Коло Жизни. Средина. Том первый

– Это прямая ветвь второго сына Ярило, Осириса. Потомков, которых по вашему Господь Вежды распоряжению и вывели из Африкии. По мере своего движения къметинцы распадались на множество ответвлений, селились в разных местах западной, южной и северной Асии, или, как сейчас величают эту часть света, в Старом Мире… Те же, что всегда шли основной ветвью остановились на территориях соседствующей с народом Бога Асила аримийцами и стали величаться лутичи, по названию реки подле которой поселились. Их верования считались самыми древними идущими от праотца Бога Ярило, в народе прозванными лунными. Так как самого Ярило считали не только внуком Солнца, солнечным Богом, но и потомком лунного Бога. Прямая ветвь Осириса долгое время являлась правящей на землях лутичей и берегла основы веры, где на равных употреблялись имена Господа Першего и Зиждителя Небо. И это продолжалось вплоть до затяжной, Великой войны с Аримией и сотворения позднее великочтимого мира принесшего новое летоисчисление. Порядка тъмы времени назад, когда сродники прямой ветви Осириса стали распространять ашерскую религию, предки господина вели войны, отстаивая истоки веры, уже право молвить несколько изменившиеся. В тех междоусобных войнах победили представители ашерской религии, именно потому как много раньше предки господина позволили и одобрили изменения в древних, лунных верованиях принятых от Ярило, сына госпожи Есиславы. Лесики, не соотносят себя с къметинцами, позднее лутичами, что вышли из Африкии, али ирайцами, позднее, тивирцами, пришедшими с Дравидии, лежащей за Аримией. Сейчас считают себя отдельной ветвью, принявшей новое имя лесики и сохраняющих старую веру. Похожих на лесиков остатков лутичей, тивирцев берегущих истоки веры в части Старого Мира еще не мало… Есть даже отдельные укрупненные территории под их началом. И то, что выбрала для вселения лучица, не есть самое лучшее, хотя коль судить по генетическим связям к прежней плоти госпожи ближайшее. Эта община, где днесь проживает господин, находится в соседстве с Нурманнским княжеством, представителями которого и является ашерская религия, а сама старая вера у них находится под гонениями. Ашерские служители, во главе со своим Патером и каганом нурманнским Дмитрием Западным уничтожают людей старой веры и до сих пор ведут с их остатками войны. Неровен час и в леса, где живет община господина могут прийти латники, каковые во имя Ашера придадут огню любого, не важно женщина это, аль чадо.

Кукер закончил и данную не менее долгую речь, которую говорил на одном дыхании, точно затаив его где-то внутри себя. И только смолкнув, глубоко задышал через рот, ибо как и многие иные создания, не имел в себе лишнего… лишним в данном случае являлся нос.

– Это плохо, что жизнь нашего бесценного мальчика находится в опасности, – негромко протянул Седми, все еще лежащий на спине с закрытыми глазами. – Мало того, что не исполнили указанного Отцом и Крушец вселился в дурную плоть, так еще теперь и это. Совсем скверно… совсем… Вежды, – теперь высокий, звонкий тенор, с нотками драматической окраски Раса прозвучал низко и приглушенно, точно он устал от этих толкований. – Надо дать распоряжение, чтобы установили постоянный пригляд за мальчиком, его родителями.

– И думаю вообще большей частью территории, где проживает наша бесценность, – отозвался Димург, и, шевельнувшись в кресле, с беспокойством оглядел Седми.

Вежды вообще отличался особым волнением, почасту тревожился даже в мелочах. Постоянно переживал за младших братьев, не важно были ли это Димурги, Расы или Атефы. Сие его волнение усилилось особенно после произошедших среди Зиждителей бед, к каковым также относилась болезнь Стыня, и уход из печищи Опеча. И теперь, когда более-менее нормализовалось все в состоянии Стыня, и в возвращение Опеча, Вежды переключил свои тревоги на Седми и Крушеца.

– Витряников установят марухи, когда прибудут, – добавил Димург и успокоено оперся головой об ослон кресла, вероятно, оставшись довольным состоянием Раса. – А сейчас Кукер установи над мальчиком, его родителями и ближайшими сродниками лебединых дев. Распределишь присмотр за лебедиными девами на бесиц-трясавиц… На себя оставишь мать и отца, на меня самого мальчика. Только сделать это надо, как можно более тайно, чтобы лучица не приметила. Лучше ночью. Ты на Землю как попадаешь?

– На ногхе Господь Вежды, – бойко отчеканил Кукер, зная, что данный Бог любит четкость ответа и рывком огрел себя ладонями по лядьям, тем будто взбодрившись. – Как и всегда доставляли на Землю Керечуна, Коловерша и бесиц-трясавиц.

– На ногхе не сильно ли она шумит? – вопросил Седми и лениво потянулся, его ноги не были обутыми, а посему явственно зрелась их такая же сухопарность, как и всего тела Бога, тонкость белой кожи с проступающим на ней золотым сиянием и ажурность сосудов, жилок, мышц.

Кукер тот же миг дернул головой в бок и даже привстал на носочки сапог, желая узреть лицо лежащего на спине Бога, и вельми скоро дополнил:

– Доставка осуществляется на низких оборотах. Мы резко входим в атмосферу, подобно болиду и незамедлительно тушим все сигнальные огни. Не думаю, что нас видят или слышат Зиждитель Седми…

– И кстати Вежды, – в с той же вялостью в голосе отметил Рас, перебивая своего споспешника на полуслове. – Не уверен, что Крушец не приметит лебединых дев. – Кожа его лица ярко зазолотилась, а растянувшиеся в улыбке губы нежданно сменили свой кораллово-красный цвет почти на пурпурный, подсветив тем полыхание пшеничные волоски усов и бороды. – В прошлый раз Небо пришлось приставить к Есиславе Лега-хранителя, а после Отец установил беса. Так, что думается мне лебединые девы тут не помогут, и нашу драгость, все равно придется доставлять на маковку. Ибо я на Землю не полечу. – Седми резко поднявшись с тахты сел и уставившись в лицо Димурга еще сильнее засиял. – Понимаешь о чем я, уж больно мне хочется увидеть Крушеца.

Теперь в тоне Раса послышалась неприкрытая просьба, которую он направил к старшему… тому кто все это время, как и допрежь того, наравне с Першим его поддерживал, оберегал, и окутывал заботой.

– Думается мне, Родитель никого к мальчику не приставит, – мягко ответил Вежды и синхронно просьбе Седми засиял так, что золотой свет поглотил всю черноту кожи, придав Богам общность. – А если не приставит, значит, несомненно, его увидим. Ведь не заставлю же я тебя, мой бесценный малецык, отправляться на Землю. – Толстые губы Димурга выгнулись в улыбке и он слышимо усмехнулся. – Так, что погодя увидимся. Одначе, поколь понаблюдаем и пускай Крушец зримо покажет не желание видеть лебединых дев над собой, абы Родитель о том ведал. И это его не желание будет нам с тобой на руку мой бесценный, милый малецык.

Глава третья

Маленький Яробор, как правильно сказывал Кукер, родился в большой семье, где старшие братья и сестры уже сами обзавелись супругами и детьми. И, конечно, приход, рождение младшего своего кровника, братушки, братки был воспринят членами всей семьи с особой радостью. Так как считали лесики, самой важной целью человека на земле является продолжение рода, а, как известно, продолжение осуществляется через рождение. И важное место в этой цели уделялось появлению мальчиков, так как именно мужская линия берегла родовую и генетическую информацию, заложенную их Дедом Дажбой и Отцом Богом Ярило. Считалось у лесиков, что лишь через мальчиков и передавались коды Светлых Богов заложенные в первых людях, а именно светлые волосы, глаза и кожа.

Поэтому лесики соблюдали определенные традиции, допуская браки только по обоюдному согласию. Накладывая запреты на сочетание со сродниками вплоть до девятого колена, с темнокожими и желтыми людьми. Хотя в Старом Мире встретить, как темнокожих, так и аримийцев, для живущих в лесах лесиков не представлялось возможным. Этот запрет на межэтнические браки сохранился с тех самых пор, как Господь Вежды через Кукера передал его вещуну Липоксай Ягы. И запрет тот касался не столько грядущего, он на тот момент воспрещал брак между сыном Есиславы Ярило с темнокожей девушкой. Старшему жрецу тогда пришлось не просто донести данный запрет до обожаемого им мальчика и единожды фаРао Къметинского Царства, но и внести в обязательные постулаты веры и правления.

Однако и ноне, несмотря не пережитые так сказать катаклизмы потомков Есиславы и верований, те постулаты в лесиках жили, судя по всему, потому как были искусственно поддерживаемы существами приглядывающими за ветвью второго сына Ярило, Осириса. Ибо потомки старшего сына Ярило, Сета, как и троих младших, Гора, Китовраса, Анибуса, названных в честь великих учителей гипоцентавров, растеряв способность иметь продолжение в виде мужской ветви, степенно иссякли.

Впрочем, от многочисленной общины, что возглавлял старшак Твердолик Борзята, отец Яробора, да и живущих недалече от них еще трех менее крупных поселений, сродники мальчика все же выделялись. И данное отличие определялось цветом их кожи. И сами общинные люди и даже мать Яробора, знахарка Белоснежа, разнились с Твердоликом Борзятой и его шестью сынами тем самым цветом, поелику первые обладали белой, а вторые густо смуглой кожей. Во всем остальном потомки Осириса были, как и иные члены общины, русые, темно-русые, пшеничные, рыжие, белокурые и светлоглазые. Кому как даровали родители. Смуглый цвет кожи, как признак княжичей, властителей передавался на удивление лишь по мужской линии Твердолика Борзяты.

Когда-то прадед отца Яробора обладал, как старший в роду обширными землями в Старом Мире, там, где ноне правили нурманны. В его княжество входило до десятка крупных градов, множество поселений. Однако ближайшая его родня, сменив старую веру на ашерскую и воспользовавшись помощью соседних соперничающих княжеств, повела с прапрадедом Яробора войну, истребляя мечом, огнем все непокорных, отбирая земли, грады, селения.

Много позже в одной из кровопролитных войн прадеда Твердолика Борзяты убили, а юному его сыну пришлось, прихватив младших братьев и остатки преданных воинов, бросив на произвол судьбы княжество, бежать в леса. Возможно, этот уход совсем юного княжича в леса и предопределил водворение в землях лутичей и тивирцев новых хозяев нурманн и их ашерской религии. Погодя к ушедшим в леса лесикам присоединились еще люди, которых теперь правящие нурманны называли беглыми, староверами, старообрядцами с оными боролись латники ашерской религии.

Мать Яробора, Белоснежа, как и отец были людьми пожившими, которых почтительно величали пожилыми. Пышнотелая и высокая, она даже в возрасте отличалась миловидностью лица, крупными темно-серыми глазами и белокурыми слегка сбрызнутыми сединой волосами. Родив своего последнего мальчоночку, сынка и поскребышку Яробора, Белоснежа не чаяла в нем души, не могла надышаться и насмотреться. Малыш словно прибавил ей сил, даровал вновь ощутить радость материнства, теплоту его крошечных губ на сосках, его близость на груди. Малец может именно потому как был последним, родился воочью слабеньким, худеньким иль недокормленным в утробе ее. Он был таким же смуглым, как отец и братья, хотя с месяцами, его кожа и вовсе приобрела золотистую-коричневу. Это случилось после болезни. Мальчику тогда едва минуло семь с половиной месяцев. Глубокой ночью Белоснежа и Твердолик Борзята проснулись от громкого вопля сына. Подскочившие к ребенку родители при блеклом свете лучины с трудом разглядели опаленные ноздри, подносовую ямку, верхнюю губу на лице мальчоночки. Да и по большому счету вся кожа на лице смотрелась покрасневшей. Яробор после той беспокойной ночи, и вовсе как-то резко сдал здоровьем, а причину появившегося ожога и вообще болезни его родители не смогли понять. Предположив, однако, что это так напакостили, какие злые существа, вроде нечисти, чертей аль нежити.

У Яробора были светло-русые с золотистым отливом волосики, как и понятно, тот золотистый отлив также появился в ночь после болезни, и стал с возрастом, словно выбиваться из-под самой кожи на голове. Волосики один-в-один, как у Твердолика Борзяты и братьев слегка курчавились, глазки голубые при рождении, к году приобрели зелено-серый цвет, а к трем и вовсе покрылись множественными, коричневыми вкраплениями, схоронив в тех пежинах всякую серость. Каплеобразное личико с годами стало более вытянутым, а дотоль сплюснутый, широкий нос приобрел выпуклую спинку и острый кончик. Широким был рот мальчика и полными, алые губы.

Яробор болел вельми часто до семи с половиной месяцев, а после и вовсе можно сказать, почти не выздоравливал. Потому его матери знахарке Белоснеже, чье имя означало чистая, белая, пришлось не только поить его всякими лекарственными, укрепляющими средствами, но и проводить обряды так называемые «перепекания младенца». Белоснежа тревожилась, что маханький поскребышек не набрал в ее утробе надобной силы движения, надобной для развития и потому проводя тот обряд, как бы рождала сына заново. Естественно, данный обряд проводился чаще до полугода, но Белоснежа решила провести его, когда Яробору исполнилось восемь месяцев, только бы помочь дорогому дитяти.

Проводился сей обряд рано поутру. Бабка, чаще более старшая возрастом, чем мать, женщина укладывала ребенка на хлебную лопату подносила его к устью печи, тем самым образно перепекая, изгоняя с него собачью смерть, коя предполагалось, обострилась после той страшной ночи в Яроборе. Только не этот ритуал, ни особый уход, не лекарственные средства не смогли придать мальцу положенной крепости в костях. А здоровья он набрался лишь по той причине, что Кукер по распоряжению Богов доставлял, как и понятно не ведающей о том Белоснеже лекарственные средства бесиц-трясавиц.

Мальчик при всем этом вельми поздно заговорил и также поздно пошел. Отчего его матери пришлось сызнова проводить ритуал, оный заключался в том, что меж ножек малыша клали метлу. Которую после распутывали с особыми словами, а прутья разбрасывали. Вся эта физическая ущербность Яробора, несомненно, была последствием того, что он родился у престарелых родителей, хотя с тем в хвори, как таковой плоти, был повинен и Крушец. То ли чем-то огорченный, то ли испуганный… Испуганный тем, что Боги теперь перестали проявляться открыто в его жизни.

Может потому, когда Кукер прицепил к мальчику лебединую деву, принялся и вовсе тревожиться. Совсем маленькое, не больше ладошки, сие существо, напоминало общим своим видом тонкие, паутинчатые сети, купно развешанные в некотором отдаление от головы ребенка и имеющее очертание овала. Это были серо-голубые тонкие волоконца, переплетенные меж собой и сверху образующие точь-в-точь пухлые, расхлябанные облака, где края правильного овала имели отдельные бородки, схожие с перышками. В том едином дымчатом теле единожды зрелось вплетенное, аль вспять выступающее тончайшее волоконце, едва колеблющееся не только самими нитями, но и облачными припухлостями. В навершие сего создания явственно просматривалось более плотное скопление хлопьевидных завитков, словно живописующих облик человеческого лика, плоского, и единожды нарисованного, но даже при этом кажущего и объемные очи с пупырящимися внутри златыми огнями и вдавленную форму носа, и плотно сжатые губы. Перепутанные, витиевато закрученные волокна и то уже не только облаков, но и паутинчатых нитей изображали долгие, распущенные волосы по окоему тела.

И если вначале Крушец всего-навсе тревожился, а маленький Яробор вскидывая вверх руку, старался скинуть лебединую деву с головы. То погодя Крушец однократно, но резко вскрикнул, тогда мальчик потерял сознание, а вместе с этим из строя была выведена лебединая дева, как потом пояснил Кукер Зиждителям «более не подлежащая восстановлению». Испорченное создание той же ночью сняли, и после Боги получили указание от Родителя приставить к мальчику Лег-хранителя. Однако, Лег-хранителя, как и беса, на столь дорогого всем Богам мальчика могли установить лишь Седми и Вежды, которые хотели общения с лучицей, а потому желали забрать ее на маковку. Обаче, абы не нарушить распоряжений Родителя, и не встревожить Крушеца перемещением на маковку, плоть нужно было вводить в обморок. Но делать это сейчас, в столь малом для Яробора возрасте, да еще и с таким плохим здоровьем Боги не решились.

Потому поколь за общиной приглядывали марухи, прибывшие из Галактики Мора, Весея, за местностью витряники из Галактики Асила Геликоприон. А к самому мальцу было приставлено и вовсе удивительное создание, прилетевшее не из Галактики, а с космического судна, кааба, Господа Темряя. Кукер, как особо приближенный к Зиждителям и вельми умное создание, предложил воспользоваться верованиями лесиков и поселить подле мальчика так называемых ими духов: мавок, щуров, леших, полевиков, домовых. Существ, как считали лесики, населяющих не только мир вокруг них, но и основных их помощников. Существ, которых, как и ясно, в том понимание, что придавали им люди, никогда и не было, понеже существование они переняли от иных созданий, когда-то воспитывающих, обучающих не только предков белых, но и темнокожих людей.

Темряй находясь на тот момент в Галактике Димургов Быстроток на туеске весьма в короткий срок, как только старший брат о том его попросил, прислал свое создание… Создание. Сие было первое его создание… Как Дрема у Стыня… Ночницы у Мора…

Бабай, так звали прибывшее существо. Бабай не был духом, как ошибочно считали лесики, и уж конечно не являлся нечистью, куда соотносила его ашерская религия. Это был именно Бабай. Такое вот удивительное создание совсем малого росточка, верно не больше человеческого локтя, довольно-таки крепкого сложения. Бабай не имел привычного человеческого образа, больше напоминая деревянный чурбан, с одноприродным дереву бледно-коричневым цветом. Чудилось, что это сомкнули меж собой три ровные прямоугольные грани, основанием каковых с обеих сторон служили треугольники. На каждой из такой грани доходя почитай до середины прямоугольника, поместилось живописно вырезанное лицо, схожее с ликом Темряя, с длинным, мясистым носом, толстыми губами и выступающими вперед миндалевидной формой глазами. На лице также просматривались недолгие усы и борода, выпирающие надбровные дуги, несколько хоронившие под своей покатостью очи и с тем плавно единившиеся с лбом, прикрытым деревянными волосами, переплетенными с соседними волосками прилегающего к ним прямоугольника. Космы волос соединялись в плоском треугольном навершие, образуя там мощные плетения, однако при этом зримой оставалась каждая отдельная куделька.

Таким образом у Бабаев, созданных в небольшом количестве, и различаемых не только внешним обликом, но и величаниями на теле имелось сразу три лица, деревянно-неподвижных. Бабаев кликали двумя именами, к примеру Бабай Шустрый, Бабай Ловкий, Бабай Веский и так далее. Хотя коли говорить точнее, сами эти создания были сотворены не из дерева, а из иного материала, биологической основой которого служили все же растения. Это был так сказать очередной эксперимент Темряя, в коем помощь ему оказывал старший брат Мор, обладающий на то необходимыми способностями. Бабаи вообще чудились недвижно-окаменевшими, но сие было всего-навсе первое впечатление. На самом деле данные создания оказывались дюже поворотливыми, юркими, если не сказать гибкими.

Заканчивающиеся концы бороды Бабая плавно переходили в ребристую окоемку, после которой следовала гладь оставшегося деревянного тельца. На первый взгляд у этих существ не виделось ног и рук, но когда в них имелась нужда, конечности появлялись. И тогда из тех самых стыков тел, как раз обок ребристой окоемки, вытягивались три руки. Это смотрелись хоть и короткие, но крепкие, человеческие ручонки гнущиеся в локтях, запястьях, с широкой кистью и пятью подвижными перстами.

Такими же короткими и плотными были две ножки, которые не вырастали, они показывались, в морг, приподнимая, дернувшееся рывком тело. В сравнение с ногами столбиками, ровными и не имеющими изгибов, коленок и вообще признаков нижних конечностей, вельми удлиненными и ярко выраженными оказывались стопы Бабая. Повторяющие все изгибы людской стопы, только также как и у Богов, не имеющие ногтей. То место, каковое у человека прикрывалось гибкой, роговой пластинкой, у Бабая поросло пучками черной шерсти отдельно торчащей от соседних. Шесть глаз создания, попеременно вспыхивающие белыми, серебристыми огнями, не имели радужки и зрачка, да были наполнены лишь одной переливающейся, меняющей расцветку склерой. Всяк миг они держали под наблюдением всю обстановку вкруг себя, подмечая все происходящее и мгновенно передавая не только информацию, но отображения на маковку.

Бабай обладал еще одной удивительной способностью не столько становиться невидимым для людского взгляда, сколько своим незатейливым деревянным обликом сливаться с бревенчатыми стенами жилища, тихонечко при этом посиживая в уголке лавки. Али просто внушал долго всматривающемуся в него человеку либо пустоту и собственное отсутствие, либо пугал человека им же испытываемым страхом, мгновенно считывая ту информацию с мозга. Обладая такими уникальными способностями, Бабай слыл очень послушным и сообразительным созданием, исполняя все так, как было указано Господом Вежды.

Бабая лесики упоминали в байках, как ночного духа, почасту бродящего под окнами с большой сумой, оный шумит, скребет и стонет, запугивая, таким образом, людей. Бабаем стращали малых деток, которые не хотели почивать да подолгу капризничали. На самом деле с этим существом белые люди никогда не встречались, а все поверья к ним пришли от темнокожих. Которые и впрямь на заре своей юности видели этих дивных созданий обок своего Творца Господа Темряя.

Вероятно, потому Яробор нередко, как только Бабая Умного принесли на Землю и поселили в избе, смотрел в угол их большой пятистенной избы… Мальчик ни только, ни ощущал какого страх пред этим созданием, а вспять подходя к нему, нежно оглаживал лица, проходясь пальчиком по очам, носу и губам Бабая Умного, с тем выражая любовь к тому Димургу, что его сотворил. Яробор часточко обращал внимание матери, и приглядывающей за ним старшей, тринадцатилетней сестры Изяславы, на живущее в углу их избы создание. Белокурая Изяслава в отличие от братца ничего не примечала в том месте, куда ей показывал тот, и, подымая своего любимца на руки, целовала в носик и глазки, да покачивала на руках.

– Бабай… Бабай.., – безошибочно называл существо Яробор, прислушиваясь к тому, что шептал ему Крушец.

А Изяслава, улыбаясь непонятным словам братушки, кивала и ласково ему подпевала:

«Ай бай, бай, бай,
Не ходи, старик Бабай,
Коням сена не давай.
Кони сена не едят,
Все на Ярушку глядят».

Бабай Умный и впрямь отличался умом, а потому не смел, считывать информацию с бесценного мозга мальчика, не смел его пугать. И обладая, как и все близкие к Димургам творения, любовью и почтением в отношении лучицы, вспять ласково ему улыбался, самую малость растягивая деревянные уста. Он бы, конечно, жаждал и поговорить с мальцом, ласково его огладить, приласкать, ибо тот тянулся не столько в силу собственной уникальности плоти, сколько в силу испытываемого волнения и смури живущей в нем лучицы. Однако, Бабай Умный четко соблюдал выданные ему Господом Вежды указания, а именно не вступал в общение с мальчиком и Крушецом. Так как, по замыслам Родителя, данная разлука меж лучицей и Зиждителями нужна была плоти абы она хоть как-то, вследствие отсутствия соперничества, наполнялась эмоциями и чувствами.

Бабай Умный не только сидел в избе, он сопровождал Ярушку, как величали младшего своего члена в семье, и на двор, и на прогалины, где старшие, вырубая просеки, взращивали пшеницу, рожь, овес, гречу, лен. А в страдную пору жены помогали мужьям жать столь надобные им для пропитания зерновые.

Годам к трем, когда Яробор стал говорить отдельные слова, он привел к Бабаю Умному за руку своего сродника, сына старшего брата Чеслава Буя, оного звали Браним. Сроднику на тот момент исполнилось пять лет. Он был и выше, и крепче Ярушки да и говорил более складно, и, вероятно, соображал много лучше. Браним долго всматривался в угол избы, водил, как указывал Яробор, пальцами по изгибам стен, но так ничего и не приметил. А Ярушка поглядывал на старшего годами племяша и не понимал, почему последний ощупывая лицо, тело Бабая Умного, не видит его глаз, губ, бороды. Не видит, как он таращит свои четыре глаза и меняет в них яркость.

Яробор и сам не должен был видеть Бабая Умного, а почему видел, оставалось некоторое время загадкой даже для Вежды и Седми. Лишь погодя связавшись со своим Отцом, Господом Першим, они узнали, что та странность мальчика есть верный признак божественного влияния на плоть самого Крушеца. Впрочем с тем, Перший повелел сынам в короткий срок сменить Бабая на Лег-хранителя или беса, потому как взволнованный молчанием Богов Крушец, обаче, наблюдающий обок себя их создания, уже который раз подавал рывки зова, стараясь не столько связаться с Родителем, сколько направить их прицельно на маковку. Эти рывки зова оказывались столь мощными, что оглушающе ударяли по уже взрослым Богам, на немного даже выводя их из состояния равновесия.

Глава четвертая

Как и было ранее указано Першим, года в три с половиной Бабай Умный смог увести Яробора из-под опеки старших. На тот момент Изяслава оставила Ярушку на Бранима и его сверстников сынов, дочерей сродников, столь многочисленных, что имена их мальчик поколь вельми плохо запоминал. К тому, что Ярушка плохо говорил, он еще также плохо запоминал… Но это касалось только того, что его не интересовало. В свои три с половиной года Яробор даже не мог четко произнести имя отца и матери, а старшую сестру кликал Ися, всех остальных величая батка и сеста… Не важно, были это и впрямь его братья: Чеслав Буй, Славомир Важин, Сивояр Велиг, Путивой Веснян, Горобой Дедята али лишь их дети. Не важно, были ли это его сестры: Всенежа, Краскослава, Златодана али их дети. Зато малец членораздельно называл имена Богов, и даже куски славословия, что почасту возносили старшие своим Зиждителям, с этим словно стараясь, стать к ним ближе.

Постройки общинников располагались в глубинах леса, расчищенных для того в свое время от деревьев. Лесики возводили в основном пятистенные срубы, мало чем отличимые от тех, что когда-то духи во главе с Батанушкой по указанию юного Зиждителя Дажбы, построили для детей- будущих землян. Само поселение поместилось подле реки Кривули, прозванной так, потому что она имела извилистое русло, широкое, местами с высокими берегами, где сами склоны пересекались ложбинами, ярами и поросли лесами.

Крайние срубы общинников, находящиеся по северному окоему, окруженные огородами и невысоким тыном, сразу входили в заросли гая. Так было сделано нарочно, чтобы в случае нападения люди могли убежать и схорониться в лесу. По-видимому, тот воинствующий пыл, который жил в прадеде Твердолика Борзяты многажды иссяк в его потомках. И для старшика общины, как в целом и для всех людей, живущих в ней, первоочередным оставалось спасение собственной жизни и веры, не с оружием в руках, а отступлением от боя.

Несмотря на то, что изба Твердолика Борзяты поместилась в центре поселения, а сам двор по коло окружал частокол, Бабаю Умному, под руководством марух, удалось провести мальца чрез соседские участки, благополучно миновать тыны и вывести в лес. Крепко удерживая Ярушку за руку Бабай Умный вошел в дубравник, где мощные в обхвате дубы, точно истинные витязи, развернув в вышине раскидистые кроны, берегли подступы к общине. Их буро-серая, трещиноватая кора напоминала кольчуги ратника, такие, какие еще хранили лесики в сундуках в своих избах, как память о тех, кто умел мечом отстаивать право на жизнь и веру.