История Странноприимного дома

Глава 2

СТРОИТЕЛЬСТВО ДОМА

Граф Николай Петрович Шереметев

«Во всех веках и у всех народов бедные люди, не имеющие способов к пропитанию, болезнями удрученные и от многочисленности семейств своих бедствующие, обращали на себя предусмотрительную внимательность государей и возбуждали сострадание избыточествующих граждан…» – писал императору Александру I в апреле 1803 года граф Николай Петрович Шереметев, внук сподвижника Петра I фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, под блистательным началом которого русская армия одержала победу в Полтавской битве. «Руководствуясь непреложными обязанностями закона Христианского и следуя побуждениям патриотического усердия, – продолжал он в обращении к государю, – издавна положил я за непременное учредить в Москве Странноприимный дом для содержания в оном на моем иждивении богадельни, состоящей из ста человек обоего пола и всякого звания неимущих и увечных и больницы на 50 человек для безденежного лечения в оной также всякого состояния бедных».

Фельдмаршал Борис Петрович Шереметев

Будущая Шереметевская больница – так назовут Странноприимный дом в народе – строилась в память о горячо любимой жене графа (в прошлом крепостной актрисе) Прасковье Ивановне, умершей в том же 1803 году, спустя три недели после рождения сына Дмитрия. Шереметев чувствовал, что недолго проживет после невосполнимой потери (предчувствие оказалось пророческим), и в письме к императору упоминал о возможной кончине и действиях, предписанных в ее случае. Он желал, чтобы дом призрения стал памятником покойной супруге, которая и сама принимала участие в создании благотворительного учреждения. Открытие должно было состояться непременно 23 февраля, в день смерти Прасковьи Ивановны, с освящением Странноприимной церкви в честь Святителя Димитрия Ростовского и поминовением графини. В этот же день граф распорядился раздать 50 тысяч рублей «на милостыню и на всякие дела богоугодные, обществу полезные».

Старинный род Шереметевых был известен задолго до петровской эпохи – как ратными подвигами, так и добрыми делами. Еще во времена Ивана Грозного боярин Шереметев «истощил все свое имение» для бедных. Когда государь спросил его: «Куда девал ты свое имущество?», боярин отвечал: «Отпустил его с неимущими на тот свет».

Герб рода Шереметевых

Решение Николая Петровича о строительстве больницы и богадельни при ней возникло не вдруг. Еще отец его, Петр Борисович Шереметев, в 1788 году перед самой смертью говорил о желании построить каменный «гофшпиталь» для бедных на «Черкасском огороде, что за Сухаревой башней» в Москве. Эти земли близ Сретенских ворот старый граф взял когда-то в числе прочего движимого и недвижимого имущества (включая имения Останкино, Марьину Рощу и другие) в приданное за своей супругой Варварой Алексеевной: та принадлежала к богатейшей фамилии князей Черкасских, состоявших в родстве с Романовыми, и считалась в то время самой завидной невестой Москвы. В результате этого союза Шереметевы стали обладателями одного из крупнейших состояний империи. Впрочем, земное благополучие не затмевало вельможных мыслей о милости к ближним и спасении души. Спустя четыре года после кончины Петра Борисовича благодаря усилиям наследника его намерение начало обретать материальное воплощение: был составлен план строительных работ и заложен первый камень в основание будущего Странноприимного дома.

Алексей Сергеев, составитель книги «Обозрение Странноприимного дома графа Шереметева в Москве», вышедшей в 1843 году, отметил на ее страницах, что «время закладки здания и сопровождавшее оную торжество не известны, потому что бумаги, до этих обстоятельств относящиеся, утрачены в Отечественную войну 1812 года; впрочем, с уверенностью можно полагать, что все сие происходило около 1804 года».

Более ста лет, вплоть до 1954 года, не был известен день закладки здания. Когда же начались работы по восстановлению и реконструкции архитектурного памятника, под колоннадой храма Живоначальной Троицы на двухметровой глубине был найден тесаный камень, покрытый листом красной меди. На камне можно было прочесть:

1792 году июня 28 дня соорудитель сего граф

Николай Шереметев.

За медной пластиной скрывалась ниша. Там были найдены серебряные монеты (от пятикопеечных до полтинников) времен Елизаветы и Екатерины Великой.

Николай Петрович унаследовал от отца не только огромное состояние и завет о милосердии, но и великую страсть к театру, которой отдал дань сполна, прежде чем закончить богоугодное начинание, задуманное родителем.

Сам Петр Борисович был одним из первых создателей крепостного театра в России, сын его прославил домашний театр Шереметевых на всю империю. В имении Кусково, помимо уже открытых там Зеленого и Малого театров, молодой граф возвел еще один, а затем в усадьбе Останкино соорудил самое большое театральное здание той эпохи. Покровитель искусств, меценат, Николай Петрович водил знакомство со многими художниками, скульпторами, архитекторами. Особенно близкие отношения связывали его со знаменитым зодчим Джакомо Кваренги, которому он помогал в планировании строительства московского Художественного музея, привлекал к проектированию сооружений в собственных усадьбах. Граф не жалел средств на поддержку молодых талантов. Однако средоточием его помыслов оставался театр.

«Он увлекался медициной и стремился к обществу врачей, следя за движением науки. Внешний лоск европейца не заглушал в нем русскую коренную основу. В нем был жив весь склад русского человека, с его обычаями и верованиями – с чистым исповеданием православия. Он рос в обстановке, перешедшей по наследству от восемнадцатого века. Его нянькою была крестьянка Екатерина Дедешина, доживавшая в доме свой век – уже в преклонных годах», – писал о деде внук графа Николая Петровича Шереметева, историк Сергей Дмитриевич Шереметев.

Едва приняв отцовское наследство, Николай Петрович позаботился о том, чтобы любому его крестьянину был обеспечен доступ к хозяину и возможность лично подавать ему свои прошения. «По природе вспыльчивый и горячий, он был бесконечно добр и доброжелателен», – отмечал С. Д. Шереметев.

Барин сам нередко принимал участие в музыкальных спектаклях: «брося гостей, садился меж холопов своих» с виолончелью (игра на этом инструменте «составляла главную страсть его во всю жизнь»). Человек прогрессивных взглядов, проведший молодость в европейских университетских кругах, он чуждался сословных предрассудков. Уважительно относился к крепостным актерам, хорошо содержал их и даже платил им жалованье.

Разница в общественном положении не стала препятствием и для возникновения искренней привязанности к крепостной актрисе Прасковье Ковалевой-Жемчуговой. Романтическая история любви влиятельного вельможи и простой крестьянки даже вошла в фольклор. Почти все русские песенники начиная с 1819 года включали в свой репертуар «Песню кусковской крестьянки Параши Кузнецовой-Горбуновой», в которой рассказывалось о встрече едущего с поля барина с девушкой-крестьянкой.

Высший свет смотрел на подобный мезальянс иначе – с глубочайшим осуждением. По этой причине обвенчаться влюбленным, пусть даже тайно, удалось лишь спустя многие годы после начала романа.

Крепостная крестьянка Параша Ковалева, будущая актриса Жемчугова и графиня Шереметева, родилась в 1768 году в деревне Березники Ярославской губернии в семье кузнеца Ивана Степановича Ковалева (прозванного соседями и значившегося в подушном окладе как Горбун). Княгиня Марфа Михайловна Долгорукая, приживалка в графском доме, обратив внимание на необыкновенные певческие данные и на приятную внешность девочки, взяла ее в семилетнем возрасте на воспитание в Кусково. Маленькую Парашу ждали многочисленные ежедневные занятия: изучение иностранных языков – французского и итальянского, актерского искусства. Будущие актрисы кусковского театра учились игре на музыкальных инструментах, пению и танцам у лучших артистов.

Прасковья Ивановна Ковалева-Жемчугова, графиня Шереметева

У девочки оказался действительно прекрасный и сильный голос. Позднее граф Шереметев вспоминал: «Как никакое собрание не может быть равно и одинаково, то из числа тех девиц одна одаренная природными способностями блеснула более всех надеждою».

В одиннадцать лет Параша (в программе она уже именовалась Прасковьей Ивановной) дебютировала в комической опере Гретри «Опыт дружбы» в роли молодой служанки. Позже актеры получили красивые псевдонимы по названиям драгоценных камней: Прасковья Ковалева стала Жемчуговой и первую главную роль играла уже под новой фамилией. Выступления в опере Монсиньи «Беглый солдат» и героической опере Гретри «Самнитские браки» (она представляла на сцене юную самнитянку, возглавившую войско, чтобы защитить родину от завоевателей-римлян) стали настоящим успехом артистки Жемчуговой. В числе зрителей «Самнитских браков» были Екатерина II и Станислав Понятовски. За два-три года актриса стала необычайно известна. Публика валом валила на представления с ее участием, а театр приобрел небывалую славу.

Посвященная лишь искусству московская жизнь не могла продолжаться бесконечно. В 1796 году на трон взошел Павел I, чьим товарищем юношеских лет был граф Шереметев. Царь тут же призвал старинного друга на службу в Петербург, произведя его в чин обер-гофмаршала. Теперь в числе обязанностей Николая Петровича было «пробовать все блюда, назначенные к царскому столу». Уезжая из Москвы, граф забрал с собой лучшую часть труппы, включая приму Жемчугову. Теперь ей предстояло блистать на столичных подмостках и даже обрести нового поклонника своего дарования в лице самого императора: за исключительный талант ей был пожалован перстень. Однако взлет ее театральной карьеры был недолгим. В сыром климате туберкулез, мучивший ее с детства, обострился, и вскоре ей пришлось оставить сцену.

Доверенным лицом Шереметева в первопрестольной остался Алексей Федорович Малиновский. На него были возложены обязанности управляющего домовой канцелярией графа и поручено наблюдение за строительством будущего Странноприимного дома. Алексей Федорович был сыном протоирея Федора Малиновского, духовника Николая Петровича. Отец Федор также принимал участие в работах: вел переговоры с архитекторами, наблюдал за ходом строительства. А кроме того, утешал и ободрял прослышавших о сооружении бесплатной больницы и приходивших искать помощи страждущих.

Когда Малиновский приступил к обязанностям смотрителя, работы шли уже два года и была закончена левая часть корпуса (собственно богадельня) с церковью Живоначальной Троицы. Исходный проект здания и смета на строительство принадлежали бывшему крепостному архитектору Елизвою Семеновичу Назарову. Весьма способный ученик зодчего Василия Ивановича Баженова, он прошел обучение в его «архитекторской команде» при Экспедиции кремлевских строений. В 1798 году митрополит Московский Платон дал разрешение на постройку новой церкви – поскольку Ксенинский храм (так по-прежнему называли церковь на Черкасских Огородах) к тому времени пришел в ветхость. В том же году император Павел одобрил начинание Шереметева и дал разрешение продолжить строительство.

Этот год ознаменовался еще одним событием: видя ухудшающееся здоровье подруги, Николай Петрович решил наконец узаконить отношения с возлюбленной. В 1798 году граф Шереметев дал вольную Прасковье, а потом и ее семье, а спустя три года (уже после свержения Павла и воцарения на престоле Александра I) тайно обвенчался с актрисой. В записке, найденной в бумагах лучшей подруги Жемчуговой – Татьяны Васильевны Шлыковой (балерины графского театра, на сцене именовалась Гранатовой), было отмечено, что случилось это «в Москве, в среду 6 ноября 1801 г., в день святого Павла архиепископа Константиноградского в 7 часов по полудни на Поварской улице, в церкви Симеона Столпника» (храм можно увидеть и в наши дни в центре Москвы). При тайной церемонии присутствовали князь Андрей Николаевич Щербатов, Алексей Федорович Малиновский, Татьяна Васильевна Шлыкова и Николай Никитич Бем, служащий домовой конторы Шереметева.

Венчался Шереметев уже с дворянкой Ковалевской: крепостной стряпчий Никита Скворчев тщательно поработал с архивом графа. Вскоре «обнаружились» нужные документы. Прасковья Ковалева теперь принадлежала к польскому дворянскому роду Ковалевских. В1667 году в русский плен (по этим документам) попал Якуб Ковалевский. Потомки его позднее очутились в доме сподвижника Петра – генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева. Дополнительным свидетельством благородного происхождения Прасковьи стал медальон на золотой цепочке, подаренный ей графом. В нем хранился портрет ее названного отца.

Несмотря на личные заботы и дела, которые накладывала на него императорская служба, Шереметев не забывал о строительстве, ведущемся в Москве. По поручению графа Алексей Федорович Малиновский составил «Мнение о различных обстоятельствах, касающихся до созидаемого богоугодного заведения» (впоследствии этот документ был положен в основу шереметевской записки 1803 года – «Учреждение и стат Странноприимного в Москве дома… графа Шереметева»). В том исследовании Малиновский решительно выступал за «принцип абсолютной бесплатности», высказав твердое убеждение в том, что «всякое доброе дело теряет свою цену, как скоро за исполнение его берется хотя малая плата», а «безвозмездность – главное свойство добродетели». Предварительно Алексей Федорович посетил Голицынскую больницу для бедных, расположенную на другом конце Москвы, за Калужской заставой (также построенной в память о рано ушедшей из жизни молодой женщине – Екатерине Голицыной, дочери молдавского господаря Дмитрия Кантемира). Устройство больницы поверенному Шереметева не понравилось. 5 мая 1802 года он написал графу: «Для жительства лекарей и других смотрителей занято пространства немного менее половины главного корпуса, как будто не они для больных, а больные для них» (это наблюдение главного смотрителя будет учтено в «Учреждении и стате…» в разделах об обязанностях доктора, лекарей и подлекарей). Он полагал более целесообразным организовать «странноприимницу» – богадельню на 100 человек. «…100 человек довольствуемы будут жилищем, пищею, платьем и всякими потребностями жизненными», – впоследствии напишет императору Шереметев (совместно с богадельней будет открыта и больница на 50 человек, еще одним важным направлением деятельности Дома станут различные «общественные вспоможения»). В одном из корпусов выделялась большая зала «для питания в ней обедами неимущих ежедневно до 50 человек»; другая зала отводилась для больницы.

Святитель Димитрий Ростовский, митрополит Ростовский и Ярославский, создатель «Четий-Миней» был почитаем в роду Шереметевых, а в особенности Николаем Петровичем, чьи годы жизни по странной случайности совпали с датами рождения и смерти святого с разницей в 100 лет (1651–1709 и 1751–1809). Кроме того, графскую фамилию сближал со священником тот факт, что до пострижения в монахи Даниил (будущий Димитрий) учился в Киево-Могилянской академии вместе с Борисом Петровичем Шереметевым.

В 1752 году в Яковлевском монастыре произошло обретение мощей святителя. Начались чудесные исцеления, о которых митрополит Арсений сообщил Синоду уже через три недели. Святейший Синод дал разрешение на постройку каменной церкви во имя святителя Димитрия при монастыре только в 1794 году. Строительство осуществлялось на средства Н. П. Шереметева зодчими Назаровым (он же первый архитектор Странноприимного дома), Мироновым и Душкиным – крепостными графа). Ежедневно в этом храме совершалась ранняя литургия для поминовения рода Шереметевых, а сам Димитровский собор до сих пор называют Шереметевским.

23 февраля 1803 года не стало графини Прасковьи Ивановны. Она скончалась от туберкулеза, оставив новорожденного сына и безутешного супруга. Перед смертью графиня попросила, чтобы ей принесли образ святителя Димитрия Ростовского Чудотворца, и благословила им своих близких. На следующий день после смерти жены Шереметев без промедления поставил императора Александра в известность о своем браке и рождении сына. Царь признал маленького Дмитрия законным наследником. Церемония прощания прошла в узком кругу преданных друзей: в последний путь графиню провожали граф Николай Петрович, старый мудрый архитектор Джакомо Кваренги, друзья-актеры, да несколько почитателей таланта. Прасковью Шереметеву похоронили в Петербурге, в Александро-Невской лавре, в церкви Святого Лазаря. На могильной плите была высечена надпись:

Храм добродетели душа ее была,

Мир, благочестие и вера в ней жила,

В ней чистая любовь, в ней дружба обитала.

Современники вспоминали Прасковью Ивановну как необычайно способную актрису, очень доброго и отзывчивого человека. «В минуты обаяния, которое невольно охватывает вас при взгляде, приобретают весь смысл и все значение – и эта казавшаяся неправильность в овале лица; и эти глаза, равно сильные и нежные во взоре своей глубиною и влажностью; и эта томность, близкая к слабости… Но в то же время смуглый колорит, готовый засвидетельствовать твердость воли и силу натуры» (Безсонов П. Прасковья Ивановна графиня Шереметева. М, 1872).

После смерти графини к строительству будущего Странноприимного дома привлекли архитектора Кваренги, чтобы тот превратил уже наполовину выстроенное здание в памятник замечательной русской женщине и прекрасной искренней любви, соединившей графа Шереметева и крепостную актрису. После смерти любимой жены Николай Петрович решил: Дом станет великолепным дворцом для нуждающихся в помощи, и существенно изменил проект здания.

Джакомо Антонио Доменико Кваренги

В «Переписке графа Николая Петровича Шереметева и его завещательном письме своему сыну» (изданной в 1896 году) можно было прочесть: граф нашел в будущей жене «украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие, постоянство, верность… привязанность ко святой вере и усерднейшее богопочитание. Сии качества пленили меня больше, нежели красота ее; ибо они сильнее всех внешних прелестей и чрезвычайно редки. Они заставили меня попрать светское предубеждение в рассуждении знатности рода и избрать ее моею супругою».

Император Всероссийский Александр I (Благословенный)

В 1803 году граф с помощью верного помощника Малиновского подготовил письменное обращение к государю, в котором просил оказать поддержку новому учреждению: освободить Странноприимный дом «от всяких обывательских повинностей», обеспечить охрану дома военным караулом, обязать Дворянское собрание Москвы всячески помогать учреждению и его деятельности, а всех, кто станет в нем работать, считать «в действительной Вашего Императорского Величества службе» и награждать их чинами, когда прослужат установленное законами время. Император Александр выполнил все просьбы действительного тайного советника и обер-камергера графа Шереметева и подписал «Учреждение и стат Странноприимного в Москве Дома…».

Кроме того, он обязал опубликовать данный документ на русском и немецком языках. Царский именной указ предписывал «издать его во всеобщее известие, чтобы сведомо было всем столь благотворительное заведение и благоразумный образ его устройства». «Образ устройства» заведения и вправду был весьма четким и продуманным – Малиновский и Шереметев определили всю его будущую деятельность на многие годы вперед. Были точно рассчитаны расходы, необходимые на содержание каждого работника и жителя Дома, выделены ежегодные суммы (22 тысячи рублей в год) на общественные вспоможения и непредвиденные расходы.

Также строго определялись обязанности всех обитателей Странноприимного дома. Главный смотритель, «ответствовавший за все», должен был не только следить за внутренним распорядком Дома, но и придирчиво отбирать будущих его жителей. Чтобы любой из них «не по одной токмо бедности, – как говорилось в указе, – но и по безпорочному своему поведению достоин был оказываемого милосердия, чтоб сие заведение отнюдь не послужило приютом праздности и чтоб наглый тунеядец не похищал от руки благодетельной то, что назначено отцу семейства». Тем, кого уже определили в Дом, также вменялось выполнять все предписанные правила поведения и «жизнь вести смиренную, миролюбивую и непраздную, удаляясь от всякого порока». В подчинении у главного смотрителя было три помощника: по экономической, исполнительной части и по общественным вспоможениям (при этом каждый год помощники должны были меняться своими должностными обязанностями). Видов пособий было пять: на замужество не имеющих приданого девиц (тех, кто получит помощь, определяли ежегодно в день памяти Прасковьи Ивановны – 23 февраля), помощь оскудевшим семьям, обедневшим ремесленникам, вклады в святые обители и церкви и так называемый предохранительный капитал для непредвиденных случайностей (пожара, «необычайной дороговизны» и т. д.). Доктор, в подчинении которого находились лекари и подлекари, обязан был лечить не только обитателей приюта, но и «страждущих вне Дома бедных», ежедневно посещать всех больных и разделять пациентов «по сортам болезней их», чтобы выздоравливающие не имели возможности заразиться.

Чтобы «Странноприимный в Москве дом» еще много лет мог оказывать помощь нуждающимся, Шереметев решил продать три своих дома (один в Петербурге, на Миллионной улице, два в Москве, на Воздвиженке и на Никольской), а «все вырученные из того деньги обратить в капитал, который бы вечно и неотъемлемо принадлежал заведению». Деятельность Странноприимного дома должны были поддержать и доходы с имения в Тверской губернии – села Молодой Туд с деревнями (отныне потомкам Шереметева запрещалось продавать его). Так, за 100 лет до Альфреда Нобеля русский дворянин распорядился своим состоянием схожим с известным ученым образом, только назначил выдачу денежного вознаграждения не за выдающиеся способности, а за выдающуюся бедность.

21 апреля 1803 года, утвердив доклад графа о будущем Странноприимном доме, Александр отправил Шереметеву рескрипт:

«Желая ознаменовать отменное наше уважение к добродетельному Вашему подвигу в учреждении иждивением Вашим для призрения бедных и больных и доставить Вам залог той признательности, каковая в памятниках человечества и благотворительности всегда к учреждению сему сохранится, мы признали справедливым возложить на Вас орден Святого Владимира Большого креста Первой степени, установленный в награду изящных гражданских деяний. Препровождая к Вам при сем знаки сего ордена, удостоверены мы, что отличие сие тем более будет для Вас драгоценно, что оно будет сопровождаемо благословениями всех благомыслящих и отечественные добродетели чтущих».

Орденом Святой Анны Второй степени (с алмазом) был награжден Алексей Федорович Малиновский. Правительствующий Сенат получил императорское распоряжение о награждении графа Николая Петровича Шереметева именной золотой медалью и оповещении других русских городов о его разумных и по-настоящему необходимых действиях.

Изготовление медали было возложено на главного медальера Лебереха. На одну сторону поместили портрет Н. П. Шереметева. С другой стороны медали была изображена аллегория добродетели – женщина с пальмовой ветвью в руке. Алексей Сергеев в «Статистико-историческом обозрении Странноприимного в Москве дома графа Шереметева» описывал рисунок так: