Фата в горошек

– Ушла и пропала! Два часа тебя нет… Посиди немного для вежливости и домой, – наставляла она внучку, – ей же некогда! У неё ученики каждый день, и ты ещё тут…

Но каждый раз, унося Зое Алексеевне пирожки, всё повторялось: Сашка безвозвратно исчезала, и каждый раз бабушка за руку уводила её домой.

Сашка вспомнила это и улыбнулась. Через пару минут после звонка дверь открылась:

– Ах, Александра, это вы! – услышала она восторженный голос…

Глава третья, в которой Наталья отправляется в детство

Стукнула входная дверь. Евгения Васильевна, сидевшая в кресле, вздрогнула и, сняв очки и отложив книгу, поспешила в прихожую.

– Санечка, а чего?.. – привычно начала она, удивляясь, что Сашка так быстро вернулась. «Наверное, Зоя Алексеевна вышла куда», – пронеслось у неё в голове. Но в пороге стояла Наташа.

– Ой, испугала ты меня, Наташа, – сказала Евгения Васильевна, – я подумала, это…

– А я говорю тебе всегда – закрываться надо! – сердитым тоном начала Наташа бесполезный разговор.

– А ты чего зашла-то? Я же позвонила тебе, сказала, что лекарство мне уже привезли, – перебила её Евгения Васильевна.

– А что, мне уже к маме своей зайти нельзя просто так?! – начала кипятиться Наташа.

– Что ты, дочка, заходи, конечно. Я тебе всегда рада! – «Только уже не помню, когда ты просто так заходила», – мелькнуло у Евгении Васильевны. Но она ровным тоном спросила:

– Чай будешь? Или борщ разогреть?

– Мама, какой борщ? Я на диете! – сказала Наталья, снимая пальто.

– Ой, доченька, ешь, пока рот свеж, – донеслось из кухни.

– Мама! Вечно ты со своими прибаутками! Я не хочу в старости как ты – на одних лекарствах жить. Поэтому и не ем, что попало! – говорила недовольно Наталья.

– Я на лекарствах, потому что на производстве вредном работала, и ты это знаешь…

– Ладно, ладно, не начинай… – перебила её дочь.

Через полчаса они сидели в комнате и общались. Евгения Васильевна ждала, когда Наталья начнёт излагать «дело», по которому пришла «просто так».

Но она все не начинала…

Евгения Васильевна смотрела на свою дочь, сидящую у окна в кресле. Она, как в детстве, сидела, поджав ноги. Смотрела на неё и думала: «Когда же она, её девочка, успела так быстро вырасти и стать такой далёкой и чужой?» Лицо её осунулось, под глазами пролегли тёмные круги.

– Уставшей выглядишь, Наташа, на работе опять проблемы?

– Да, на работе каждый день проблемы, – с раздражением отмахнулась Наталья. – С Сашкой всё сладу дать не могу. Достала она меня! Кстати, она к тебе сегодня не заявлялась?

– Нет! – для общего благополучия слукавила Евгения Васильевна.

– Наглая такая стала, дерганая… орёт на меня, слушаться вообще перестала! Скорей бы школу закончила и свалила…

«Она-то свалит, а вот ты-то что без неё делать будешь?» – подумала про себя Евгения Васильевна, а вслух сказала:

– Что ж, возраст такой, терпи Наташа. Я тебя терпела в её возрасте, и ты вытерпишь…

– Да сколько можно! Возраст… Уже два года нервы мне мотает, а у неё всё возраст! – кипела Наталья, – я думала: родится у меня девочка, подружка будет… ну, это же нечто!

– В этом-то и беда, Наташа, что мы так думаем.

– Ты о чем, мама?

– А о том, Наташа, что, мы иногда не имеем представления, кого мы рожаем и главное – зачем… – и, помолчав, продолжила, – вот ты подругу думала родишь, но подругами не рождаются, ими становятся… а ты родила ребёнка, которого поклялась оберегать, растить, помогать… а вот станете ли вы подругами, зависит во многом от того, как вы сейчас непростой экзамен жизни сдадите.

Переходный возраст не только ведь у неё, но и у тебя. Сейчас время перестроиться, приспособиться к взрослеющей дочери и заново подружиться с ней… Я вот этот «экзамен» так и не сдала…

– Ой, мама, нормально всё у тебя было… Не помню, чтобы мы с тобой конфликтовали так, как с этой… У меня уже сил с ней бороться нету, – и она сморщила лоб, – я вообще хотела попросить, чтобы ты её к себе взяла пожить на пару месяцев хотя бы, а иначе я не знаю… Прибью, наверно… Я удивляюсь вообще, как ты с ней ладишь?

Евгения Васильевна молчала. «А сколько раз я тебя просила, чтобы ты не кричала на ребёнка, обидными словами не называла, она ведь у тебя всему учится… Сейчас пожинаешь то, что сеяла… Но всё пустое, ты меня и слушать не хочешь», – думала она. А вслух сказала:

– Нет, Наташа… Не обижайся… Не возьму.

Наталья удивлённо смотрела на неё: «Да вы же друг друга обожаете», – читалось в её глазах.

– Болею я… Зачем девочке корвалолом да мазями всё время дышать? Ночами почти не сплю, хожу, охаю, а комната одна, – и, сделав паузу, продолжала, – а даже если бы и не болела, всё равно не взяла бы. Ей сейчас ты очень нужна, Наташа. Ты и отец, а не бабка старая, хоть и любимая…

– Ну, конечно! Нужны мы ей! Она от нас галопом к своим подругам бежит, родители ей не нужны! С нами ей уже неинтересно, она это постоянно демонстрирует! – взорвалась Наталья.

– Да, девочка наша выросла, ей уже не пять, и за ручку её не поводишь… Она сейчас познаёт мир, учится дружить и общаться, но возвращаться она всегда будет домой, к тебе. Вот тут-то ты её и наставишь, исправишь, если нужно… А оттолкнёшь сейчас, всю жизнь потом локти кусать будешь и удивляться, почему она к тебе редко заходит…

– Да о чём ты говоришь, мама?! Слушать она меня будет, как же!.. Связалась со своей Маринкой, в рот ей заглядывает! – Наталью потряхивало.

– Да, Наташ, мне самой Маринка не очень нравится: всё про мальчиков да про тряпки разговоры одни… Я Санечке об этом часто говорю, девочка она у нас неглупая, и, думаю, дружбе этой недолго осталось.

– Не знаю… но наглости она от неё набралась, точно. – Наташа спустила ноги с кресла, – все запреты мои игнорирует напрочь! Ни меня, ни отца ни во что не ставит, а он сюсюкается с ней всё, как с маленькой!

Я строго-настрого запрещаю, чтобы какие-нибудь парни её подвозили на машине. А тут смотрю в окно: выходит, красавица! И парень какой-то незнакомый за рулем сидит, рукой ей машет. Я говорю Диме: «Полюбуйся на свою дочь! Поговори с ней хоть раз строго, видишь, совсем от рук отбилась». Он мне: «Ты же знаешь, к чему это приведет?» Я говорю: «Давай, давай, ей уже пятнадцать лет, а она отцового наставления еще ни разу не слышала».

– Он полдня собирался духом, кряхтел, пыхтел, думал… Потом зашел на кухню, Сашка там после скандала посуду мыла… И что ты думаешь, он ей сказал?!…

– И что же? – Евгения Васильевна вопросительно подняла брови.

– «Ты кота-то своего сегодня кормила?» – спросил он её строгим голосом. «Да!» – буркнула та. «Есть-то он у тебя не просит?» «Нет!». Вот и поговорили! Вот и всё воспитание, представляешь?!

Евгения Васильевна улыбнулась.

– Я вообще не помню, чтобы я так себя вела, – продолжала Наталья.

– Не помнишь… а я помню хорошо тот период. Я бы ещё больше дров наломала, если б не Феденька, – и она посмотрела на портрет, стоящий на комоде, напротив. – Как сейчас помню: я сижу на диване, а Федя в кресле, как ты сейчас. Я плачу, жалуюсь, что ты не слушаешься, что домой ноги не идут, а он мне говорит: «Женя, ты должна дочь сейчас в два, а то и три раза больше любить и заботой окружать». А я ему не хуже, как ты, говорю: «Она кричит и не слушается». А он мне: «Кричит – значит, внимания требует. Ты вспомни её маленькой: она плакать начинала, ты всё бросала и бежала к ней на помощь. Сейчас она по-другому твоей помощи просит. Ты мать, и ты это сердцем услышать должна»…

А какое внимание тебе надо? Я так и не поняла… Да и работала тогда в две-три смены, всё перевыполнением плана, тогда бредили, детей своих не видели… А как ни старались, пенсий-то не три, а одну заработали, – Евгения Васильевна улыбнулась. Тогда Феденька всё в свои руки взял. Вспомни, как он вас стал на каток, на рыбалку, в походы водить – твоих друзей и подружек. Приду домой вечером, а у нас колготня… Все что-то мастерят, домой никого не выпроводишь…