Красная тетрадь

Красная тетрадь
Екатерина Вадимовна Мурашова

Наталья Майорова

Сибирская любовь #3
Роман о жизни в маленьком сибирском городке в конце 19 века, о любви и предательстве, о человеческой стойкости наперекор обстоятельствам.

Полиция, жандармское управление и казаки планируют и проводят в тайге совместную, не лишенную изящества операцию по одновременному уничтожению банды Дубравина, пресечению деятельности организации политических ссыльных и выявлению распропагандированных рабочих на золотых приисках. Для обеспечения этой операции полиция использует внедренных агентов-провокаторов. Маленький городок Егорьевск полон прошлых и нынешних тайн, взаимных любовей и ненавистей. На пересечении всех этих страстей оказывается приехавший из Петербурга на прииски инженер Измайлов, бывший революционер-народоволец. В результате развития сюжетных линий Измайлов оказывается на краю гибели, но находит в себе силы не только выжить, но и предотвратить кровавые события на золотом прииске. Дневник инженера Измайлова прихотливым образом попадает в Петербург, где и превращается в новый роман петербургской писательницы и почти фольклорного персонажа для егорьевской жизни – Софи Домогатской.

Екатерина Мурашова, Наталья Майорова

Красная тетрадь

Пролог

Тобольск, августа 25 числа, 1891 года от Р. Х.

Недавно прошел дождь. Уже холодный, не радующий, почти осенний. Широкие улицы, на них – непролазная, густая черная грязь едва ли не по колено. В центре – деревянные тротуары с обширными промоинами. Домики темные, срубленные из толстых бревен, почти сельской архитектуры. Несколько церквей, сиротливо выглядывающих в неласковое небо, покрытое еще клочьями облаков. Здание полицейского управления каменное, похоже на сложенную по случаю кучу кирпича, из озорства кое-где оштукатуренную. Крыльцо и дверь, впрочем, опрятные, с прилагающимся к ним дежурным казаком с шашкой, в шапке из черной мерлушки с красным шлыком.

Внутри полицейского управления – уже третий час идет совет. Четыре раза подавали чай, один – кофий. Тобольский полицмейстер, титулярный советник Андрей Афанасьевич Каверзин от чая весь взмок, и с удовольствием выпил бы теперь водки или хоть французского вина. Да нельзя! Представитель губернского правления – престарелый действительный статский советник Николай Степанович Знаменский, отряженный на сборище по распоряжению председателя, барона Фредерикса, тихо дремал в уголке. По его седым усам уже давно и беспрепятственно ползала жирная зеленая муха и собирала какие-то крошки. Начальник жандармского управления Николай Соломонович Грозавич и его адъютант, поручик Солтан, переглядывались с видом институток старших классов, имеющих общую сердечную тайну. Казачий есаул Николаев украдкой гонял по столу таракана, огораживая ему путь тетрадным листком, на котором изначально планировал записать указания начальства.

Прибывший из Петербурга чин давно уже зачитал собравшимся письмо генерал-майора Александрова, начальника Сибирского жандармского округа, а нынче, также смурно и невыразительно, читал другие, идущие, по его мнению, к делу, документы.

«…Всякая уступка буйной толпе есть ничто иное, как подливание масла в огонь. Подобные уступки настолько уже поколебали и пошатнули в глазах рабочих престиж местной власти, что для поддержания ее от окончательного падения, безотлагательно необходимо иметь на приисках большее число стражи против существующей, и притом хорошо вооруженной, дабы она представляла собою действительную военную силу, а не нечто в роде рассыльных, какими в большинстве являются в глазах рабочих наличные казаки. В настоящее время угрозы, а иногда и сопротивление открытою силою со стороны рабочих, при требовании от них выдачи зачинщиков и преступников, сделались обыкновенными явлениями…»

– Вот так, господа, выглядит сегодняшняя ситуация со стороны частного золотопромышленника…

– И что же все-таки предлагается в связи с этим, я не понял? – спросил Иван Глебович Виноградский, ишимский уездный исправник. – Какую связь видят в губернии (или даже в столице?) между деятельностью разбойных банд, волнениями на приисках и активностью политических ссыльных? К чему нас собрали здесь всех вместе?

– А я совершенно согласен! – откровенно нарушая субординацию, вскочил импульсивный поручик Солтан. – При нынешнем положении дел из ссылки и даже с каторги не бежит только ленивый, тот, кому не надо. Это все знают и закрывают на то глаза. Ссыльные политические бунтари у нас под носом создали свой особый, обратный этап, по которому почти беспрепятственно переправляют своих товарищей в Россию, а после – за границу. Разве это дело? А охранное отделение все чего-то выжидает…

– Время ожидания окончилось, поручик, – весомо уронил приезжий чин. – Сядьте!… А вы все, господа, слушайте меня внимательно. Распоряжением из самых верхов (сухой палец указал в порядочно закопченный потолок) в губернии, а еще точнее в Ишимском уезде, планируется провести уникальную операцию, в которой будут совместно задействованы жандармские, полицейские и войсковые, то есть казачьи подразделения.

– Что следует от казаков? – оживился Николаев, отвлекшись на миг от своего занятия. Таракан моментально воспользовался оплошкой есаула и сбежал под стол.

– Казаки будут задействованы на самом последнем этапе. В деле окончательной ликвидации разбойничьей банды.

– Дело! Давно пора, – одобрил Николаев, оглядываясь в поисках сбежавшего арестанта.

– Непосредственная подготовка операции, как я понимаю, ложится на уездную полицию? – спросил Иван Глебович.

Приезжий чин кивнул.

– Чтобы все прошло гладко, нам понадобятся внедренные агенты, – заметил Каверзин. – Как у вас с этим? – он оборотился к Грозавичу. – Среди политических отыскать паршивую овцу нетрудно, но вот чтобы ему еще можно было доверять… то есть хотя бы быть уверенным, что он в решительный момент не перекинется обратно…

– По сусекам поскребем и отыщем потребного человечка, – ласково улыбнулся Грозавич. От его улыбки большинству присутствующих отчего-то стало не по себе.

– А теперь господа, давайте обсудим подробности и составим конкретный план действий. Так сказать, тактика грядущего боя… – сказал приезжий чин, придвигаясь к столу. Стул противно заскрипел. От громкого неожиданного скрипа проснулся старик Знаменский.

– Кавалерия, вперед! Шашки наголо, коли направо! – негромко, но внятно скомандовал он, услыхав военные термины и, по-видимому, вспоминая Крымскую компанию. Из уважения к боевым заслугам ветерана никто из присутствующих не засмеялся.

Глава 1

В которой разбойники творят злые дела, раненный инженер Измайлов поет вольные песни, а таежная насельница Надя спасает ему жизнь

В широко раскрытых глазах убитого казака отражалось небо. Должно быть, пуля попала ему в спину, и никаких внешних повреждений не было видно. Как будто бы просто лежит человек на опавших листьях и хвое, раскинув руки, и любуется мирозданием. Только какие-то мелкие соринки на роговице показывали, что ничем он уже не любуется, и любоваться никогда не сможет. Разве что райскими садами. Да и то – вряд ли.

Кого-то из беглых шумно рвало за празднично ярким по осеннему времени кустом бересклета. Может быть, признал в одном из убитых сослуживца или даже душевного приятеля. А может, просто физический склад организма таков.

Высокий, складно и чисто одетый человек выпрямился и постучал рукояткой нагайки по голенищу, сбивая несуществующую грязь.

– Деньги, папку с бумагами и какие найдете ценности – на Южную заимку. Оружие, что в карманах завалялось и одежду, коли пожелаете, – между собой, – негромко распорядился он, не оборачиваясь и зная, что кто-то позади непременно услышит и проследит за должным выполнением приказа атамана.

Откуда-то из подлеска неожиданно вылетел выводок лазоревок. Синички, нимало не чураясь человека и бодро посвистывая, обежали ствол огромной лиственницы, потом одна из них, повиснув вниз головой, поклевала шишку едва ли не на расстоянии вытянутой руки от его лица. Покосилась лукавым глазком-ягодкой и весело цвиркнула.

– Не боишься, значит? – задумчиво спросил лазоревку человек.

– Ни-чуть! – ответила синичка и вслед за братьями и сестрами перелетела на соседнее дерево, где кто-то из них отыскал вкусных, прячущихся в трещинах коры червячков.

– Сергей Алексеевич! – послышалось из леса и, перебирая короткими ногами, подбежал человек с незначительным лицом и странными, смятыми и изуродованными с верхушек ушами. При взгляде на него создавалось полное впечатление, что на ушах человека, используя их в качестве подставок, долго стояла тяжелая, наподобие каминной, полка. – Там – следы, кровь. Один, похоже, все-таки ушел.

– Догнать и прикончить! – безжалостно приказал тот, кого назвали Сергеем Алексеевичем. – Черт его знает, что он успел услыхать и понять. Нельзя нам. Раз кровь, значит – далеко не уйдет. Пусти по следу обоих самоедов, они лучше всяких собак…

– Уже пошли!

– Ладно… А кто ж это ушел-то? Как ты полагаешь?

– Никого не должно. Все здесь. Однако, из косвенных данных полагаю, что инженер. Он… – человек с ушами не договорил и попросту захлебнулся своей незаконченной репликой.

Потому что Сергей Алексеевич вдруг странно искривился лицом и начал громко и визгливо хохотать. Тряся головой, икая, ударяя себя ладонями по коленям и едва ли не приплясывая. Причина его внезапного и жутковатого веселья никому не была известна.

От неожиданности вся деятельность на небольшой полянке замерла. Приближенные атамана некоторое время наблюдали за главарем и, не решаясь приблизиться, пытались сообразить, что произошло. Только один мужик, неестественно крупный и заросший до глаз бородой, сразу догадался, что это – истерика. Видимо припадая на правую ногу, он подошел вплотную к Сергею Алексеевичу (сразу оказавшись выше того едва ли не на голову), поплевал на ладонь и в четверть силы закатал ему оплеуху. Ужасный смех сразу прекратился. В серо-голубых глазах атамана блеснул бесноватый, обжигающий пламень. Члены шайки попятились в разные стороны, но… ничего не произошло.

Заросший мужик пробормотал что-то себе под нос. Окружающие уловили лишь два начальных слова: «Будет, Митя…». Сергей Алексеевич больше не смеялся, но на его устах медленно проявлялась странная улыбка – лиловый цветок, распускающийся на чертополохе.

В переплетении колючих плетей ежевики крохотный бочажок с водой казался чудным ведьминским зеркальцем, оброненным на землю с пролетающей мимо ступы. Немилосердно царапая лоб и щеки, человек просунул голову к бочажку и разом погрузил горящее, воспаленное лицо в восхитительно холодную воду. Первый миг казалось, что сейчас разорвется работающее на пределе сердце. Потом наступило расслабляющее волю блаженство. И то, и другое было одинаково опасным, но человек медлил, не в силах приступить к потребным делам. По угольно черной поверхности воды расплывались ржавые потеки крови.

Чуток отдохнув, он, кряхтя и нелепо дергаясь, умыл лицо и шею, вытер руки кукушкиным льном и стал раздеваться. Стянув рубаху, изогнулся и осмотрел себя. Рана в боку выглядела очень нехорошо, хотя кровотечение уже почти остановилось. Да что там обманывать себя: препоганейше она выглядела, можно даже сказать, совершенно безнадежно, учитывая тайгу, начинающийся дождь и прочее. Можно было бы и не колупаться дальше, не мучить себя, просто прилечь тут у бочажка, поудобнее пристроить раненный бок и отдохнуть… В последний раз.

Видимо, он провалился в забытье, потому что не помнил, откуда она взялась. Когда он открыл глаза, она уже стояла на другой стороне бочажка и рассматривала его. Лисичка, небольшая, ладно скроенная, с густым темно-оранжевым мехом цвета осенней листвы. Если бы не внимательный весомый взгляд черных глаз, он мог бы ее и не заметить. Когда человек шевельнулся и застонал, она сделала шаг назад, в глазах возникла настороженность. Еще несколько минут неподвижности, оба никуда не торопились. Зверушка слегка поворачивала остроконечные, бархатные даже на вид ушки и, принюхиваясь, забавно шевелила темным кожаным носиком. Потом лисичка сделала свои выводы относительно него, он прочел их на ее мордочке-лице и заплакал от слабости и жалости к себе. Падаль! Не теперь, так скоро. Никакого интереса. Настороженность сменилась великолепным равнодушием. Перед уходом зверек припал на передние лапы, раскрыл розовую пасть с мелкими зубками-кинжальчиками и зевнул прямо ему в лицо. Мокрые кусты сомкнулись, и только ослепительно белый кончик хвоста мелькнул в пестроте осенней таежной подстилки.

Какое-то время человек лежал и замерзал посреди шуршания стылого дождя.

Потом, ругаясь сквозь стиснутые зубы, заворочался и промыл рану обжигающе холодной водой. Боль из тупой стала режущей и острой, но в голове сразу как-то прояснело. Он натянул заскорузлую от крови рубаху, с трудом просунул руки в рукава шинели. Мысленно в чем-то не согласился с лисичкой, поблагодарил бочажок и попытался встать. Упал три или четыре раза, каждый раз теряя сознание от боли и снова приходя в себя. Потом встал на четвереньки и пошел прочь, синхронно переставляя ладонь и колено. «Кажется, это называется иноходью,» – вспомнил он и прихотливым ходом мысли увидел в этом воспоминании какую-то надежду. Никаких представлений о направлении у него не было. В затуманенном мозгу плавало лишь абстрактное знание о том, что, пока он движется, он может куда-то прийти.

К ночи поднялся ветер и разогнал тучи. Сразу же вызвездило и вслед за тем резко похолодало. Желтая луна освещала тайгу, черные листья падали с тревожным шелестом, как хлопья мокрой сажи. Он продолжал идти на четвереньках и считал про себя: «раз, два, раз, два». Откуда он идет и зачем, он позабыл совершенно. К утру на почву пал заморозок. Опавшие листья стали хрустеть под ладонями и коленями, которые уже ничего не чувствовали. Он был зрелым человеком с сильной волей и шел, а потом полз, не останавливаясь, всю ночь. Это спасло ему жизнь.

– Кто вы? Кто вы, ответьте?!