Лан-Эа, властитель небес. Том первый

– Что случилось с вами? – прозвучал с ощутимым беспокойством голос мужчины и мне так захотелось узнать его имя, чтобы в конце своей жизни, которая вот-вот завершится вспомнить того последнего с кем я так долго разговаривал. – Меня зовут Ларса-Уту, я прабха планеты Пятнистый Острожок, системы Медуница, Галактики Сварга, – внезапно отозвался он, отвечая на мой вопрос так, что я понял, свои пожелания, даже не заметив, высказал вслух.

– А меня зовут Истом, – кряхтя от боли и все еще прижимая к груди ладони, отозвался я, ощущая как боль теперь сконцентрировалась под правой лопаткой и стала рывками пульсировать. – Хотя я не люблю это имя… Но меня все равно никто так не зовет, ибо я живу один. Родители мои умерли, а сродники выгнали, потому что я урод… И вообще, я скоро умру так, как убегая от них, был ранен в спину. И боль эту чувствую аж и теперь.

Ларса-Уту сейчас шагнул ко мне ближе и опустился на присядки, хотя с его параметрами фигуры, даже будучи сознанием, сие было сложновато сделать. Потому он наблюдаемо для меня вроде как качнулся, а потом подо мной также ощутимо завибрировала сама почва.

– Послушайте меня внимательно, Истом, – очень нежно произнес прабху и рука его, качнувшись в мою сторону, ощутимо легла на голову, ровно огладив. Посему я почувствовал тепло исходящее от нее, вроде это вернулась моя мать, единственно любящее меня существо. – Сейчас вы должны вернуться к своему телу и попытаться продержаться, – продолжил он, – попытаться выжить, даже вопреки вашей боли и полученной раны. Отлежитесь в своем жилище…

– Норе, – хмыкнув, перебил я его и опять застонал от боли в спине, словно рвущей там, что-то по всей ее поверхности и ощутимо расходящейся во все стороны. – У меня нет жилища, я живу в пещере на горном склоне, в глубокой, узкой норе… – дополнил я, и, в голосе моем прозвучало огорчение. Осмысление того, что я, наконец-то, встретил кого-то хорошего, да только, слишком, поздно. – И я не умею уходить… приходить… это происходит не зависимо от моего желания, – досказал я и закрыл глаза, словно погасив в них яркость, оставив там лишь тьму.

– Я пришлю к вам помощь, вмале… вмале. Вы только продержитесь, сие время, даракаш, – все с той же нежной мелодичностью сказал Ларса-Уту, будто лаская меня последним словом…

Да только это было последнее, что я смог услышать, воспринять, оно как в следующее мгновение темное пространство перед моими глазами пошло зябью, и меня в нем качнуло, а после и вовсе срыву бросило.

Глава четвертая

Я закашлял, сразу шевельнув руками, ногами, повернув голову, не успев толком понять, где нахожусь или ощутить собственное тело. И тотчас во рту у меня на смену кисловатому запаху травы планеты Невель пришел кровавый привкус, испытываемый мною на Земле, а из разошедшихся в разные стороны губы на черно-бурую почву, покрытую мелкой, гладкой галькой, плеснулся кроваво-серебристый плевок. Он почитай толком, не оторвался от моего длинного, узкого языка, расщепленного на кончике, да так, и, повис, едва покачиваясь, касаясь ближайшего окатыша собственной округлой верхушкой. Одначе от сего покачивания немного погодя, сорвался с моей нижней губы, перетек вниз, и, плюхнувшись на камешек, замер на нем, продолжив поблескивать своими красно-серебристыми переливами.

После путешествия я приходил в себя не сразу, какое-то время не в силах почувствовать собственное тело. Впрочем, данное состояние длилось не так долго, и, уже вмале я вновь мог совладать с собственным земным телом, сначала поднявшись и сев, после, коль то было необходимым, убежать.

Относительно времени нахождения на Невель и отсутствия на Земле… Мне всегда казалось, что на обеих планетах оно течет по разному, ибо пробыв на Невель, как мне казалось не более часа, двух, я возвращался на Землю, когда там уже ночь сменяла день.

Я знал, что в системе Паньгу четыреста пятьдесят восемь суток составляют лето, а в сутках в свой черед двадцать восемь часов, кои делились на минуты, секунды и более мелкие части времени. Но мне не то, чтобы лень, просто было некогда соотнести сие время с планетой Земля, абы там, в отличие от Невель, целью моей оставалось простое выживание.

По этой причине и сейчас я не сразу понял, какое время отсутствовал, где нахожусь… Однако мгновенно осмыслил, что уже вернулся на Землю. Поелику, не мешкая, закрыл пускающий кровавую слюну рот, дабы не выплескивать и далее, то самое, что могло навредить в целом живым созданиям планеты.

Да только вопреки моим прежним возвращениям в этот раз я почему-то совсем не чувствовал собственные ноги, и спину, вроде их оторвали. И если в районе спины онемение постепенно отступало под жгучей, дергающей болью, то нижние мои конечности самоочевидно даже не пытались дать о себе знать. Хотя я и пытался ими шевельнуть.

Такое чувство… словно меня наполовину укоротили было впервые со мной. Посему я уперся саднящими от боли ладонями в землю и совсем немножко приподняв верхнюю часть тела и голову, оглянулся. И тотчас позади себя увидел узкое отверстие, через которое проникал голубовато-серый свет, а сама земля наблюдалось присыпанной легчайшим белым пушком выпавшего снега, слегка нагнавшего и мои вытянутые ноги.

Боль сейчас, когда я вот так приподнялся на руках, окатила мою спину, ударила в правое плечо и даже нижнюю челюсть, а потом плеснулась в ранее не чувствительные ноги, выскочив, словно из пяток. И тотчас меня пробил пот, обильный и точно горячий, так что стало жарко, душно, невозможно вздохнуть и выдохнуть. А режущие, или, скорее всего, рвущие, что-то внутри всей поверхности спины боли и жгуче-стреляющие в обеих ногах подтолкнули меня к действию. Посему я резко поднялся на ноги, чего никогда не делал после возвращения, давая всегда себе возможность отлежаться, и срыву шагнул вперед. Понимая, что если сейчас не дойду до своей норы, не смогу сделать это спустя время.

Мне, впрочем, пришлось пригнуть голову, согнуть спину, дабы не напороться на низкий потолок пещеры. Ибо по ее размерам, вряд ли можно было толковать о чем-то большом, лишь об узкой и сжатой щели, не более того. Ноги, однако, при каждом шаге ощутимо были не моими. Одеревеневшие, утратившие гибкость, а посему я и не шел, а будто наталкивался на них при каждом шаге. Очень сильно стала болеть голова, а шум, в ней, усилившись, стал перемешиваться с удаленной капелью воды, сочившейся с потолка. Столпообразные наросты, натекшие с потолка, вначале пещеры постепенно сходились с теми, что поднимались с пола, местами образуя большущие глыбы камня, похожие, на наставленные внутри бревна, меж коими стало сложно пройти. Каменный пол тут был покрыт множеством более низких и толстых в основании каменных образований, будучи достаточно гладким с коричневатым отливом. Я порой любовался этими удивительными образованиями, не всегда свисающих в виде конусов, труб, порой формирующих утолщения и всевозможные наросты.

Обаче сейчас думал только о том, как бы поскорей добраться до своей норы, переступая по достаточно влажному полу, придерживаясь за отдельные столбы. Я шел наверняка, ибо не просто в четкости помнил все столбы, рисунки на них, неровности, но и прекрасно видел, хотя для всех иных людей, тут стлалась тьма.

И в этом я был также убежден.

Так как некие из моих сродников, в свой срок, пытаясь меня догнать, всяк раз, загоняя в пещеру, вмале оставляли данные попытки, стоило им только пройти по ней пару-тройку шагов.

В норе, как и в целом в пещере, не только возле стен, таких же неровных, бледно-бурого цвета и вроде пупырчатых по всей протяженности, но и около пола, потолка курился густоватый пар, а сам волглый воздух, ощущался тяжелым. Поелику сродники мигом начинали громко кашлять и задыхаться. Я же только переставал дышать носом, широко открывая рот и делая более частые вздохи, и выдохи, с легкостью справлялся с той тяжестью воздуха. Я и сейчас открыл рот, только не смог сделать и пары резких вздохов, как тягостно закашлял, и тотчас мне на губы плеснулась кровь. И острая прерывистая боль обожгла спину, грудь и словно ударила в голову так, что от слабости я остановился и на чуточку, ровно потерял ориентир в пространстве. Легкий кровавый туман застлал мне глаза, и тотчас явилось понимание, что мне, пожалуй, стоит поторопиться, чтобы дойти до норы.

Я вновь сошел с места, еще ниже пригнул голову, выплевывая изо рта сгустки крови, видя все в тумане и продолжая настырно идти. Потолок с каждым моим шагом становился ниже, а каменные столбы смыкали и самую малость прохода, вскоре, как я об этом знал, завершаясь натечной, ровной стеной. Я впрочем, протиснувшись через два плотно придвинувшихся друг к другу образования, шагнул влево, и, немедля, присел на корточки, вновь тягостно качнувшись вперед-назад, и теперь уже протянув руку, уперся в саму стену. Точнее даже в нависающую неровную, ступенчатую кромку над круглой дырой, вход в которую можно было осуществить, лишь опустившись на карачки.

Я еще немного посидел, стараясь прочистить наблюдение для глаз от плывущей дымчатости, будто истончаемой моими глазами, а после опустился на четвереньки, и, вновь пригнув голову, полез вперед.

Эту пещеру мне в свое время показала мама… Мы часто сюда приходили, уж я и не знаю, что ее сюда тянуло, и что она хотела тут найти, сие она мне не пояснила. Но всякий раз мама останавливалась в ее проходе, просила меня осмотреть саму пещеру, очевидно, зная, что я хорошо вижу во тьме. Позднее я, как-то уходя от погони, нашел в ней этот узкий проход, который заканчивался округлой норой, низкой, но притом вельми широкой. В этой норе было всегда тепло, зимой ли, летом ли… Словно в ней поддерживалась определенная температура изнутри.

Вот и сейчас миновав на четвереньках узкий лаз, я очутился в своей норе, и, сразу взяв немного влево, повалился на лежанку, сооруженную из нескольких шкур. Упав сразу на грудь и прижавшись лицом к горьковато-смрадной козлиной шкуре, не выделанной, а украденной мною у родни совершенно недавно, и все еще хранящей запах животного ее носившего. Глаза мои тотчас сомкнулись, а боль в спине, прямо-таки, вывернула мне шею, слегка даже загнув направо и голову так, что до этого тьма с какими-то яркими, цветными пятнами, превратилась в плотную черноту.

Наверно, я потерял ориентацию, лишился чувств, ибо, когда пришел в себя почувствовал онемение в груди и словно руках. Потому медленно принялся переворачиваться на левый бок, помогая себе правой ладонью, и слегка опираясь на левый локоть, ощущая жжение по всей ее поверхности и резкую боль пронизывающую спину то слева, то справа, а после ударяющуюся в ноги, руки, шею и даже голову. Ощущение холода в пальцах на руках и ладонях, слабость, сильный голод, и мощный жар, точно пылающий в груди, все указывало на то, что продержаться долго я не смогу… Я вдруг вспомнил встреченного мною на Невель Ларса-Уту, прабху планеты Пятнистый Острожок, системы Медуница, Галактики Сварга. Я увидел его каплевидное лицо (видимо сознание в точности сохраняло черты тела) с прямым маленьким носиком, двумя крупными синими глазами, непонятно так залегающими не вдоль надбровных дуг, а поперек, большими, толстыми светло-красными губами и черной полосой расчертившей его голубую кожу. И вспомнил его последние слова… последние слова, сказанные мне перед смертью:

– Я пришлю к вам помощь, вмале… вмале. Вы только продержитесь, сие время, даракаш…

Сие время… Какое время я могу продержаться, да и зачем? Кто и как, сможет сыскать меня под землей, в норе, в каких-то горах явственно огромной по своим размерам и все пока живой планеты Земля.

– Нет смысла бороться, – негромко сказал я… оно, как ощущая слабость и постоянную боль, боялся говорить громче, и тем ее усугублять. – Стараться выжить, продержаться, поелику ты, Ларса-Уту, меня не найдешь. Не сумеешь помочь… Если бы раньше я встретил тебе. Я мог бы продержаться, а теперь… Одни мучения…

Не знаю, было ли что-либо после смерти…

Остается ли после гибели тела, что-либо касаемо тебя, такое как сознание…

Я этого не знал.

Впрочем, сейчас мне очень захотелось, чтобы после смерти тела, осталось мое сознание, которое отправилось на планету Пятнистый Острожок, системы Медуница, Галактики Сварга и увидело прабху Ларса-Уту, к коему я внезапно так проникся чувством тепла.

Теперь я замер на левом боку, все еще поддерживая себя правой ладонью и точно уперев в подстилку левый локоть, когда меня внезапно качнуло… Качнуло сперва вперед, потом назад и я, так-таки, не удержавшись свалился на спину. Острая, невыносимая боль точно меня вновь пронзили стрелой, ударила не только в районе воткнутого дротика, под лопаткой, но и ниже, отчего я закричал. А в глазах у меня, кажется, мигнули зараз все виденные мною когда-либо звезды, и, я опять лишился чувств.

Глава пятая

В этот раз, открыв глаза, я увидел слегка закругленный и тут с желтоватым, как и стены, отливом потолок, и сразу понял, что лежу на спине. Потому как совсем ее не чувствовал, теперь горело все мое тело, и особенно руки, ноги. Я даже не решился чем-либо двинуть, ибо у меня не было сил и желания, словно из моего тела их напрочь высосали, оставив лишь твердую, высохшую и уже не нужную оболочку. Сейчас особенно сильно воспринималась напитанная и ставшая твердой, как корка, шкура, что облегала мою спину, видимо, после того как я упал на нее, из раны вновь потекла кровь. Губы, были покрыты той же коркой, впрочем, ее вкус ощущался горьковатым. Но самым непонятным оставалось то, что впервые в норе я дышал не ртом… и, пожалуй, что не носом… А вроде как саднящими ладонями… Или это мне просто так казалось.

Внезапно нора опять ощутимо вздрогнула, слегка качнув мое тело на полу. Но в этот раз не так сильно, не больно для меня, а миг спустя закругленная часть потолка почти в самой середине наблюдаемо качнувшись вниз, проложила по своей поверхности множество тончайших трещин, вроде как выскочивших из единого центра. Еще не более моего вздоха, который я теперь осознанно сделал носом, и из того центра в потолке выбился, упав вниз, тонкий луч бело-желтого света, словно дневного, пущенного в мою нору заглянувшим солнцем. Конец луча упал прицельно на пол и вроде растекся по нему тончайшей, белой дымкой, дотянувшейся, кажется, и до меня, одновременно, сформировав такую же дымку, только желтоватого света на потолке.

Нора моя вновь сотряслась, еще нежнее, легче колыхнув меня на полу, а на потолке под желтоватой дымкой тонкие трещины стали превращаться в широкие разрывы. Стены пещеры не просто сотряслись, а ровно застонали, и вслед того послышался свист сопровождаемый каким-то скрипучим звуком. И тот же миг с потолка вниз стали осыпаться, откалываясь от разрывов, отдельные куски породы, мельчайший песок, да только они не успели толком упасть на пол (всего только надавили на желтоватую дымку света), как сразу принялись вращаться по кругу, захватывая в свой вихрь все больше и больше распадающегося на части потолка. Вместе с тем вращением куски породы сталкивались между собой и точно уменьшались в размерах, созерцаемо для меня превращаясь в мельчайший окатыш, а то и песок. Вскоре, который также заметно стал уноситься в расширившийся разрыв, в свой черед, пустивший ко мне в нору бело-желтый густой поток света. Степенно снимающийся верхний слой, вероятно, улетал наружу, ибо также видимо для меня сам потолок вроде, как принялся, непрерывно трескаясь, удаляться от меня.

Звенящий свист, сопровождаемый несильным скрежетом, хрустом, вмале сменился на легкую вибрацию. А желтоватая дымка, опять же медленно приподнимающаяся надо мной и словно удаляющая сам потолок норы, вскоре подперла верхний, наклонный склон горы, сменившись на плоское днище какого-то устройства с округлой воронкой в самом центре и режущей кромкой по ее грани, очень быстро вращающегося и с тем втягивающего в себя разбитую породу. Воронка еще немного поблескивала своими серебристыми боками, а после сделала спиралевидный виток и точно растворилась, или только вошла в более растянутое синеватое днище нового устройства, а может и космического судна, кои я порой видел в системе Паньгу. Оставив для меня в наблюдение лишь льющийся желтоватый поток света и белый, плывущий по полу моей норы. И тотчас на меня дыхнуло свежим воздухом, с легким морозцем, мгновенно скрипнувшим на моих губах легкой поземкой, метущего где-то снега.

Еще пара глубоких вздохов (которые я сделал точно носом) и из синеватого днища, не касаясь белого и желтого сияния, не перемешиваясь с ними, спустился узким потоком голубой свет, в чьем нежном сиянии я смог рассмотреть тончайшие чуть шевелящиеся волоконца, увенчанные на концах упругими, вогнутыми присосками. Едва переливающиеся те присоски дотянулись до меня, ощутимо приблизившись к поверхности тела, рук, ног и наблюдаемо зависли совсем близко над кожей лица. Посему я смог их хорошо разглядеть. На вроде вогнутых маленьких дисков, с чуть трепещущими краями, они внезапно выпустили мне прямо в лицо густой серый дым, который я срыву втянул носом. Притом ощутив легкое покалывание внутри ноздрей и мелкую вибрацию всего тела ровно меня слегка приподняли, качнув туда-сюда, так как это когда-то делала мама, дабы я уснул…

А может кто-то иной…

Не знаю даже почему, сейчас во мне возникло сие предположение… Впрочем, уже в следующее мгновение, когда серый дым растекся по поверхности лица, облизав кожу липким потоком, для меня смежилось наблюдение. И в дымчатости испарений передо мной неожиданно проявилась, словно сомкнутая со всех сторон оболочка, края которой едва трепетали (вроде кто-то часто-часто дышал). Густая, плотная жидкость, покачивающая мое тело, лишь с легким перламутровым отливом, была испещрена тончайшими волоконцами, паутинками, узелками, оные подобием только, что виденных присосок купно облепляли меня, и совсем чуть-чуть также колебалась, определенно, в такт с самими стенками оболочки… Травянисто нежный аромат заполнял мои ноздри, и я чувствовал теплоту, спокойствие и сытость.

Внезапно, ровно каким-то толчком, или даже биением, меня встряхнули, и тем резко прочистили наблюдение перед глазами. И я теперь осмысленно ощутил, что и впрямь плаваю в полупрозрачном и очень густом веществе, окутывающим меня со всех сторон, плещущимся надо мной вплоть до округлой крышки, словно сплетенной пауком паутины, где сквозь тонкое желтоватое витье просматривался сине-фиолетовый, сравнительно не высокий потолок, вряд ли небосвод. Из плотно сомкнутого носа и рта (который я не решился открыть) вылизали мягкие долгие жгутики, по коим в свой черед струился голубоватый дымок, ощутимо наполняющий мой рот, ноздри и будто опускающийся куда-то вглубь меня. Впрочем, сейчас, в отличие от ранее мною испытанного, вещество ощущалось прохладным, и я продолжал испытывать голод, как и продолжали, болеть мои ладони и спина, порой отдаваясь колкостью под правой лопаткой. Я, было, попытался шевельнуть руками, ногами, приподнять голову, но они мне не подчинялись, будучи обездвиженными. Или, все-таки, это я не до конца очнулся, пришел в себя, мне даже показалось, что продолжаю спать. Когда неожиданно, совсем близко от меня или даже надо мной, раздался осипший голос, слегка даже зашипевший, оный сказал:

– Покажите мне его.

– Ваша пресветлость, Этлиль-Ка, в том нет смысла, ибо субъект находится в состояние глубокого сна, в биокоморе, – отозвался не много более удаленный и тихий голос, и я, прямо-таки, напряг собственные мозги, стараясь не заснуть, ибо перед моими глазами полупрозрачное вещество слегка качнулось, точно укачивая.

– Я же не прошу, нешто вы, дваджати, сие не уразумели, – вновь заговорил первый, как я понял имеющий имя Этлиль-Ка, и в его молви послышалось такое раздражение, сопровождаемое даже звуками гнева дрожащего голоса. Ровно этот первый привык, чтобы его слушали беспрекословно и сейчас ощутимо наполнился бешенством, от которого я, если бы мог, непременно, вздрогнул, а так всего только почувствовал, как в спине вновь струей боль ударила в район лопатки, одновременно, отрикошетив в бедро правой ноги.

– Я вам приказываю показать мне… – дополнил он и в его интонации к шипению добавилось рыканье, точно он рявкнул на второго, – да и потом… Не надобно величать чатра, субъектом, я о том также пояснял. Абы сие будет вмале мой воспитанник. Чатра обладает мощными способностями даятеситя. Понеже мы с ним сможем противопоставить их сообща Ларса-Уту, позднее вступив в сотрудничество с гиалоплазматическими созданиями, воспротивившись политики амирнарха и обобщенно Веж-Аруджана.

Я услышал имя Ларса-Уту и если не улыбнулся, так как губы мои были плотно подогнаны к жгутику, то однозначно почувствовал к нему такое тепло, будто подумал о маме. Впрочем, едва отвлекшись на свои переживания, которое туманным бликом белого света проплыло перед моими глазами, сразу постарался взять себя в руки и вернуть чувства осмысления, в желании дослушать, о чем и о ком ведут разговор эти двое. Посему уже в следующий момент вновь услышал голос второго, определенно более тихого не из-за удаления ко мне, а из-за подачи его, сказавшего:

– Да, лучше пока не интенсифицировать сияние, – и я осознал, что все-таки какую-то часть разговора пропустил однозначно. – Абы не навредить. Условно вами, ваша пресветлость, Этлиль-Ка, выше сказанного, хочу пояснить, что чатра поколь нельзя забирать на планету Риньяку, лучшим будет содержать на спутнике Хияке, где у нас находится скит-гор. Ибо чатра удивительное творение, чью наследственную информацию мне не удалось определить, поелику она имеет около двухсот тысяч разных наборов генома в различных органах, кои в свой черед определяются и вовсе непонятным количеством отдельных информационных кодов. Я уж не толкую о том, что само строение его тела, необычно. Ибо внутри у чатра отсутствует ряд органов, костей скелета, мускулатуры, а жировая, соединительная масса в целом имеют особую структуру непонятного мне вещества, внутри довольно-таки рыхлой соединительной ткани с разветвленными бороздами и сосудами. Кровь же его и вовсе наполнена вирионами, оные могут быть опасны для живых существ и созданий. Непонятно даже является ли он их носителем, или может передавать… Во всяком случае, чатра с таким геномом, строением, да еще и кровью, оная полна полноценными вирусными частицами, не может жить. Мне даже не удалось его излечить, ибо воткнутый в спину наконечник с частью древка стрелы, плотно переплелся с соединительной тканью и сосудами. Я побоялся ему навредить, абы не ведаю, что может произойти, вмешайся я в его тело.

– Он не человек? – вопросом отозвался Этлиль-Ка, и мне показалось, сине-фиолетовый и, как теперь я увидел слегка закругленный потолок, чуточку поалел.