Шаги Командора или 141-й Дон Жуан

Визитеры у порога разулись и надели легкие шлепанцы.

Шах восседал на троне, обшитом красным бархатом с шелковыми кружевными оторочками.

При нем находился только придворный писарь. Монарх был небольшого роста, слаб глазами и щурился.

Султанали-бей, положа руку на сердце, трижды отвесил поклон, подступив к шаху, поцеловал августейшую длань, затем подол шахской мантии. Орудж-бей последовал примеру отца.

Султанали-бей изъявил благодарность:

– Да продлит Аллах жизнь нашего святого вседержителя и да хранит его трон, и да сподобит милостью за то, что изволил оказать нам честь и принять нас…

Шах задержал взгляд на юном Орудж-бее.

Похоже, рослый и стройный отрок произвел на венценосца благоприятное впечатление.

– Я рад видеть еще одного мюрида рода Баят.

– Благодарствую, ваше величество, – отозвался Султанали-бей.

– Я краешком уха слышал, что повод, приведший именитого мужа из рода Баят – деликатный и серьезный. Может быть, ты, старый друг, и поведаешь суть дела.

Султанали-бей изложил:

– Да славится шах, ты знаешь, что после того, как я обратил Зейнаб по доброй воле в нашу веру и заключил с ней «сийгя», она родила мне сына, и я усердно занялся его воспитанием, научил верховой езде, владению мечом, пестовал, как истинного мюрида. И к этому немалый труд приложил ахунд Миртаги и делопроизводитель двора Зульфугар-оглу. Теперь с твоего высочайшего позволения, хотел бы объявить своего сына законным наследником. Но до этого я возьму его с собой сразиться с османцами. Иншаллах, если он выдержит боевое крещение, проявит подобающую доблесть и выйдет живым, я попрошу не обойти нас своей милостью.

Шах:

– Я всегда говорю, если мусульмане женятся на христианках и народят от них сыновей, то это пойдет во благо, но с условием, чтобы их воспитывали как правоверных. – Мать самого шаха была грузинкой, и он намекал на это обстоятельство. – Я буду рад видеть среди моих воинов еще одного будущего полководца из рода Баят. Да облегчит Аллах ваш путь…

Шах поднялся с трона.

Посетители вновь приложили уста к его деснице и подолу одежды. Шах погладил юного Орудж-бея по голове и у венценосца мелькнула задумка: если сей новобранец вернется живым, хорошо бы выдать младшую дочь, Бейимнису замуж за него. Но об этом не обмолвился, довольствовавшись похвалой:

– Славный отрок…

И пожелал жестом доброго пути.

Отец и сын попятились на несколько шагов и покинули шахский дворец.

Вернувшись в полдень, они застали Зейнаб за намазом.

– Allahi ?kb?r. Bismillаhir-R?hmanir-R?him. ?lh?md? Lillahi R?bbi-l-Аl?min, ?r-r?hmanir-R?him, Maliki y?umiddin…[21 - «Благодарение Аллаху, Господу миров, Всемилостивому и милосердному, Вершителю Судного дня…».]

Зейнаб соблюдала все уставы ислама. Однако, услышав шаги и поняв, что сын и муж вернулись с аудиенции, она прервала молитву и выпрямилась, тем самым совершила погрешность в ритуале, не осознавая этого.

* * *

Слушая профессора, я подумал, что в его изложении язык средневековой знати выглядит изрядно современенным. Но грех было сетовать. Ведь неимоверно трудно по прошествии веков воссоздать и реставрировать в точности язык наших далеких предков. Я и тогда, и позднее много бился над этим. Наконец, осознал, что для меня главнейшее – мышление, образ мышления, жизни, уклад, дух пращуров. Постичь, уловить дух – счастливая удача.

Здесь профессор прервал изложение своих заметок, – было уже за полночь.

Он аккуратно сложил свои записи, собрал в узелок и сказал мне:

– Поезжай в Казвин. Подлинная правда лежит дальше. Меня туда не пустили. А эти заметки, – он передал мне узелок, – дальнейшее отыщи ты сам. Чтоб узнать истину, надо иметь бдительный, зоркий, живой дух. А дохлый дух – бесплоден, – добавил наставительно: – Никогда не оставляй свой намаз незавершенным.

Я встал. Хотел было признаться, что не совершаю намаз, но воздержался из опасения задеть религиозные чувства профессора.

Вопросов у меня было множество, но я не стал их задавать.

Мохаммед и Захра-ханум, сидевшие в «пежо», уже клевали носом.

Когда мы отъезжали, я заметил позади нас внезапно вспыхнувшие фары, но не придал этому значения. Следовавшая за нами машина через некоторое время обогнала нас и исчезла; затем снова возникла впереди, отстала и «села на хвост», наконец, убралась.

Екнуло сердце: слежка! Но я промолчал о догадке. Похоже, Мохаммед и моя тебризская коллега уловили мое беспокойство; они тоже проследили взглядом любопытную машину, и тоже промолчали, видимо, думая о возможных последствиях. Я, впрочем, просчитал всякие превратности, прежде чем пустился в это странствие.

Когда знаешь, что во дворе кусачая собака, уже не так страшен ее лай…

Мохаммед в ту ночь переночевал в машине, сказав, что привык к таким «походным» условиям; на всякий случай поставил «пежо» под свет, падавший со двора.

А я поднялся в дом, где жила моя тебризская коллега с семьей. Двухэтажный домик. Опрятный и светлый. Четверо детей, свекр, свекровь ожидали нас. Муж отсутствовал. Оказалось, он служит на судне, часто приходится отправляться в море. После настояний хозяина я поужинал. Плов, компот, салат из зелени. Сидел как на иголках, потому быстро покончил с едой, выпил предложенный чай и ушел в отведенную мне комнату. Постель была приготовлена на полу.

Примостившись на ковре, я раскрыл узелок, врученный мне профессором. Записки на арабском алфавите. Я, собственно говоря, не рассчитывал узнать нечто новое. Как дал понять профессор, дальше докапываться придется мне самому. Поворошив бумаги, вложил их в саквояж, под самый низ дорожной экипировки.

Утро начали со знакомства с тебризскими мечетями. Меня интересовала мечеть Шейха Гейдара, где, по сведениям, находилось изображение отца моего героя – Султанали-бея.

Увы, среди двухсот мечетей мы так и не доискались ее; набрели на «теля» – молельню Гейдара, но там не было ничего, напоминавшего о Султанали-бее. Стены были расписаны религиозными сюжетами, относящимися к последним двум столетиям. Захра-ханум сообщила, что в средние века в этой молельне радели суфии.

– А мечеть, которую вы ищете, вероятно, была разрушена во времена османских набегов.

Захра-ханум поинтересовалась моими сведениями о портрете, и я вкратце изложил его историю:

– В сентябре 1585 года, после взятия Тебриза Осман-пашой, на месте дворца «Хашт-Бехишт» возвели цитадель и, завоеватель, оставив там семитысячное воинство под началом Джафар-паши, отбыл в Турцию. Город из этой крепости подвергался обстрелу из пушек. Тебризские ополченцы предпринимали эпизодические вылазки против аскеров османской армии. В тебризской бане месть постигла одного османского офицера; и тогда население подверглось жестокой расправе.

Принц Хамза Мирза искал подходы и пути для проникновения в крепость. Кызылбаши из подпола мечети «Хасан-падишах» начали подземный лаз к крепости. Намеревались подорвать одну из башен, ворваться в твердыню и перебить османцев. Но, когда уже оставалось прорыть немного, начальник гвардии стражников Гулу-бей Афшар, предав своих, переметнулся на сторону турок и выдал план. Причиной измены стало то, что Гулу-бей участвовал в убийстве матери Хамзы Мирзы, и преступник опасался возмездия.

Османцы засыпали прорытый потайной ход. План кызылбашей рухнул.

В ту пору Султанали-бей состоял на службе вместе с Алигулу-ханом Шамлы при Аббасе Мирзе и участвовал в составе трехсот отборных воинов из рода Баят в сражении.

Когда затея с подкопом провалилась, Хамза Мирза решил пойти на открытый бой. Он двинул свой отряд на приступ твердыни, призвав в это дело и Султанали-бея.

Нападавшие использовали и дощатые щиты-башни на колесах. Движущаяся башня была изнутри набита мешками с землей, а колеса обмотали льняным полотном во избежание шума. Высота передвижной башни достигала высоты крепостных стен. Кызылбаши хотели незаметно приблизится к стенам и через них ворваться в стан врага. Но османцы успели обнаружить их и обрушили огонь из мушкетов и пушек; одновременно из крепости вышли до 700 аскеров и ринулись на кызылбашей. Султанали-бей, несмотря на неравенство сил и отчаянное положение, бился отважно и пал смертью храбрых. А юный Орудж-бей вышел из боя живым, правда, получив ранение. Его доставили к шаху Мохаммеду Худабенде. Монарх погладил по голове раненого воина, сказал утешительно:

– Да упокоит Аллах душу Султанали, верного брата и храброго мюрида моего! Вечная память ему! Дух его будет осенять всегда сограждан державы моей. И отныне тебе суждено стать опорой нашей…

И шах призвал рисовальщиков и велел запечатлеть образ Султанали-бея. И на созданной картине Солтанали-бей был изображен стоящим над семью поверженными османскими офицерами.

Теперь не было ни старинного портрета, ни мечети, где он хранился.