Вынужденный квест

– О, Пантелеевна, здравствуй! А я думаю, где тебя черти носят!

Бабка разулыбалась своим почти беззубым ртом, и встала с деревянного стула навстречу гостье.

Тем временем загадочная Пантелеевна привычным жестом повесила шубу на крючок, скинула со скрюченных ног угги и осталась в бежевом платье и белой пушистой шапке.

– Здхравствуй, Ольо патя[4 - (Эрз) – Тётя]! Да я смотрю в окно – к тебе машины одна за другой едут, думаю, не преставилась ли подружка дней моих суровых, – улыбнулась в ответ белоснежной вставной челюстью Пантелеевна, нагло уселась за стол возле окна, схватила из тарелки печенье и жадно зажевала его.

– Ты знаешь, я человек воспитанный, только после тебя, – осклабилась бабушка, – постой хоть чаю плесну, как с голодного краю…

Марк снова хрюкнул со своего дивана, и старушки одновременно повернули на него голову.

– А это у тебя что за скубенты? – Поинтересовалась Пантелеевна, разглядывая нас, как насекомых из учебника по биологии, и бабка хлопнула себя по коленке.

– Вай, дырява голова, это нуцки мои, Ленкин Марк да Маринкин Максимка, на каникулы приехали. А это баба Вера Пантелеевна, соседка, – обратилась бабушка к нам, – наша местная модница.

– Очень приятно, – разулыбался Марк своей фирменной льстивой улыбкой, но Пантелеевну это не пробрало, в отличие от семиклассниц тринадцатой школы, и поэтому я сразу проникся к этой умеющей зреть в корень мудрой женщине мощной симпатией.

– На каникулы? – вскинула жирно обведенные чем-то брови баба Вера, – это с чего бы?

– Дёла какие-то, – бабушка поставила перед подругой дымящуюся кружку с цикорием, и та громко и с удовольствием отхлебнула из неё.

– Совсем эти москвичи обнаглели, уже и на Новый год детей ссылают, это надо! А вот в наше время…

Дальше последовал монолог о том, как испортилась современная молодёжь, а уж наше поколение так вообще хуже некуда, только и сидят в своих телефонах, и я перестал слушать. Взяв свой чемодан, я тихо вышел из кухни и поплёлся в сторону спальни, которую выделили конкретно мне.

Солнце яростно пробивалось через пыльную кружевную тюль. Ласковыми зайчиками оно перескакивало с деревянного скрипящего пола на резной коричневый шифоньер, с шифоньера на куцый красный палас на полу, с паласа на кровать, застеленную бархатным пледом с оленями, с кровати на взбитые, чудным способом сложенные подушки, покрытые прозрачной тканью, с подушек на коричневый ковёр на стене. Всё это богатство на следующие десять дней принадлежит мне и только мне.

Я сел на кровать и почувствовал, как с натужным скрипом прогнулись подо мной пружины. Всё в бабкином доме было странным, чужим и непривычным, и я в ужасе представил, как буду здесь спать целых десять ночей. Честно, я был готов начать ставить крестики в календаре, поскорее бы прошли эти дни.

Я вытащил телефон, попробовал подключиться к мобильному интернету, но всё было тщетно – на верхней строке мигала, то появляясь, то пропадая, издевательская буква Н. Да у нас, блин, в школьном туалете лучше ловит!

Мне до сих пор было непонятно, почему родители решили отправить меня в Пельку. В прошлом году мы ходили есть мороженое в ГУМ, потом катались на катке, смотрели салют и ели оливье под «Иронию судьбы», которую мама просто обожала. В позапрошлом году ходили в огромный торговый центр, где мы с другом разнесли половину детской комнаты, пока родители вместе со своими друзьями манерно ели роллы. И только в этом году я должен сидеть здесь, да ещё и с Марком.

Будто бы услышав мои мысли, двоюродный брат нагло зашёл в спальню и сел напротив меня в продавленное кресло, застеленное тёмно-зелёным пледом.

– Как дела? – Спросил он, так и не выпуская ежедневник из рук.

– Да нормально, – пространно ответил я, – сам как?

– Вообще отлично. Только на той неделе приехал с соревнований по каратэ, у меня зелёный пояс, между прочим.

– Поздравляю.

– А ты чем занимаешься? Так и играешь в свои игрульки в компе, как первоклашка?

– Да ты в моих «игрульках» в первую секунду рипнешься, никакое каратэ не поможет, – обиженно засопел я.

– Ну конечно, в игры играть любой дурак умеет, а вот единоборства – это для реальных пацанов!

Марк вскочил с кресла и встал в стойку, отчего я громко расхохотался. Он был похож на цаплю, которой прихватило спину.

– Чего смешного?

Он начал угрожающе двигаться ко мне, но тут в комнату зашла бабка

– Так, молодёжь, мы тут с Пантелеевной посовещались и решили сводить в вас в наш музей. Нечаво просто так штаны просиживать, хоть чаво-то новое про свою родину узнаете, тем более сегодня там день открытых двёрей.

– Музеееей… – Протянул Марк.

– Музей-музей, – поддакнула из-за бабкиной спины её подруга, – очень интересное место, между прочим, там столько стильных экспонатов…

Я вздохнул. Меньше всего на свете мне сейчас хотелось идти в деревенский музей, но делать было нечего. Мы уныло оделись и вышли на морозную деревенскую улицу.

– Ну и кафтан у тебя, Алексевна, – захихикала баба Вера, когда бабушка надела на себя какую-то странную куртку синего цвета.

– Чай Маринка привезла. С Москвы! – Бабушка подняла указательный палец вверх и одобрительно засмеялась, – не отставайте, нуцки, музей на другой улице, айдате, надо сходить, пока открыт.

Я натянул варежки покрепче и пошёл вслед за бабушками, которые оживлённо болтали.

Честно сказать, было в Пельке что-то такое, от чего мне стало как-то уютно внутри. То ли от чистого деревенского воздуха, то ли от вида домов, вдоль которых мы шли, то ли от запаха бань и чего-то копчёного мне вдруг стало очень хорошо на душе. Домики были очень ухоженными, кирпичные чередовались с деревянными со старинной резьбой, а некоторые были из самана – глины с сеном. Мне всегда было интересно, как можно жить в таком доме? Мама говорила, что в старые времена в саман добавлялся даже навоз! Отапливались они печкой, как у бабки, и внутри всегда было очень тепло. На улице Карла Маркса, которая была центральной в деревне, сгрудились несколько зданий: продуктовый магазин «Надежда», облезлая школа из белого, местами побитого кирпича, и сельсовет, над которым гордо реял мордовский флаг. Мама когда-то рассказывала, что белый цвет на нём символизирует мир, добро и любовь, тёмно-синий – землю, напоенную водой, свободу и величие, а розетка посередине – это символ солнца.

– Ну и кринжово тут, – выпустил струю морозного пара Марк.

Бабки одновременно остановились и уставились на брата, а я начал предвкушать бой. Давайте, родимые, покажите ему настоящий файтинг!

– Чаво? – Вскинула брови бабка, – это чаво ещё значит?

Марк смешался и принялся переминаться с ноги на ногу, явно не собиравшийся вступать в ссору с бабушкой, у которой ему предстоит жить ещё десять дней.

– Ну, кринжово, это, типа, красиво, только по-молодёжному.

– Ладно, хорош болтать, музей за сельсоветом, айдати, смотрите, сколько народу там сегодня.

Народу и вправду было много: прямо у деревянного здания музея курили двое каких-то мужиков, странный дед с рюкзаком прохаживался туда-сюда, что-то нашёптывая себе под нос, из самого музея вышла какая-то молодая женщина с длиннющей русой косой через плечо и в белом пуховике, поздоровалась с одним из мужиков, быстро спрятала лицо в шарф и посеменила в сторону домов.

– Стервятники, слетелись на бесплатное, – скривила накрашенные розовой перламутровой помадой губы Пантелеевна и обстучала ноги прямо у входа.

– Ну так и мы с тобой бёсплатно пришли, – глубокомысленно выдала бабка.

– Это другое, Алексевна! – Отмахнулась баба Вера, – у нас скубенты из Москвы, им надо!

Мы вошли внутрь. С правой стороны у прилавка со всякими мордовскими поделками сидела женщина за тридцать и выдавала всем заходящим бахилы.

– Елена Петровна, здравствуй, – обратилась к ней бабка, – я тут нуцков привёла, посмотреть, чего здесь есть, а то москвичи совсем родную землю не знают!

Женщина посмотрела на нас внимательными чёрными глазками и протянула пару бахил. Марк сразу же уселся на свободную скамейку и принялся натягивать голубые пакеты на свои здоровенные, как у орка, ножищи, а я встал в нерешительности, раздумывая куда бы притулиться.

– Чего, блин, встал на дороге?