Коло Жизни. Средина. Том первый

Далекий хруст ветви вывел из любования отрока. Он тревожно оглянулся, обозревая раскинувшиеся позади него зеленые нивы и вздрогнул, так как вельми плохо ориентируясь в лесу не смог признать ничего здесь знамого. Яробор и вообще не хотел проходить испытания и о том давеча вечером сказывал отцу, объясняя, что он не воин, не следопыт и не охотник, потому легко может заплутать. Но Твердолик Борзята, несмотря на уговоры супруги, остался непреклонным, ибо каждый из его сынов и внуков дотоль с достоинством проходили испытания. И не желал старшак общины каким-либо образом потворствовать слабости, именно духовной слабости меньшого сына. Хотя и весьма беспокоился, что его любимец и поскребышек, такой умный и неординарный мальчик, не способен достойно держать меч в руках. Потому Твердолик Борзята, непременно, жаждал, чтобы Яробору удалось пройти испытание… хоть убежать… продержать пару часов. Отрок же питая вельми нежные и трепетные чувства к родителям, не желая огорчать отца, молча, выслушал его назидательную речь и смирился с испытанием. Посему-то и бежал столь рьяно в глубины леса, в надежде продержаться хотя бы немного. И пусть не пройти испытания, но все же не отказаться от него, не дать слабины и не опозорить собственный род и Дедов.

– Ох! – тихо дыхнул мальчик и теперь развернувшись полностью, оглядел позади себя едва заметную тропку, пробитую собственным скорым бегом.

Нежданно хруст и скрежет, густой волной, наполнили лес, и долетел он с той местности, где намедни пробегал Яробор. И тотчас справа на ветку ели опустилась сорока, и вовсе голосисто заполонила своим стрекотом гай.

«Погоня!» – промелькнуло в голове отрока и он не мешкая развернувшись, сорвался с места. Уже не обращая внимание на хлестающие по телу и лицу жесткими хвоинками ветки… Уже не понимая, что таковой хруст и скрежет не может издавать охотник и следопыт Здебор Олесь, днесь направленный марухами по ложному пути.

Бешенный бой сердца мальчика, казалось, желал разорвать грудную клетку и вывалиться под ноги. Тугой болью полыхала внутри голова, и на доли секунд смаглость сияния заслоняла очи. Движение ног Яробора нежданно сбилось, они вдруг дрогнули в коленях, а засим вроде как переплелись меж собой. Мальчик рывком дернулся вперед и почувствовал, как порывчато зацепился обеими ногами за что-то, да тотчас полетел вниз в обрывистый овраг, раскинувшийся узкой вытянутой ложбинкой. Однако, правая нога не просто зацепилась за пучащийся корень, она прямо-таки спаялась с ним, и последний резко дернул на себя падающего мальца, не дав возможности свалиться на дно оврага. С тем, впрочем, сей древовидный стержень, прибольно рванул саму ногу в щиколотке. Яроборка треснулся лицом об откосную стену ложбины и повис вниз головой, выронив из рук лук.

Только через некоторое время, узрев и осознав, что ближайшее его приземление составляет метра три не меньше. Дно оврага представляло, из себя, глинисто-каменное русло речушки, совсем узенькой, точно вправленной в границы небольших, корявых, иссеченных каменьев, местами прикрытых плетущимися стеблями брусники с кожистыми, блестящими листочками.

– Ой! – и вовсе еле слышимо дыхнул отрок, понимая, что коли он сейчас свалится, угодит головой прямо на эти коряво топорщившиеся валуны и тогда вряд ли пройдет испытание, если вообще сможет остаться в живых.

Повисший вдоль головы колчан туго качнулся, укрепленный на широком ремне, он степенно слез вниз с плеча, и, сорвавшись с вытянутых книзу рук, улетел в направление лука. А вслед за колчаном носок сапога предательски, дрогнув, соскользнул с древовидно-натянутого силка-коренья, и Яробор дернувшись всем телом вниз, громко закричал… Столь громко, что плоть его надрывисто сотряслась и тотчас окаменела. Туловище прогнулось покатой дугой в позвоночнике, веки разом сомкнулись и сердце единождым махом перестало биться. А миг спустя высокий, доступный одним Зиждителям звук рассек Солнечную систему, все Галактики входящие во Вселенную и с особой мощью прошелся по маковке притулившейся на четвертой планете. Крушец тем зовом сообщал своим сродником, что он напуган, в беде и не желает… сейчас не желает расставаться с этой плотью.

Прошла, по-видимому, лишь доля мгновения, в котором тело отрока уже преодолело почти половину откосной стены оврага, когда гулкое, беспокойное трещание сорок наполнило не только ближайшее к оврагу дерево, но зазвучало и внутри ложбинки. Черно-белые крылья сороки, трепещущие на маленьком ее тельце, стремительно просквозили по дну оврага, едва всколыхав вялотекущие воды узкой речушки. Черные лапки птички, коснувшись покрытого брусничными стеблями валуна, немедля ярко вспыхнув мерцающими, черно-белыми струями света, выплеснули высоко вверх поток сияния, поглотив и саму сороку, и падающего вниз Яробора. Однако, всего-навсе затем, чтобы крутнувшись по спирали живописать вельми высокую в сравнение с человеком королеву марух, крепко держащую в объятиях потерявшего сознания и окаменевшего мальчика, все поколь висящего вниз головой.

Легкое чи… чи… чи раздалось подле стоящей королевы и на соседний с корявыми боками камень опустилась еще одна сорока. Она также как королева выкинула вверх черно-белые дымчатые лучи света, резво пошедшие спиралевидной дугой, и вмале обратилась в еще одну маруху. Такую же, как Блага высокую с выточенной фигурой с серовато-стальным цветом кожи, зализанными назад волосами, только не серебристыми, а почти черными. Обряженная в сине-черное долгополое одеяние точно собранное из широких отрезов ткани, обмотанных вкруг туловища, а посему не имеющего швов, стыков, пуговиц, застежек и рукавов. Изящество тому одеянию придавало множество мельчайших, узких складок, подчеркивающих покатость стройных форм тела, с тем, однако, скрывающие не только ноги, но и стопы как таковые.

– Скорей! – властно произнесла королева.

И иная маруха торопливо ступив к висящему отроку, присев на корточки подхватила его голову. Она бережно приподняла тело мальца, и, помогая Благе, перенесла и уложила его ниже по руслу речки, где расширяющийся овраг предоставлял места не только для выстилающих дно камней, но и порос низкой зеленой травой.

Уложив все еще окаменевшего, в беспамятстве Ярушку на землю королева присела под него так, что задравшееся ее бело-черно одеяние, наконец, показало скрываемые дотоль ноги, не имеющие ничего общего с людскими, а похожие на лапы ящерицы. По своей округлой форме имеющие не просто один коленный сустав, а два расположенных чуть выше и ниже того, что был у человека. Четырехпалая, округлая стопа, где просматривались пальцы, два удлиненных поместившихся впереди (на оные шла опора), и два иных по краям, явственно придавала марухам сходство с миром пресмыкающихся.

– Что с господином ваше королевское сиятельство Стрел-Сорока-Ящерица-Морокунья-Благовидная? – на одном предыхание вопросила маруха и ее блекло-серые радужки полностью заполнили раскосые очи со вздернутыми кверху уголками.

– Не ведаю маги Лет-Сорока-Змея-Морокунья-Ведомая, – чуть слышно отозвалась королева, беспокойно ощупывая лишенное жизни лицо отрока, с красноватым подтеком под носом. Она нежно огладила материю краски на его груди и на малость замерев в области сердца и вовсе тягостно произнесла, – Дхийо Йо Нах Прачодайат! великий Творец Господь Мор! Сердце не бьется!

– Нет! нет! ваше королевское сиятельство, – шибутно проронила маги и также опустилась подле мальчика на присядки. Она, обхватив, приподнял напряженную руку отрока, внутри не просто сведенную корчей, а словно забитой каменьями. – Конечности окаменевшие, – нежно массируя перста мальчика, отметила маруха, – такого не может происходить впервые мгновения гибели с человеком. Омертвение плоти приходит позже, это нечто иное. Надобно срочно связаться с Господом Вежды.

– С Господом Вежды? – протянула потухшим голосом королева. – Да, конечно, надо связаться с Господом.

Блага не мешкая вскочила с присядок, и зримо качнувшись всей плотью туды… сюды… сомкнула очи. И на том месте, где у человека были виски, а у марух располагались вытянутые тонкие щели, начинающиеся от уголков очей и уходящие под волосы, с округлыми краями зримо колыхающиеся, нежданно яростно вспыхнула голубоватая изморозь и точно выпустила из своих недр сине-зеленый, густой дымок.

Глава восьмая

Раскатистый крик Крушеца не просто прокатился по Галактикам, он переполнил всю маковку так, что на ней на миг притухло сияние, и точно резонировал от Родителя да возвернувшись на четвертую планету с особой мощью прошелся по замершим в зале Богам. Очевидно, Родитель негодовал и данное негодование выплеснул на Вежды и Седми, отчего оба Зиждителя тягостно закачавшись взад… вперед, будто подрубленные дерева повалились в кресла, с которых дотоль поднялись.

– Что случилось? – болезненно морщась, протянул Вежды, и, притулив левые перста ко лбу, вдавил голову в ослон кресла.

– Не ведаю, – еще тише отозвался Седми и его высокий, звонкий тенор тягостно сотрясся в такт колыханию всей плоти и даже серебристого сакхи. – Не ведаю, – добавил он погодя и качнул головой, где ноне обод в виде тонкой, красной бечевки огибающей ее по коло зримо полыхнул рдяными переливами света. – Лег-хранитель не выходит на связь, что-то произошло.

Густые полотнища облаков, дотоль скрывающие свод, нежданно, точно прохудившаяся материя громко хрястнув, разорвали свои стыки, и легкими пуховыми комками посыпались вниз. Роняя свои перьевитости на кресла, пол, на тела Зиждителей. Особой плотностью окутывая голову Вежды, ноне на которой также находился малый венец, в виде тончайшего обода окутанного багряными нитевидными сосудами и белыми жилками, без положенного глаза в навершие.

Прошло, вероятно, несколько мгновений, движение века Вежды и дуновение, посланное Родителем, окутало облаками всю голову Господа, и разком на ободе его густо замерцали багряные сосуды, оплетающие саму поверхность. Димург, вдруг надрывно вздрогнул и с тем облачные куски, отпав от головы, каплями воды осели на материю его серебристого сакхи, а после он торопливо молвил:

– Мальчик в беде. Крушец напуган, паникует и с тем негодует, как передал Родитель. Нужно срочно оказать помощь, не унося плоть с Земли. Я возьму Трясцу-не-всипуху и отправлюсь. – Вежды не мешкая поднялся с кресла и днесь напряженно замер, понеже в его ободе запульсировали нежданно и белые жилки. – Блага передает, что мальчик подле них, и судя по всему в беспамятстве. – Димург беспокойно оглядел все еще сидящего в кресле Раса, и мягко добавил, с особой авторитарностью своего баритона, – Седми немедля сними с себя обод. И жди… Я буду скоро.

Димург на этот раз не стал выходить из залы как положено, ибо торопился. Он внезапно ядрено вспыхнул весь золотистым светом, обратился в горящую искру и пропал.

– Что? Что сказал Господь Вежды? – испуганно зыркая на королеву поспрашала маги Лет-Сорока-Змея-Морокунья-Ведомая.

Стрел-Сорока-Ящерица-Морокунья-Благовидная неспешно качнула головой, а в очах ее с тем движением блеснули слезы огорчения… ощущения того, что она не справилась с порученным ей. Подвела Господа Вежды, всегда столь мягко и трепетно относящегося к ее племени, и к ней в частности. Она подвела не только благодушного Господа Вежды, но и своего Творца, Господа Мора, подвергнув опасности столь дорогую всем божеским созданиям лучицу… лучицу обожаемого ею Господа Першего.

Золотое сияние озарило не только всю ложбинку, но и раскиданные справа… слева брега, поросшие могучими деревами, да отразилось радужной игрой в воде. И в шаге от королевы появился Вежды, крепко держащий за руку, словно повисшую в воздухе и покачивающуюся туды… сюды Трясцу-не-всипуху. Бесица-трясавица походила на тощую, иссохшую женщину, с точно сразу натянутой на кости серой кожей. Потому и сами чагравого цвета кости явственно сквозь ту тонкость проступали, и коли на груди вырисовывались округло-выпирающими рядьями ребер, вспять угловато топорщились в суставах на локтях, коленях, плечах и запястьях. Трясца-не-всипуха не имела одежды, будучи голой, на ней отсутствовали какие-либо признаки пола, волос. Туловище по форме схожее с человеческим, впрочем, имело несколько угловатый скат, из которого, словно из единой макушки, выходили ноги, также весьма худые и завершающиеся здоровущими стопами, лишенными пальцев, вместо каковых там находилась покатая впадина. На голове, чем-то напоминающей сычиную, крупной, широкой с ярко выраженным лицевым диском и маленькими, торчащими кверху из навершия ушками, слегка увитыми черными курчавыми волосками, присоседились короткие, серо-дымчатые лохмотчатые волосы, вроде даже несколько их клоков. Само же лицо и вовсе казалось дивным, поелику не имело как такового носа, в том месте у бесицы-трясавицы просматривалась полусферическая выпуклость, с выступающими, слегка даже вывернутыми устами, да большим единственным глазом. Одначе, око, было значимым во всем лице Трясцы-не-всипухи, так как не только казалось огромным в размере, но и помещалось в центре лба. Глаз не имел, как таковой радужной оболочки в нем находилась лишь ярко-желтая склера и крупный, квадратный, черный зрачок.

– Ретиво! Ретиво! – повелел Вежды, пред тем как выпустил руку бесицы-трясавицы из своей, и бережливо опустил ее на оземь. – Что? Что с нашей драгоценностью?

Трясце-не-всипухе не пришлось указывать дважды, ибо не успели ее стопы коснуться земли, как она торопливо дернувшись, вмиг подскочила к лежащему отроку, и опустилась пред ним на колени, положив обок себя небольшой сине-зеленый, переливающийся коробочек. Вельми шибутно она мотнула головой, тем самым повелевая убираться прочь, все еще сидевшей подле мальца маги марухи. Тотчас сама принявшись ощупывать голову, и грудь Яробора, подсвечивая все это время себе выпорхнувшим из единственного глаза едва зримым дымчато-серым столбом.

– Глубокий обморок, небольшой сбой в работе сердца возникший вследствие однократного нарушения сердечного ритма, – молвила, наконец, скрипуче-писклявым голосом, точно собираясь разреветься, Трясца-не-всипуха.

Бесица-трясавица приглушила сияние собственного глаза и дымок словно рассеялся по лицу мальчика. Тем временем она взяла с оземи принесенный коробок и надавила перстом на его гладкую крышечку. Резко щелкнув, крышечка самую малость сдвинулась в бок, показав серебристое округлое дно и лежащую в нем прозрачно-стекляную с полпальца капсулу. Трясца-не-всипуха медлительно вынула капсулу из коробка, а та в свою очередь мгновенно растянулась, став схожей с упругой, узкой спиралевидной пружинкой, да заходила ходором туды… сюды. Поднеся, эту растянувшуюся не меньше чем в перст, пружинку к губам мальчика, бесица-трясавица осторожно приоткрыла его сведенные корчей губы. Бережно она возложила растянувшуюся капсулу на плотно сжатые зубы мальца, расположив ее горизонтально, и будто материей, обеими устами прикрыла сверху.

– Блага, что здесь произошло? – голос Вежды прозвучал достаточно ровно, понеже Господь не просто увидел огорчение в лице королевы, но и почувствовал его своей божественной силой.

Хотя с этим, Димург сейчас не смотрел на маруху, он неотступно следил за действиями бесицы-трясавицы да изменяющимися, степенно смягчающими чертами лица Яробора. Королева достаточно четко и быстро пояснила Богу о случившемся с мальчиком, добавив, что он просто запаниковал, поелику тот, кто должен был его выследить, как и намечалось, находится далеко. И идет он по следу нарочно оставленному для него марухами.

– Плохо, плохо, что наш малецык так кричал, – недовольно заметил Вежды, и, переведя взор с лица мальчугана, по теплому взглянул на королеву, успокаивая ее той мягкость. – Очевидно, теперь Родитель мне не раз выскажет. Да, и, похоже, зов малецыка сбил настройки в Лег-хранителе. Ноне будет работать с шумом и беспокоить моего милого Седми. Но хуже всего, что в Млечный Путь Родитель может прислать кого из Отцов, а это нам днесь совсем… совсем сейчас не надобно.

Трясца-не-всипуха промеж того надавила на крышечку коробка с другой стороны, и та сдвинувшись самую толику, вползла в уже приоткрытую ее часть, живописав внутри себя вязко-трепещущее белое вещество. Надавив сверху на которое бесица-трясивица словно выудила из ее полотна сразу на все три перста тонкую, длинную струю мази. Поднеся те пальцы к лицу Яробора, она легкими взмахами стала наносить мазь ему на лоб, очи, губы, каждый раз оставляя там мелкие крупинки, оные немедля растекаясь, впитывались в поверхность кожи и придавали ей живости. Трясца-не-всипуха нанесла мазь также на виски, шею, запястья обеих рук мальца, и, развязав покромку, покрыла ею область груди, при том оттянув материю краски.

– Что?.. Трясца-не-всипуха не молчи, говори, что с мальчиком, – взволнованно произнес Вежды, дотоль обговорив все с королевой марух и повелев ей поколь выставить дополнительные охранные посты. Посему маги марух уже обернулась сорокой, порывисто взметнула своими крылами, и, поднявшись в воздух, громко затрещав, полетела выполнять указанное.

– Господин очнется, немного погодя, – как-то вяло протянула бесица-трясавица, и, закрыв коробок, оправила на мальчике краску.

– Ты говоришь неуверенно. Мне, что донести до Родителя, эту твою невнятность? – достаточно гневно вопросил Вежды, и данное негодование отразилось в металлических нотках его голоса съевшего всю бархатистость, да в золотом сияние кожи на миг поглотившем всю черноту.

– Господина надо осмотреть на маковке, Господь Вежды, – все с той же вялостью молвила Трясца-не всипуха. – На маковке, где есть Огнеястра, Грудница, Коркуша, Гнетуха, Дутиха, Лидиха, а так, – бесица-трясавица прервалась, сызнова ощупала лицо отрока, приподняв веки, заглянула в правый, левый глаз. – А так уж, простите Господь Вежды, одна неопределенность в том, что с господином все будет в порядке.

– Хороший ответ. Просто замечательный ответ, – глас Димурга накрыл своей мощью всю ложбинку, осыпав не только поверхность земли с берегов, вырвав травы, но и усеяв приникшие ветви деревов выдохнутой всей плотью розоватой изморозью. – Именно такой ответ я должен донести до Родителя. А после, Трясца-не-всипуха, как мне обещал Родитель и ведаешь ты, быть высланным из Млечного Пути. Молодец! Ты, молодец, Трясца-не-всипуха, ценю твою преданность и любовь.

Бесица-трясавица зажав в правой рук коробок, медленно поднялась на свои худобитные ноги. Она слегка развернула вправо сычиную голову и с нежностью, в которую явно вложила беспокойство, оглядев Бога с головы до ног, туго выдохнула через рот. Еще совсем немного Трясца-не-всипуха зарилась на серебристые сандалии своего Творца, а посем тоном в коем, обаче, не ощущалось положенного иным созданиям благоговения, вспять дюже строго (словно говаривала с подчиненным) сказала:

– Зачем же Господь Вежды всяк раз на молвь откликаться таким волнением, сие вельми не благостно сказывается на вашем здоровье. А по поводу господина, можно Родителю доложить следующее… Здоровье мальчика очень слабое. Необходимо в ближайшее веремя произвести пересадку определенных внутренних органов, хотя, как вы и сами понимаете, наилучший вариант новая плоть. А поколь господину надо беречься, как можно больше находиться в тепле, пить вытяжки оные по нашему поручению ему дает его мать, и не в коем случае не шастать по этим лесам в поисках неизвестно кого. Надо было, как предлагали мы, воздействовать на его родителя и запретить это ужасное испытание. А днесь, мне и вообще, кажется, господин сместил в сторону хрящевую часть перегородки, посмотрите, как у него припух нос.

И без задержу не только бесица-трясавица, но и Бог, и королева воззрились на припухший нос мальчика, выделяющийся красноватой отечностью на смуглой коже.

– Я не могу ничего утверждать по поводу носа, господина, – глубокомысленно дополнила Трясца-не-всипуха и качнула повисшими повдоль тела руками. – Ибо не являюсь в этой области мастером. Здесь нужна помощь Гнетухи.

– Ладно… ладно, – сварливо перебил свое создание Вежды и по лицу его пробежала рябь болезненного недовольства, так как он тоже желал отнести мальчика на маковку, сейчас покуда тут никого нет из старших Богов.

Он желал отнести и подлечить. И единожды с тем боялся, что это перемещение может закончиться гибелью столь дорогого ему Крушеца. Столь дорогого его Отцу Крушеца. И давеча в разговоре с Седми молвил:

– Будем держать в тайне состояние нашего Крушеца. Эта жизнь очень важна. Несомненно, она должна быть долгой, и коль началось построение самого естества, это значит, что следующее вселение станет последним. Если сумеем продлить существование данной плоти, сберечь, что мы знаем от Родителя. То в следующей плоти, Крушеца, Родитель не станет уничтожать. Ибо сие вельми опасно и пагубно скажется на всех Богах, кто с ним особо близко дотоль общался. И поставит под угрозу почитай всех Димургов, тебя, Дажбу, Воителя, Огня, Круча, на что, как можно догадаться, Родитель никогда не решится.

– А ежели Родитель догадается? – не менее тревожно вопросил Седми, который был также привязан к Крушецу и Першему, и не хотел гибели одного, и болезненных переживаний другого.