Шаги Командора или 141-й Дон Жуан

– Тогда пусть жеребцы сбросят кобылу с обрыва…

– Перейму печали твои, – вступил в разговор Шахрух-хан, – времена смутные, нельзя на кого-то положиться…

Шах теперь подумал, что речь идет о мятеже Алигулу-хана.

– Я направил туда надежного человека. Не верю, чтобы над головой Аббаса Мирзы нависла какая-либо угроза.

Под «надежным человеком» шах подразумевал Султанали-бека.

Видя, что разговор крутится вокруг да около, Горхмаз-хан Шамлы решил рубануть напрямик:

– Короче говоря, Хейранниса-бейим третирует нас, государь, вмешивается в дела суда, канцелярии, сажает мазандаранцев во главе присутственных мест… И ее мать потворствует ей…

Мохаммед Худабенде не ожидал такого поворота. Потому призадумался. Поерзав, устроился поудобнее.

– Хейранниса-бейим – мать шахзаде Хамзы и занята его воспитанием и попечением. И в ратных делах не покидает его… Никто не может оспорить доблесть, выказанную Хамзой в Карабахе. Но… женщина есть женщина и не вправе вмешиваться в державные дела. Я велю, чтобы впредь ни она, ни ее мать не лезли в дела диванханы[25 - Диванхана (здесь) – канцелярия.]. Если вам угодно, я могу отправить ее со своим сыном Абуталыбом Мирзой в Кум или Мазандаран, чтобы оставить там навсегда.

Кызылбашские ханы, услышав это заверение шаха, в один голос подхватили:

– Вот и ладно, вот и прекрасно! – И, пожелав его величеству долгих лет и счастливого правления, изъявив готовность служить ему до конца жизни, удалились с поклоном. Но… в коридоре неожиданно столкнулись с шахиней Мехди Улья… Вероятно, она подслушала происшедший разговор, потому, глядя вслед визитерам, прошипела:

– Я не стану ждать, пока остынет труп Мирза-хана!..

Это была неприкрытая угроза. Пришельцам стало ясно, что обещание шаха останется пустым звуком. Ибо он давно отпустил поводья «кобылы». Кызылбаши прекрасно знали, что Мехди Улья постарается отомстить им. И надо было опередить ее. Но как столковаться с бесхребетным и мягкотелым монархом? Он и любил, и боялся жены.

Тогда эмиры прибегли к хитрости. Жены кызыл-башских правителей были их «ахиллесовой пятой». От жен-полукровок можно было ожидать любой каверзы. Надо было довести до сведения шаха, что шахиня… завела шашни с пленным Адиль-Гиреем. Как доказать это – другой вопрос. Но слух об амурных связях супруги венценосца с пленником явился бы сокрушительным ударом по престижу верховной власти.

Дело в том, что Адиль-Гирей, попавший в плен, остался при дворе и постепенно снискал благорасположение шаха. Высокий, черноволосый, с короткой бородкой и тонкими усами, он держался с гордым достоинством. И шах подумывал выдать за него замуж одну из своих дочерей. Тем самым можно было наладить отношения с крымским ханом Довлет-Гиреем. Это намерение шаха пришлось не по душе кызылбашским эмирам. Хотя бы потому, что их не устраивало восхождение чужеземного принца. И эмиры вознамерились одним выстрелом убить двух зайцев.

Короче, они донесли шаху, что его «кобыла снюхалась с чужеземным жеребцом». И если его величество сомневается в этом, пусть расспросит гаремных жен. Причем эмиры заранее подкупили гаремных стражников и евнухов, чтобы последние подтвердили их слова.

Слух стремительно распространился среди придворных. Шах пребывал в таком физическом состоянии, что редко навещал обитательниц гарема; потому его нетрудно было убедить в том, что шахине приглянулся стройный красавец-пленник.

Мехди Улья была единственной из жен, которая, вела себя во дворце совершено свободно. В последнее время она резко охладела к своему коронованному мужу. Причиной послужила уступчивость шаха в отношении кызылбашских эмиров к обещанию услать ее с сыном в придачу в Мазандаран.

Гаремные соперницы сообщили шаху, что несколько раз видели главную жену-шахиню в обществе Адиль-Гирея и, кто знает, может быть, и вправду между ними заварились амурные дела. Но истина состояла в том, что Хейранниса-бейим намеревалась воспользоваться Адиль-Гиреем и его охранниками в борьбе против кызылбашских эмиров. И в этих целях она несколько раз конфиденциально встречалась с крымчаком.

Но, как говорится, и стены имеют уши.

Адиль-Гирея охраняли люди из его сонародников. Шахиня помышляла в одну из ночей «убрать» Мохаммеда Худабенду и объявить шахом своего сына Хамзу Мирзу. А последний, мечтавший о короне, никак не мог очухаться от кутежей и оргий.

Кызылбашские эмиры прознали об этих планах и поспешили действовать.

Они подговорили одного из нукеров выкрасть исподнее белье Адиль-Гирея. Это белье было доставлено во дворец Горхмаз-ханом Шамлы аккурат тогда, когда у его величества совещались эмиры. Горхмаз-хан предложил всем подряд обнюхать белье крымского принца и тем самым выяснить его виновность или невиновность. Все вожди племен принюхались к этой «улике» и стал утверждать, что белье пахнет… шахиней Мехди Улья.

Шах вскричал:

– О, Аллах! Откуда вам знать запах Мехди Ульи?!

Все пришли в замешательство. Не растерялся один Шахрух-хан-Мохрдар Зульгардар. Он объяснил:

– Это благоухание исходит от вас, ваше величество, и от шахзаде Хамзы Мирзы. Мы это почувствовали, целуя руку вам и вашему наследнику.

Этого простого и примитивного довода оказалось достаточно, чтобы шах заколебался и поверил. Благо еще, что белье Адиль-Гирея не пахло шахом. А то бы в Казвине это истолковали на иной лад…

Мохаммед Худабенда никак не хотел бы, чтобы его любимая жена оказалась на плахе, с другой стороны, он боялся кызылбащских эмиров, огласки дела и неминуемого позора. И во избежание этого, скрепя сердце, он велел втайне умертвить и Адиль-Гирея, и Хейраннису.

Адиль-Гирей не ведал об этих зловещих кознях, продолжая жить в придворных покоях, отведенных ему.

Ночью кызылбаши проникли в его опочивальню. Крымчак и охранники спали. Но стоило им сделать несколько шагов, как татары вскочили с диким криком и ринулись в схватку. Сын Мохрдара Зульгадара дважды нанес удар кинжалом Адиль-Гирею, который бился отчаянно. Но силы были неравны. И крымский принц пал жертвой дворцовых козней. Трупы двенадцати татар в ту же ночь тайком вынесли из дворца и сожгли.

Эта ночь оказалась последней и для Махди Ульи…

Правда, добраться до нее заговорщикам было нелегко. Шахиня, предчувствуя недоброе, редко появлялась во дворце, чаще оставалась в гареме, а туда, как известно, вход посторонним заказан. Но, увы, кызылбаши не посчитались с этим, пошли на бесславное дело; проникнув в гарем, вторглись в опочивальню Мехди Ульи и задушили ее спящую… Та же участь постигла и мать персиянки, всполошившейся от шума и смотревшей из-за дверей на происходящее…

Спустя два дня после этой расправы эмиры явились во дворец и держались как ни в чем не бывало. Шах, убитый горем и проливавший слезы, узнав о визитерах, съежился, вытер слезы, попытался взять себя в руки. Но так и не смог выпрямиться и принять подобающий шаху вид.

Горхмаз-хан от имени эмиров сообщил их решение: они, их племена, как и прежде, признают власть государя и изъявляют готовность исполнить любое его повеление. И если его величеству будет угодно, они готовы дать укорот строптивому Хорасану и распоясавшемуся Луристану.

Шах, давясь слезами, сказал, что не может держать зла на эмиров и не сомневается в их преданности; однако долгое время горевал об участи «безвинной» супруги и старой «доброй и набожной» тещи.

Кызылбаши не остановились на этом. Для них не меньшую опасность представлял старший визир, уроженец Мазандарана Мирза Салман, фаворит убиенной шахини, пользовавшийся влиянием во дворце.

Нужно было найти повод, чтобы свести счеты с этим противником. И повод представился. Наставник Аббаса Мирзы Алигулу Шамлы поднял мятеж в Герате. Мятежник считал, что государство управляется плохо, и трон должен быть представлен его питомцу Аббасу Мирзе.

Мирза Салман вынудил шаха предпринять военный карательный демарш против собственного сына, но это выступление провалилось.

Аббас Мирза, упреждая столкновение, послал отцу гонца с уверениями в неизменном покорстве, почитании и благоговении. Кызылбаши воспользовались этим и в противостоянии отца и сына во всеуслышание обвинили Мирзу Салмана в измене. Мирза Салман был зарублен Шабдахом Султаном.

V

Что ожидает убийц престолонаследника?

Шахзаде Хамза Мирза после убийства матери заговорщиками поднял на уши всю шахскую камарилью, пылая жаждой власти. Шила в мешке не утаишь. Лиходеи были известны. В отличие от малодушного отца, простившего неслыханное злодейство, Хамза действовал решительно; он велел схватить вождя племени туркманов Амир-хана как мятежника и отправить в крепость «Гахгаха», однако по дороге по его приказу узник был отравлен: подосланный им человек примешал яд к еде Амир-хана, когда они остановились в караван-сарае.

А тут обострилась междоусобица между кызыл-башскими эмирами. Шах с целью их примирения назначил переговорщиком Султанали-бея, однако стороны так и не пришли к миру и согласию.

Османцы, воспользовавшись этой смутой, захватили Тебриз.

Междоусобицы, яростные расправы Хамзы Мирзы над причастными к убийству матери людьми, гонения и страхи расшатывали устои государства, страна теряла силы.

Однажды шах призвал к себе Хамзу Мирзу и имел с ним крупный разговор; содержание их беседы неизвестно, но принц покинул покои отца в крайнем раздражении и сердито спросил начальника охраны, своего ровесника Орудж-бея:

– Они подло убили мою мать, и что я, по-твоему, должен делать?

Орудж-бей некоторое время взирал на искаженное гневом лицо его высочества, наконец промолвил обтекаемую фразу:

– Посланник Аллаха – пророк, а богоданные правители – шахи… Все им виднее… Против османцев…