому, считал Кучабский, украинский Запад должен бороться с ориентацией на Советскую Украину и стать центром всеукраинского государства[396 - Кучабський В. Большевизм i сучаснi завдання украiнського Заходу. Нацiонально-полiтичнi замiтки. Львiв, 1925. С. 64–65, 118–125; см. также: Кучабський В. Большевизм i сучаснi завдання украiнського Заходу // Украiнська суспiльно-полiтична думка в ХХ ст. Т. 2. С. 107; Чумак В. М. Ставлення захiдноукраiнських полiтичних партiй i органiзацiй до полiтики украiнiзацii в УСРР у 1920-х – на поч. 30-х рр. С. 192.].

Непримиримые позиции в отношении Советской Украины и ее национальной политики занимали и украинские националистические организации, рассматривавшие украинизацию в качестве средства деморализации нации. Один из теоретиков украинского национализма Ю. Вассиян назвал украинизацию «дьявольски разумным шагом», который наносит удар по наиболее чувствительному месту «самовлюбленного украинского сентиментализма», поскольку дает ему «его дорогую культуру». Сведение культуры к быту ведет к культурной зависимости от политического врага[397 - Чумак В. М. Ставлення захiдноукраiнських полiтичних партiй i органiзацiй до полiтики украiнiзацii в УСРР у 1920-х – на поч. 30-х рр. С.].

§ 4. «Дело Шумского» на Советской Украине и реакция украинских коммунистов в Польше

В Украинской ССР активное проведение украинизации началось после назначения на пост генерального секретаря ЦК КП(б)У верного приверженца Сталина Л. М. Кагановича весной 1925 г. Однако уже вскоре появились и недовольные темпами ее проведения. Активный сторонник украинизации, нарком просвещения УССР А. Я. Шумский считал, что генеральный секретарь КП(б)У уделяет этому вопросу незаслуженно мало внимания, придает украинизации формальный характер. Особую озабоченность Шумского вызывала роль пролетариата УССР в решении национального вопроса: «Имея полную возможность обеспечивать свои культурные запросы по-русски, русские рабочие должны в то же время принимать активное участие и в украинском общественно-культурном строительстве»[398 - РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 135. Л. 21, 30.]. По мнению Шумского, украинизация пролетариата на Украине способствовала бы «смычке» его с крестьянскими массами и нейтрализации воздействия на эти массы «буржуазной интеллигенции». Кроме того, Шумский считал явно недостаточными темпы украинизации партии, обращал внимание на низкую численность украинцев в партии.

Весной 1926 г. вопрос об украинизации активно обсуждался ЦК КП(б)У. Украинское Политбюро обращалось к этому вопросу сначала 19 марта[399 - ЦДАГОУ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 85. Л. 25.], а затем 2 апреля[400 - Там же. Л. 36–37.]. Эти заседания показали, что единого мнения по поводу дальнейшей украинизации нет. Каганович был против принудительной украинизации пролетариата, что вызывало яростные возражения Шумского[401 - Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923-1939. М., 2011. С. 137.]. Каганович подчеркивал: «Мы не можем насильственно украинизировать русских рабочих». Украинское политбюро 2 апреля единогласно утвердило это положение. Шумский не соглашался: он считал, что эта формулировка окажет негативное воздействие на политику украинизации[402 - Васильев В. Полiтичне керiвництво УРСР i СРСР: динамiка вiдносин центр-субцентр влади (1917–1938). Киiв, 2014. С. 150.], в связи с чем решил апеллировать к Сталину. 20 апреля 1926 г. Сталин принял делегацию КПЗУ, в составе которой был и Шумский[403 - Панчук М. I. «Нацiонал-ухильництво». Анатомiя проблеми // Маршрутами iсторii. Киiв, 1990. С. 221–222; На приеме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И. В. Сталиным (1924–1953). М., 2008. С. 24.]. В личной беседе с генеральным секретарем (по словам Сталина, она длилась «часа два с лишним») украинский нарком высказал свое недовольство положением на Украине и предлагал исправить положение с помощью кадровых перестановок. Шумский настаивал, что «украинизация идет туго, на украинизацию смотрят как на повинность, которую выполняют нехотя, выполняют с большой оттяжкой», «рост украинской культуры и украинской интеллигенции идет быстрым темпом, что ежели мы не возьмем в руки этого движения, оно может пойти мимо нас», и предлагал провести украинизацию «прежде всего в рядах партии и среди пролетариата». Свои кадровые предложения Шумский обосновывал тем, что во главе движения «должны стать такие люди, которые верят в дело украинской культуры, которые знают и хотят знать эту культуру, которые поддерживают и могут поддерживать нарастающее движение за украинскую культуру»[404 - Сталин И. В. Тов. Кагановичу и другим членам ПБ ЦК КП(б)У // Сталин И. В. Сочинения. Т. 8. М., 1948. С. 149–150.]. Шумский предлагал заменить Кагановича на В. Я. Чубаря, а председателем украинского Совнаркома сделать Г. Ф. Гринько[405 - Там же.].

Сталин решил сыграть роль «третейского судьи» и направил 26 апреля 1926 г. письмо «Л. М. Кагановичу и другим членам ПБ ЦК КП(б)У». Московскому генсеку не было резона тасовать Политбюро, в роли главы украинской парторганизации ему был необходим именно лично преданный Каганович. Это обстоятельство сыграло решающую роль в судьбе Шумского.

Сталин подверг резкой критике его позицию, особенно требование украинизировать пролетариат. «Нельзя заставить (здесь и далее выделено Сталиным. – Е. Б.) русские рабочие массы отказаться от русского языка и русской культуры и признать своей культурой и своим языком – украинский, – писал Сталин. – Это противоречит принципу свободного развития национальностей»[406 - Там же. С. 151.]. В этом же письме было указано на «теневые» стороны «нового движения на Украине за украинскую культуру и общественность»: «Тов. Шумский не видит, что при слабости коренных коммунистических кадров на Украине это движение, возглавляемое сплошь и рядом некоммунистической интеллигенцией, может принять местами характер борьбы за отчужденность украинской культуры и общественности от культуры и общественности общесоветской, характер борьбы против „Москвы“ вообще, против русских вообще, против русской культуры и ее высшего достижения – против ленинизма»[407 - Там же.].

Сталин предупреждал членов Политбюро ЦК КП(б)У, что увлекаться украинизацией нельзя и что она должна носить прежде всего большевистский, советский характер. «Прав т. Шумский, утверждая, что руководящая верхушка на Украине… должна стать украинской. Но он ошибается в темпе. <…> Он забывает, что чисто украинских кадров не хватает пока для этого дела»[408 - Там же. С. 152.].