Запрещённые дети

– Д-да. Я всё понял. Спасибо.

– Отлично. Иди за мной, – и воспитательница повела новенького по коридору налево и вниз, в злополучный подвал. Илья шёл, аккуратно ставя ноги на каждую ступеньку и ведя ладонью по широкой ярко-жёлтой линии, нарисованной на уровне пояса, чтобы оттянуть момент, когда они останутся наедине, но спасительная полоска краски всё равно закончилась, упершись в добротную железную дверь, и они очутились в комнате с большим зеркалом на половину стены и столом с двумя приваренными к полу стульями.

– А теперь скажи мне, почему ты не ел? Знаю, здешняя каша не похожа на домашнюю, но ты же вчера пропустил ужин и должен быть дико голодный, – воспитательница села на стул и ласковым жестом предложила ему последовать её примеру, сделав вид, что не слышала, как заурчало у него в животе. – Только, чур, говори правду. Я узнаю, если ты мне соврёшь.

– Зачем вы прикрыли меня? Я же ничего не съел и вы это видели.

– Отвечай на вопрос, – она воровато оглянулась и достала из кармана сложенное в салфетку печенье, положив перед ним на стол. Илья сглотнул слюну, устраиваясь на неудобном и твёрдом стуле, а потом не выдержал и запихнул в себя весь манящий кусок целиком, отвечая уже с набитым ртом.

– У нас была собака. Маленькая и лохматая. Он ела из такой же миски. Я не могу…

– И что с ней случилось?

– Потерялась, – рассеянно пояснил Илья, стряхивая крошки.

– Ладно, – кивнула воспитательница, – а почему ты сказал директору, что тебя зовут Илюша? Специально хотел вывести её из себя? Для справки, тебе это удалось на все сто.

– Не поэтому. А потому, что мама меня так называла. А вас зовут Добрая Люся? Мне ребята про вас рассказывали.

– И что же они обо мне говорили? – с любопытством протянула воспитательница, пряча масляную салфетку обратно в карман и откидываясь назад.

– Что надо делать вид, что я ничего не помню. Что так будет лучше. Но я не люблю врать. Это плохо.

– И ты помнишь?

– Каждый день, – прошептал Илья, всеми фибрами наслаждаясь чуть прогорклым вкусом печенья.

– Скучаешь по маме?

– Да. Я могу к ней вернуться?

– Пока ещё нет. Тебе нужно кое-что исправить.

– А когда будет можно?

– Давай мы договоримся? Я не буду раскрывать твои секреты, а ты будешь честно отвечать на мои вопросы.

– Но чего вы от меня хотите? Я ничего плохого не сделал. Честное слово. Клянусь. Я просто хочу обратно к маме.

– Что случилась с твоей сестрой? Ты мне расскажешь?

– Она исчезла, – упавшим голосом произнёс Илья.

– Ты помнишь тот день?

– Да. Мама много плакала и ругалась с папой, а потом велела сестре пойти погулять в двор.

– А где был ты в это время?

– Я сидел в своей комнате и смотрел, как она качается на качелях.

– Очень хорошо. А дальше? Ты помнишь момент, когда понял, что её нет?

– Да… нет. Как-то смутно. На самом деле я вдруг оказался на траве, она была вся мокрая и липкая, а качели были пустые.

– А как ты там оказался? Ты же был наверху, так ведь?

– Да. Точно. Я чётко помню, как сидел на подоконнике и смотрел на неё сверху вниз, а она раскачивалась, потом ра-а-аз, и я уже внизу. Это так странно.

Воспитательница грохнула пустым ведром об стол и внимательно оглядела облитого ледяной водой худого мальчика, а новенький постарался расслабить мышцы, чтобы унять колотившую его дрожь. Всё тело зверски ломило, взывая свернуться калачиком и залезть под тёплое одеяло, но он не мог шевелиться из-за невесть откуда взявшихся пут на покрытых мурашками и посиневших руках и лодыжках, хотя от холода голова необъяснимым образом прояснилась, словно он чудом пронырнул ужасно длинный подводный туннель и теперь глотает спасительный кислород, чтобы наконец-то насытится.

– Уже лучше? – воспитательница с сомнением покосилась на большую раковину в углу, всю в непонятных разводах. – Ещё плеснуть?

– Н-не н-надо, п-пож-жалуйста, – прошелестел Илья, замёрзнув в этом подвале так, что зуб на зуб не попадал, а Добрая Люся отставила злополучное ведро под раковину и вернулась на своё место, по кругу обойдя ещё не обсохшую лужу, несмотря на решётки в полу, куда с радостным бурлением уходила лишняя вода.

В обуви противно хлюпало и Илья безнадёжно подумал, что, когда это закончится, он первым делом снимет мокрые носки и согреет ноги у батареи, а потом постарается заснуть и поспать как можно дольше. Он даже решил отложить побег. Не сейчас. Может быть, завтра.

– Что со мной было? – глухо спросил Илья, а воспитательница зачем-то снова уставилась на ведро. – Почему я почти ничего не помню?

– Ты немного… увлёкся, но это ничего. Ты вспомнишь. Не сегодня, конечно, но я обещаю, что вместе мы справимся.

– А почему вы не можете спросить мою маму? Почему вы не спросите её? Она должна вам ответить.

Воспитательница нажала на кнопку на столе и за дверью что-то оглушительно щёлкнуло, а притихшее было подземелье огласили торопливые шаги. Знакомый охранник заглянул в окошко и предупредительно постучал по стеклу, отпирая засов, а потом скептически покосился на связанного пацана, но достал кусачки, чтобы перерезать проволоку на запястьях новенького.

– Вы сегодня долго, – охранник переключил своё внимание на лодыжки Ильи, ворчливо обращаясь к Доброй Люсе, – я уж думал идти проверять, всё ли в порядке.

– Конечно, у нас всё в порядке, – воспитательница подмигнула Илье, а тот закашлялся и потянулся освобождёнными руками к шее, как будто вода попала ему в горло и внутри теперь адски жгло от боли.

– Мясник тоже так говорил, а уж потом…

– Со мной такого не будет. Только не у меня.

– Ну, как знаете, – флегматично чмокнул пухлыми губами охранник, – наше дело маленькое. Этого куда?

– Разумеется, наверх, в душ. Согреется чуть-чуть и тогда пускай идёт со всеми обедать.

– Будет сделано. А вы всё-таки поаккуратнее с этими…

Охранник дёрнул новенького за воротник рубашки и тот встал, поджав онемевшие пальцы в наполненных водой ботинках и так и не увидев, как отреагировала воспитательница. Его вели, как опасного преступника, заставив держать сомкнутые руки за спиной и периодически пихая дулом между лопаток, хотя Илья и так подгонял себя, следуя кратким указаниям охранника. Наверх, направо, прямо двадцать шагов… Душевая. Здесь пахло плесенью и хозяйственным мылом, и Илья поскорее стянул с себя всё, а охранник брезгливо отвернулся, когда убедился, что тот не замышляет никакую пакость и лишь жалко трясётся, мечтая о горячей воде.

– Быстро делай свои дела, – скомандовал охранник и Илья послушно встал под облезшую душевую лейку, с жадностью поворачивая тугие краны.

Пар только начал наполнять пространство вокруг него, как охранник велел заканчивать и указал на стопку приютской формы, сложенную на скамье. Его личная одежда исчезла вместе с мокрыми и наверняка теперь испорченными ботинками, а Илья вяло подумал, получит ли он свои вещи обратно когда-нибудь. Рубашка была любимая, небесно-голубого цвета, такая же, как на выцветшей фотографии, где они все четверо стояли на перроне возле поезда и широко улыбались тому, кто их снимал.

Илья напряг память, стараясь выудить ответ на вопрос, куда или откуда они ехали, но всё, что всплывало, лишь сама картинка, вставленная в серую пластмассовую рамку, и грустная мама, рассматривающая её и поглаживающая их маленькие счастливые фигурки подушечкой большого пальца.

У директорши их приюта был настолько взбешённый вид, что Илья машинально замедлил шаг, отчего получил незамедлительный удар в спину от споткнувшегося об него жирного охранника. Невероятно, но в общей столовой было мрачнее, чем обычно – дети сидели молча, не смея поднять глаза и старательно изучая содержимое своих тарелок. Только коротышка осмелился бросить на вошедшего один короткий взгляд и сразу же разочарованно опустил веки, а Илья поскорее занял место за столом и обернулся в поисках Эли. Её не было.