Удивительные приключения Пашки и Батанушки

Удивительные приключения Пашки и Батанушки
Елена Александровна Асеева

Перед вами нежная и очень трогательная история знакомства и дружбы мальчика Пашки и домового духа, Батанушки. Их неповторимые приключения, полные событий дни и ночи, – все заставит вас улыбаться, смеяться, сопереживать и радоваться. А русские традиции, песни, пословицы, язык и многообразие самих волшебных существ подарят возможность соприкоснуться с удивительным миром наших предков.

Удивительные приключения Пашки и Батанушки

Елена Александровна Асеева

© Елена Александровна Асеева, 2019

ISBN 978-5-4496-5451-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

История первая. Знакомство

Пашка тягостно вздохнул, оглядывая раскинувшийся перед ним большущий надел земли, точнее даже огромнейший. Мальчик и вовсе мог бы сказать про него, не имеющий конца и края, а бабушка ласково называла «делянушка». Этот значительный участок коричнево-черной земли (едва покрытой зелеными всходами), где-то на удалении (огражденный деревянным штакетником) переходил в плотные травянистые луга, оные в свою очередь замещались непроходимыми лесными далями. Делянушка своим внушительным видом пугала Павлика, а раскинувшиеся на ней словно выверенные по единой линии грядки, да ряды, где уже помахивали пучками листочков морковь, свекла, репа, картошка, огурцы, покачивала махунечкими головками капуста, легонечко вздрагивали тонкими стебельками помидоры, баклажаны, перец, приводили в ужас. Осознание того, что он все три месяца, столь долгожданных для любого школьника каникул, будет наблюдать изо дня в день лишь этот надел земли, да бабушку. Жить в ее доме, словно врезавшимся собственным фундаментом в почву, потому и ставшим таким же коричнево-черным, который расположился в маленькой деревне, затерявшейся в глуши и без того раздольной русской земли. А десять или двенадцать дворов всего, что и находилось в селе, в оных жили такие же пожившие, как и его бабушка, старики однозначно указывали, что мальчишке придется влачить жалкое существование без возможности нормально пообщаться или поговорить со сверстниками… Не говоря уже о том, что в доме, как и в целом в деревне отсутствовали такие блага цивилизации, как Интернет, социальные сети, он-лайн игры…

Тут и совсем не имелось компьютеров, планшетов, мобильных телефонов, телевизоров…

Здесь даже не было обычных телефонов, так называемых стационарных. Отсутствовали магазины, поликлиники, школы, детские сады…

В этом селе доживали свой век старики, кто поодиночке, кто сообща…

Когда-то крупная деревня, где поначалу сеяли и пахали, погодя выращивали лен, сейчас степенно умирала… Покинутая зрелыми, молодыми, она теперь держалась лишь на стариках, к которым очень редко из ближайших или далеких городов на короткий промежуток времени (вроде как погостить) приезжали их дети… Еще реже внуки… Отсутствие тех самих благ (из которых в селе все пока оставалось электричество) и вовсе дело это поселение не привлекательным для жизни.

Эту самую непривлекательность Пашка сразу уловил, стоило ему только услышать строгие слова папы, Андрея Александровича, еще в феврале месяце предупредившего его о грозящем наказании за плохую учебу и увлечение компьютерными играми… И, кажется, все еще звучали напутственные слова папы, уже здесь, возле штакетника (окружавшего не только делянку, но и сам двор бабушки), при прощании, сказавшего:

– Павел, я надеюсь близость к природе, труд и отсутствие твоих любимых компьютерных игр изменят тебя. И ты, наконец-то, поймешь, что этот мир не смыкается экраном компьютера, а краски природы, наполненной лесами, лугами, речками настроят тебя на более серьезное отношение к учебе и жизни.

Пашка тогда только горько вздохнул… Он уже не решился, чего-либо ответить, так как именно его желание в прошлый раз оспорить мнение папы окончательно настроили последнего на применение к сыну наказания.

Андрей Александрович, впрочем, не считал каникулы в деревне у бабушки наказанием. С восторгом рассказывая как прекрасно поутру сходить на речку порыбачить, или вырвав с грядки морковь, вот так не мытой съесть ее…

Мальчик же считал по-другому… и тогда, и тем более сейчас.

Сейчас, когда смотрел на эту раскинувшуюся перед ним делянушку, опираясь одной рукой о жердину штакетника. Местами забор, отделяющий двор от огорода, растерял вертикально установленные доски, уткнувшиеся заостренными концами в саму землю. Однако все еще крепко удерживал длинные жердины, к которым деревянные планки в свою очередь были прибиты гвоздями.

Папа еще прибавил, точно и вовсе хотел до конца расстроить Павлика:

– И я верю, что моему сыну после отдыха у бабушки в шестом классе станет более дорог русский язык и литература, а не Дракин.

Мог бы не упоминать Дракина-Непобедимого, героя любимой мультиплатформенной компьютерной игры «Блакрум». В которую Пашка мог бы играть часами и днями, даже не отрываясь на еду и сон, если бы только позволили.

Но беда в том, что папа не позволял, и если мама вроде как закрывала глаза на увлечения сына… То Андрей Александрович был неумолим, вынося, прямо-таки, диагноз сыну каковой называл компьютерная игромания, бывшую разновидностью игровой зависимости. Эту опасную болезнь многие врачи сравнивают с алкоголизмом и наркоманией. Изменение психического состояния, навязчивые идеи, агрессивность, сужение круга интересов, а в дальнейшем и неадекватность поведения, как считал папа, всем этим уже был основательно заражен его сын. И чтобы его спасти, помочь и уберечь, Андрей Александрович решил отправить Павлика туда, где не имелось ни компьютера, ни игр… Туда, где до ближайшего телефона пришлось бы идти аж! до соседнего села, где проживало всего только человек пятнадцать-семнадцать, да и то, лишь уваженные трудом старики, для самого мальчика бабушки и дедушки…

Дед Борис и баба Шура, дед Митя и баба Галя, баба Тоня и дед Володя… Дуся, Маня, Миша, и вновь Шура, и опять Митя…

Бабушка, Вера Ивановна, их перечисляла для Пашки несколько раз, и начала это делать сразу, как только по грунтовой дороге, крайне неровной, с множеством ям и кочек укатил папин автомобиль. А баба Вера не просто величала своих соседей по именам, выдавая информацию о численности семьи, посадках, но и о животном составе дворов (словно на том держалась вся эта деревня) рассказывая о количестве гусей, кур, коз, свиней и коров.

Старики в этом селе жили своим трудом и за счет труда, привыкшие с юности работать. Они и сейчас, когда многим (как, к примеру Вере Ивановне) перевалило за шестьдесят пять не придавались отдыху, обеспечивая полностью себя на зиму пропитанием, помогая детям и внукам.

– Не забудь тока голову преклонить, кады здороваешься с соседями, – произнесла баба Вера, заканчивая поименное перечисление соседей.

– Чего? – моментально отрываясь от своих грустных мыслей, негодующе переспросил мальчик. И тотчас резко дернул взгляд от легкой курящейся заверти, оставленной на дороге после отъезда автомобиля, в направлении лица бабушки, уставившись в ее зелено-карие глаза.

Вера Ивановна, впрочем, не смутилась… Она родившаяся еще в том веке, и всю жизнь, прибывающая в труде, имеющая в свой срок большой двор и семью, вырастившая пятерых сыновей, и проработавшая дояркой в колхозе. И сейчас, после смерти мужа, вернувшаяся в дом, где когда-то родилась, с той же необоримостью голоса, словно видела перед собой упрямую корову, не желавшую доиться, сказала:

– Малешенько дык кивнешь, кады здравствуешься с соседями, дабы они углядали твое к ним почтение.

Бабушка всегда говорила не ясно, используя в своей речи слова, понятия которых оставались для мальчишки не раскрытыми, а звучание, словно чуждым тому языку на коем теперь разговаривали в современном обществе. Суровый же взгляд Веры Ивановны почасту вызывал в мальчике легкий страх. Пашка гостил у нее не часто. Еще мальцом, он впрочем, бывал у деда и бабы в их прежнем доме, в прежнем селе, более крупном и обжитом, где была школа, поликлиника, магазины, детский сад и даже дом культуры. Там, где они вырастили сыновей, в том числе и его папу, в большом кирпичном доме, который после смерти дедушки был продан. И всегда тогда казалось мальчику, что нет никого на свете более строгого, чем его бабушка Вера… И всегда тогда казалось мальчику еще слово, и бабушка Вера огреет, дедушку или его, скалкой по горбу…

Впрочем, это была присказка, которую любила сказывать Вера Ивановна, как пояснял дедушка Саша.

Дедушка всегда говорил, что бабушка на самом деле добрейшей души человек и никого за всю жизнь скалкой по горбу не огрела, и даже ладошкой не коснулась. А кажется строгой лишь потому как жила среди мужиков, поэтому и сама вроде штаны на себя одела…

Так сказывал дед Александр, посмеиваясь над своей женой, не обижая и не унижая, всего только разбавляя собственными пояснениями волнение, созданное в семье. И тогда смеялся маленький Павлик, не то, чтобы осознавая, о чем говорят, просто радуясь вместе с дедом.

Но Александр Петрович умер вот уже как два года, и бабушка, продав их общий дом, переехала в эту деревню, чтобы быть ближе к тому месту, откуда в свой срок они оба начали свою поступь по белому свету.

Пашка тогда бабушке ничего не ответил, струхнув ее грозного вида и припоминая скалку, с трудом усваивая имена ее соседей, лишь оставляя в памяти ближайших из них, тех самых деда Бориса и бабу Шуру, деда Митю и бабу Галю.

Сейчас же он стоял, опираясь на штакетник разграничивающий двор и огород, оставляющий по одну сторону дом и хозяйственные постройки по другую посадки, и прерывисто вздыхал. Так как не знал, что делать и чем себя занять в краю, где даже не имелось телевизоров, а новости (как говорила бабушка) передавались из уст в уста, осознавая, что ни то, чтобы день, но и все каникулы безвозвратно для него потеряны.

– Сходил-ка б ты Панька на речку, чай, вода в ней ужо теплая, – протянула Вера Ивановна. Она стояла посередине грядок, с каким-то неведомым мальчику трепетом прореживая едва наблюдаемые пучками листвы моркови. Бабушка Вера выпрямилась, и, оглянувшись, широко улыбнулась внуку, растянув уголки своих светло-алых губ. Полная, высокая она всем своим видом указывала на текущую в ней русскую кровь, а дополняющее ее образ круглое лицо с все еще миловидными чертами и розоватыми щеками точно говорили, что в молодости Вера Ивановна была красавицей. Ее не портил даже костлявый с горбинкой нос, закругленный с двойной складкой подбородок, и множество морщинок расчертивших лицо. Все еще густые, темно-русые волосы (всего только чуточкой убеленные седыми волосками) собственной длинной покрывали ее спину, дотягиваясь до талии. Да только волосы бабушка не носила распущенными, она их заплетала в одну толстую косу, и, закручивая в ракушку, скрепляла заржавевшими шпильками, ровно вышедшими из прошлого века. Поверх голову баба Вера покрывала тонким платком (особенно когда занималась хозяйственными делами, вот как сейчас), связывая концы под ракушкой, таким образом, пряча и ее. Платки у нее, непременно, ситцевые и белые, яркостью разнообразных узоров гармонировали с цветастыми халатами, которые она зачастую носила. Большим был рот бабушки, короткими и тонкими брови, такими же темно-русыми, как и загнутые ресницы, точно частью выпавшие от переживания. Вместе с тем цвет кожи Веры Ивановны вопреки возрасту, уже почти по летнему согревающему солнцу и труду все пока поражал собственной белизной, лишь справленной смуглостью на руках, которые и созидали благосостояние семьи… как сейчас, так и прежде.

Она теперь развернулась и шагнула на тонкие деревянные, где узкие, где широкие дощечки, проложенные между грядками, ступив на них такими же, как и все кругом, пожитыми пепельно-серыми галошами. Огладив их полами, своего длинного с коротким рукавом, халата, да неспешно принялась вытирать руки о пристроенный на талии передник. Обычный такой, в виде прямоугольника закрепленного на поясе, красного с двумя синими узкими полосами по кромке.

Бабушка всегда была чистюлей, и это наблюдалось не только в ее образе, постиранном халатике, носочках, платке или переднике, но и шуршащих накрахмаленных на окнах занавесочках, переливающихся кастрюльках и поблескивающем деревянном полу в доме. Также чисто было и у нее на огороде, во дворе и даже курятнике, где куры точно подчиняясь единому распорядку жизни Веры Ивановны, неслись стабильно в плетеные ивовые корзины. Бабушка любила труд, поэтому сажала на делянушке много овощей и корнеплодов, готовила от души, видимо так и не успев привыкнуть, что теперь вся ее семья это вислоухий, черный пес Пират, да трехцветная кошка Муся. Были у бабы Веры, конечно, и куры, гусь с гусыней и пятью гусятами, и даже молоденькая козочка Аська. Коими она ровно пыталась заместить умершего мужа и выросших, покинувших ее сыновей. Поэтому и Пират, и Муся, и даже гусь с гусыней смотрелись толстыми, едва передвигающими ноги, ленивыми и, пожалуй, что беспечными.

– Искупаться ужоль можно, а бережочек речной дык ладненько выстлан песочком, нарочно дабы на нем желалось полёжать, – дополнила свое предложение Вера Ивановна и малешенькие крупинки почвы, смахнутые материей передника с ее крупных пальцев и ладоней обоих рук, улетели вниз.

– Скучно одному купаться, – недовольно отозвался Пашка, и искривил губы, плотные, нежно-алые, потому как очень сильно раздражался, когда бабушка звала его «Панькой». Словно обращалась к девчонке. Впрочем, о своем недовольстве мальчик не решался сказать, все еще побаиваясь той самой скалки по горбу, потому лишь кривил губы или закатывал глаза.

– Ну, тады мене пособи, Панька. Понадоба буряк прорвать, – произнесла Вера Ивановна, едва качнув головой в сторону грядки. Она, естественно понимала, что мальчонке, привыкшему к городскому шуму, толкотне и тому самому непонятному компьютеру, очутившись в тиши деревни, было непривычно, потому старалась хоть как-то его занять… Вот хотя бы трудом…

Павлик дернул вслед движения головы бабушки взгляд вправо, увидев мелкие пучки листочков, немного покрасневших на кончиках, и тягостно вздрогнул, кажется, всеми частями тела зараз, а по спине его сверху вниз пробежали крупные, колючие мурашки. Да с тем же ужасающим потрясением проскользнул взором по длине всей грядки, кажется, подныривающей под штакетник, где-то, ну, очень… очень далеко.

– Нет, – торопливо отозвался мальчик и качнул отрицательно головой, понимая, что прорывать тот самый непонятный буряк на грядке еще страшнее, чем тосковать по Дракину-Непобедимому. – Пойду читать, там так много задали, – дополнил Пашка, и, не дожидаясь согласия бабушки, поспешно развернувшись, шагнул по деревянному настилу дорожки вперед.

– И то славно, – сказала в след ему Вера Ивановна, в душе радуясь, что внук гостит у нее, и наполняет ее сердце и дом радостью. – Я днесь прорву буряк и прихаживаю, да мы с тобой покушаем.

– Ок, – дыхнул в сторону баба Веры мальчишка, даже не оборачиваясь и успокаивая себя тем, что его не заставили работать на таком солнцепеке.

Павлик, впрочем, шагал не торопливо. Между делянушкой и домом бабушки проходила широкая полоса, где по правую сторону росли деревья яблони, вишни, черемухи (посаженных на небольшом удалении, а потому все время придерживающихся кончиками веток друг друга), и стояло несколько столбов врытых в землю. Между столбами была натянута веревка, нарочно приспособленная для сушки белья, где уже висели вещи Паши, так как Вера Ивановна поутру перестирала все привезенное белье внука. Слева же, словно напротив сада, в ряд находились хозяйственные постройки, с проживающими в них курами, гусями и козой. Отдельные, небольшие деревянные постройки, которых были крыты тесом, а проще говоря, досками. Однако так как крышу на этих строениях делали уже давно, широкие доски на ней наблюдаемо покоробились, а местами и усохли. Впрочем, в свой срок, выложенные в два ряда они хоть и выгибались горбом, удерживали от протекания и попадания воды внутрь строения. К каждой из тех отдельных построек, уже из сетки рабицы с квадратными ячейками, были пригорожены выгулы для кур, гусей, и козы Аси. Козу, однако, бабушка намеревалась позднее водить на луг, что простирался сразу за ее огородом, но пока она была маленькой и гойдала (как говорила Вера Ивановна) по тому самому выгулу. Завершались эти хозяйственные постройки стоящей отдельно от них баней, и вовсе кривенькой, сложенной из рубленых брёвен, с одним оконцем и узкой, низкой дверцей, про которую бабушка говорила, что в ней парятся по черному, как всегда непонятно для Пашки.

Ключевое же место этого большого двора занимал дом. Задняя стена, которого, граничила с хозяйственными постройками, находящимся под навесом дровником с одной стороны, и садом с другой. Дом был удивительным, еще и потому как вышел из позапрошлого века, назывался срубом и был собран из обработанных рубленых бревен. Его еще называли пятистенка, то есть старая деревенская изба, оная помимо основных четырех несущих стен имела пятую, разгораживающая внутри дом бревенчатой перегородкой. В доме бабушки имелись холодные сенцы с клетью и две большие комнаты, да здоровущая печка, изготовленная на старый лад, на которой можно было не только готовить, но и спать. Хотя, сейчас Вера Ивановна готовила на электрической плите, которую ей привез кто-то из сыновей, то ли дядя Гриша, то ли дядя Сергей.

Вход в сруб вместе с прилегающим к нему небольшим крыльцом располагался со стороны улицы, там, на нешироком дворе справа примостилась будка, где на цепке сидел Пират, а слева стоял не менее старый колодец. И тут, словно вышедший из прошлого века… а может и позапрошлого, с установленным срубом из деревянного бруса, тесовой крышей водруженной на вертикальные столбы, защищающей колодец от дождя и снега. Имелся на колодце и ворот, используемый для накручивания цепи, на которую в свою очередь вешалось металлическое ведро. Самое интересное, что сруб длился и в самом колодце, и стены его там смотрелись не вертикальными, а вроде как скошенными, формируя нечто в виде пирамиды.