Кощеева жена

Яков Афанасьич легонько пожал Матренину руку, а потом переложил свою ладонь ей на бедро. Матрена вздрогнула, схватила его за руку и откинула ее в сторону резким движением.

– Вот только со мной нужно вести себя поласковее.

Мужчина вдруг сдернул с Матрены одеяло и склонился к ней, дыша в лицо чем-то кислым.

– Что вам от меня надобно, Яков Афанасьич? – испуганно воскликнула девушка, пытаясь прикрыться одеялом.

Ночнушка ее задралась кверху и мужчина провел шершавой ладонью по круглому бедру.

– Полюбилась ты мне, черноглазая красавица. Смотрю на тебя, и жар по жилам вместо крови течет. Ты ведь как кобылка необъезженная ворвалась в наш дом. И с тех пор мне покоя нет! Люблю я тебя!

Матрена принялась отбиваться от мужских объятий, но Яков Афанасьич схватил ее за плечи.

– Не дури, девка, ты все понимаешь, что в моем доме живешь! Чай не маленькая! – прохрипел он ей в самое ухо, – Только пикни, и не оберешься бед. А если будешь со мной ласкова, все для тебя сделаю, будешь жить, как королевна.

Навалившись на Матрену всем телом, Яков Афанасьич принялся целовать ее шею, его руки при этом блуждали по ее груди и животу. Матрена почувствовала, как тело ее сковал жуткий страх, внизу живота запульсировало, загорелось огнем.

– Пустите меня! Пустите! У меня есть муж! – взмолилась Матрена, отталкивая от себя мужчину, вырываясь из его рук.

– Тихон еще сопляк! Пока он мал, я тебя обучу тому, что должна уметь всякая жена. Так что закрой рот и лежи смирно, девка!

Голос Якова Афанасьича стал злым, лицо вспотело и покраснело от напряжения. От страха Матрена взвизгнула и изо всех сил стукнула его по голове глиняным кувшином. Благо, свекровь принесла ей на ночь воды. Кувшин раскололся от удара, мужчина обмяк, повалился на нее. Она столкнула его на пол и стала брезгливо отряхиваться. А потом в сердцах начала пинать его ногами. Из глаз Матрены полились крупные слезы, ее трясло от пережитого страха. Она пинала лежащего на полу мужчину и громко всхлипывала. Дверь в ее каморку отворилась и в проеме показалось бледное лицо Настасьи. Увидев лежащего без сознания свекра и осколки кувшина повсюду, Настасья сразу все поняла. Матрена без сил опустилась на пол и закрыла лицо руками.

– Пойдем, Матрена, вставай! – тихонько позвала Настасья, – Пойдем скорей, пока он не очухался!

Она подошла, взяла Матрену за руку и настойчиво потянула за собой. Матрена, всхлипывая, поднялась на ноги и послушно пошла следом за Настасьей. Старшая невестка привела её в свою комнатку и уложила в кровать. Какое-то время Матрена лежала и всхлипывала, а когда успокоилась, Настасья села с ней рядом и спросила:

– Значит, Кощей и до тебя добрался? Совсем стыд потерял! Старый козел! Мне хоть год спокойно пожить дал…

Настасья взяла шаль и накинула ее себе на плечи. По крутой лестнице послышались тяжелые шаги Якова Афанасьича. Девушки замерли, прижались друг к другу, но мужчина, кряхтя и вздыхая, прошел мимо комнаты Настасьи. Когда он спустился вниз, Настасья выдохнула с облегчением.

– Не добрался он до меня! – хрипло выговорила Матрена, – Хотел, но не добрался! И не доберется!

Настасья задумчиво взглянула в бледное лицо девушки. Ее темные глаза будто налились тьмой, столько в них было зла, столько ярости.

– Что же ты, Матренушка, с ним сделаешь? – тихо прошептала Настасья.

– Убью… Убью снохача поганого своими руками…

Матрена откинула одеяло, встала с кровати и подошла к маленькому окошку, выходящему на задний двор, за которым простирались бескрайние поля. Распущенные черные волосы ее лежали на спине растрепанными волнами, белая полупрозрачная ночнушка,порванная в нескольких местах, стелилась по полу. Настасья смотрела на младшую невестку, и в темноте ей почудилось, что деревянный пол куда-то исчез, и вместо него под Матреной разверзлась бездонная черная мгла…

Глава 4

Дождь стучал по крыше хлева. В некоторых местах дрань прохудилась, и по стенам хлева текли струйки воды. Поросята спали, сбившись в кучу, забавно похрюкивали во сне. Матрена сидела на копне соломы и слушала дождь. Мерный стук капель успокаивал ее, усыплял. Даже отдаленные раскаты грома не нарушали ее вязкой дремы. Ноги гудели от усталости, руки болели от натертых мозолей, тело ныло от синяков и ссадин. Рядом с Матреной стояло доверху наполненное ведро навоза, который она только что убрала у свиней. Она понимала, что уже не сможет подняться и вынести его за хлев, тело уже расслабилось и отказывалось подчиняться.

Матрена устала. Последние две недели она работала, как лошадь – с раннего утра до поздней ночи. Яков Афанасьич загружал ее непосильной работой, а если она по какой-то причине не справлялась с ней, хлестал ее розгой по спине, таскал по кухне за косы.

– Лоботряска! Лентяйка! Неряха! – кричал он на весь дом, страшно кривя и разевая рот, – Зря я поверил твоей тетке! Зря послушал ее сладкие речи о том, какая ты хорошая хозяйка! Ты ничегошеньки не умеешь, едва справляешься с самой простой работой! Только платья да платки на уме!

Прокричавшись, свекр снова набрасывался на нее с кулаками и бил, бил Матрену, не жалея. По его мнению, только так можно было приучить молодую сноху к труду. Никто в доме даже не пытался помочь бедной девушке. Свекровь только укоризненно качала головой, она считала, что муж полностью прав. Так ей и надо, этой шустрой и дерзкой черноглазой девице. Настасья боялась высунуться из своей комнатушки, только жалостливо смотрела на Матрену в их редкие встречи. Тихон тоже не мог защитить жену, его не было дома, отец отослал его на сенокос.

Это была месть Якова Афанасьича, и она, как он и грозился, была жестока. Матрена была готова терпеть до последнего, но в одну из ночей свекр заглянул к ней в комнатушку. Испугавшись, девушка вскочила на ноги и схватила лопату, которую теперь всегда держала рядом с собой на всякий случай.

– Не подходи! – яростно прошептала она.

Мужчина остановился, усмехнулся недобро.

– Разве ты не наработалась еще, Матрена? Даже в спальне, и то с лопатой, – насмешливо проговорил он.

Матрена сжала зубы. Ей было неприятно, что свекр смотрит на нее. Взгляд его скользил по ее телу, и она чувствовала, что покрывается от этого мерзкой черной грязью.

– Я тебе маковые калачи принес. На, держи, полакомишься. Авось, подобреешь. Больно уж ты злая, как я погляжу.

Яков Афанасьич протянул Матрене связку ароматных калачей, но она даже не взглянула на них, хоть и была голодна – сегодня ее лишили ужина, а завтрак был до того скудный, что к вечеру Матрена едва волочила ноги от голода.

– Не дури, Матрешка. Хватит уже. Смиришься – все для тебя будет: и калачи, и пряники. Если ко мне с добром, то и я с добром. Настасья, вон, не артачится, и все в обновках ходит. А ты… Ох, упрямая!

Яков Афанасьич сделал шаг по направлению к снохе, но она снова замахнулась на него лопатой.

– Ладно, обожду еще немного. Авось образумишься, – недовольно пробубнил он, – а калачи Настасье отнесу, уж больно она их любит.

С тех пор прошло уже несколько дней, а Матрену все так же продолжали загружать работой и наказывать за каждый пустяк. Яков Афанасьич ждал, когда она не выдержит и покорится ему, но Матрена не собиралась угождать свекру в его похотливых желаниях. Он был ей противен, одна мысль о близости с ним вызывала бурю в ее душе. Она работала, ежесекундно проклиная его, желая ему смерти.

Вот и сейчас, вычистив хлев, она оперлась на вилы и проговорила:

– Да чтоб тебе худо было, подлый Кощей!

Потом она присела отдохнуть на солому лишь на минутку, но не смогла справиться с усталостью и уснула под стук дождя. Спустя какое-то время дверь хлева скрипнула, и темная тень скользнула внутрь.

– Матрена! Матрена! Ты здесь? – позвала Настасья, всматриваясь в темноту.

Матрена испуганно открыла глаза и долго не могла понять, где она, и кто ее зовет. Она схватила вилы, лежащие рядом, и завопила во все горло в темноту:

– Убирайся прочь!

Разбуженные свиньи испуганно захрюкали, забегали по загонке, Настасья взвизгнула, торопливо отскочила в сторону.

– Матрена, тише, это ведь я, Настасья!

Матрена опустила вилы и выдохнула с облегчением.

– Что тебе нужно, Настасья? – устало спросила она.

Она снова опустилась на солому и закрыла глаза. Настасья подошла к ней и протянула узелок, пахнущий едой. Матрена развязала края ткани и увидела две вареные картошины, яйцо и горбушку хлеба.

– Ешь, я на тебя больше смотреть не могу. Отощала ты, как Савраска, конь наш старый. Ему-то помирать со дня на день, а тебе еще жить да жить!

Матрена накинулась на еду, съела все до последней крошки, а потом обняла Настасью.