Школа гетер-2

– Дорос, – пробормотала Нофаро. – Какое красивое имя…

Лаис бросила внимательный взгляд на подругу, но та смотрела только на новорожденного, а глаза ее были полны слез.

– Подержи его, – сказала Лаис, – а то у меня руки в крови.

Нофаро взяла ребенка, коснулась губами окровавленной головки – и прижала мальчика к груди.

Лаис оглянулась на роженицу. Она лежала неподвижно, и Мавсаний поправлял ее вытянутые вдоль тела руки. В сгибе правого локтя мелькнула овальная темная родинка.

Мавсаний поднял голову:

– Она умерла, госпожа.

И вдруг отвернулся, плечи его затряслись.

– Вот так же и я появился на свет, – пробормотал он едва слышно, и в голосе его слышались слезы. – Добрая женщина вынула меня из чрева умирающей матери. Имени спасительницы моей я не знаю, но всю жизнь благословляю ее. Так и тебя будет благословлять этот ребенок!

Лаис печально смотрела в лицо рабыни. Черные, запыленные, небрежно остриженные волосы обрамляли голову и прикрывали бледный лоб, черты были тонкими, красивыми, да и сложением она отличалась изящным. Глаза были окаймлены длинными ресницами, на правом виске темнели две маленькие родинки.

Сейчас, с опавшим животом, тоненькая, маленькая, она казалась совсем девочкой. Смерть стерла следы страданий с ее лица, только рот был еще чуть искривлен, но казалось, она пытается улыбнуться тому, что открылось ей за порогом избавления от земных мучений.

Лаис задумалась. Почему-то показалось, будто она уже видела эту юную женщину раньше. Но ведь она в Мегаре со вчерашнего вечера и никого еще не успела тут увидеть и узнать…

Может быть, эта маленькая рабыня некогда жила в Коринфе и Лаис где-то случайно встретила ее? Какие превратности судьбы привели бедняжку в рабство? Она жертва войны? Похитителей? Врагов? Есть ли у нее семья, жива ли родня? Где ее муж, отец этого младенца? Погиб? Или ищет жену по всему свету?..

А впрочем, какое это имеет теперь значение? Бедняжка покинула мир своих страданий…

– Умерла? Вувоса умерла?! – послышался возмущенный вопль, и Олкиппа нависла над трупом как стервятник. – А кто же понесет домой мою корзину?! И кто позаботится о том, чтобы эту безродную тварь перенесли в нашу усадьбу?! Нашла время умирать!

По тощему лицу Олкиппы заструились слезы:

– И вот еще горе на мою голову! Этот младенец! Лучше бы он умер во чреве матери! Теперь мне платить двойной налог в казну! Сущее разорение с этими рабами! Корми их, пои, да еще плати за их смерть![54 - В описываемое время в некоторых полисах и городах Аттики законы по отношению к рабам были относительно гуманны. Господин мог наказывать раба по собственному усмотрению, но не имел права убить. Погребением рабов должны были заниматься их хозяева. Городские власти предписывали отвозить умерших рабов в особые, отведенные для этого места, где их складывали в одну яму, и, когда она наполнялась, забрасывали ее камнями или засыпали землей. Хозяева были должны платить налог на похороны и еще один, особый, – если раб, безразлично, взрослый или ребенок, умирал из-за жестокого обращения с ним, причем этот налог был достаточно велик.]

Мавсаний при этих словах вскочил, сжимая кулаки, но Лаис утихомирила его властным жестом.

– Муж побьет меня за такое расточительство! – причитала Олкиппа.

Лаис посмотрела на Нофаро, прижимавшую к себе притихшего ребенка и что-то мурлыкавшую над ним.

Почувствовав ее взгляд, подруга подняла голову. Подруги посмотрели в глаза друг другу, и Нофаро понимающе кивнула.

– Это слуги госпожи Роксаны, приехавшей недавно из Коринфа, – сказала она, указывая на Мавсания и Лаис. – Если тебе угодно, они займутся погребением твоей рабыни. Деньги на уплату двойного налога тебе даст мой муж.

– Двойного? – растерянно хлопнула глазами Олкиппа. – Но ребенок остался жив…

– Ребенка я заберу, – твердо сказала Нофаро. – Он будет жить в моем доме как мое родное дитя.

– Но я могу продать его тебе, – заикнулась Олкиппа.

– Нет! – покачала головой Нофаро. – Тогда он будет считаться рабом. Если же ты отдашь его в обмен на налоги и хлопоты по погребению, я никому не расскажу, что эта бедняжка умерла от того, что ты заставляла ее тащить тяжеленную корзину, хотя видела, что она вот-вот родит! Ты ударила ее, она упала… Если об этом прознают, тебе придется заплатить еще и пеню за жестокое обращение.

Олкиппа заломила руки и залилась слезами:

– Тогда муж точно меня убьет! Я согласна, согласна, забери его! Но только пусть они, – дернула она подбородком в сторону Лаис и Мавсания, – вдобавок ко всему отнесут ко мне мою корзину!

И Олкиппа неуклюже заковыляла по дороге, то и дело всплескивая руками и всхлипывая.

– Неси Дороса к кормилице, – сказала Лаис подруге, улыбаясь. – Мальчишка тебя проводит!

Нофаро бросила на нее сияющий взгляд – и ринулась догонять лохматого мальчишку, который нетерпеливо топтался на взгорке.

Галера Клеарха Азариаса

…Когда лодка, в которой сидели Лаис и Мавсаний, причалила к борту галеры, стоявшей на якоре близ Минои, сверху немедленно была сброшена веревочная лестница.

– Позволь мне взобраться первым, госпожа, – сказал Мавсаний. – Потом я втащу твои вещи, а затем поднимешься ты.

– Ты все так же намерен меня сопровождать? – в который раз спросила Лаис.

И Мавсаний в который раз кивнул и с прежней твердостью ответил:

– Такова воля моего господина.

В Мегару гонец Артемидора привез два письма. Одно предназначалось Лаис и было от Клеарха, другое – Мавсанию от его господина. Оказывается, в своем письме Артемидор приказал Мавсанию сопровождать Лаис в Эфес.

Когда об этом стало известно Дарею и Нофаро, они искренне обрадовались. Несмотря на то, что они теперь были всецело поглощены заботами о маленьком Доросе, который, конечно, сделал их жизнь более беспокойной, но в то же время наполнил ее тем чистым счастьем, которое могут привнести в дом только невинные младенцы, – несмотря на это, они оба очень тревожились о Лаис, которой придется пуститься в дальний путь совсем одной.

А Лаис, напротив, стало тревожно… Но не стоило ожидать, что Мавсаний воспротивится приказу обожаемого господина, особенно после того, как был столь великодушно им прощен! Он скорей решился бы горло себе перерезать своим спрятанным в поясе ножом, чем ослушается Артемидора.

– Кажется, неприступный красавец в тебя влюбился, – хихикнула Нофаро, которой Лаис, конечно, рассказала обо всей этой истории. – Видишь, как он о тебе заботится! Сначала дал тебе своего лучшего слугу помочь добраться до Мегары, а теперь и в Эфес его отправляет!

– А мне кажется, Артемидор просто видеть этого Мавсания не хочет. Может, боится, что тот его снова в чем-то предаст, – буркнул Дарей, который имел о случившемся свое мнение. – Я бы такого человека рядом больше не потерпел!

Подруги незаметно переглянулись, вспомнив, как Дарей заявил, что не мог бы любить ребенка, рожденного Нофаро от другого мужчины. Для него это было бы таким же предательством… На счастье, появление Дороса на свет не было омрачено никакими сомнениями, поэтому Дарей радостно принял его и частенько уверял, что видит в этом промысел небес: чтобы у него, Дарея, появился приемный сын, которого зовут Дорос, что означает дар!

Что бы там ни было на уме у Артемидора, верный Мавсаний безропотно покорился воле обожаемого господина. И вот Дарей поздней ночью сам повез на лодке Лаис и старого раба к Миное.

Мавсаний все время пути угрюмо молчал и лишь иногда тяжело вздыхал. Конечно, несмотря на его покорность, ему совсем не хотелось отправляться в Эфес… Лаис только надеялась, что Артемидор не приказал Мавсанию торчать рядом с ней во все время ее изгнания! Однако когда она пыталась выспросить, скоро ли Мавсанию предписано вернуться в коринф, старый раб отвечал, что должен получить на сей счет особый приказ.

И вот они приблизились к борту галеры, стоящей на якоре близ Минои. Весла были подняты, однако никто из гребцов не свешивался через борт, не наблюдал за прибытием пассажиров.

Только один человек, стоявший наверху, – в темноте его лицо было неразличимо, – опустил веревочную лестницу, и Дарей, поймав, натянул ее, чтобы Мавсанию было удобнее карабкаться.

Тот оказался очень проворен и вскоре, сбросив веревку, крикнул сверху:

– Давай вещи!

Лаис привязала свои узлы.