Стань моей тенью

Я отвернулась и прикрыла глаза, но это не помогло: мое живое воображение вступило в сговор с Марго, и я осталась одна против двух сильных противников. Ее рассказ мало-помалу приобретал очертания, краски, обрастал звуками и становился живой картинкой прошлого, такой живой, что я даже немного испугалась.

…Желтые листья еще не облетели с дубов в роще, и солнце светило жарко и долго не скрывалось за горизонтом. В замок съехалось столько народу, что вассалам победнее пришлось ночевать в пристройках, а их оруженосцам – на конюшне. В воздухе носились обескураживающие новости: Старый Лорд хотел передать власть сыну, и потребовать для него вассальной присяги от всех присутствующих.

Люди не могли решить, хорошая эта новость или дурная – так мало знали они Молодого Лорда. Юность он провел в путешествиях, постигал неведомое знание, учился воинским и другим искусствам, и никто не сказал бы, каким он станет правителем.

У отца Уорвика весь день был бы занят обязанностями исповедника, если бы вассалы не знали о его полной преданности сеньору. Люди просто собирались небольшими группками, что-то взволнованно обсуждали, но ничего не могли решить. Никто не может угадать своего будущего, не могли и они, и это пугало их.

Но невзирая на их тревоги, праздник все же состоялся. Немало было выпито вина, немало сказано речей, но Старый Лорд хранил молчание о главном, будто и не замыслил отдать власть сыну, и не собирался ничего менять.

И сына-то его еще никто не видел воочию. Говорили, что он вот-вот прибудет из дальних краев со своими людьми, что он повидал мир, и точно знает, как обустроить жизнь вассалов, но… его никто не видел. Понемногу он становился фигурой больше сказочной, чем реальной, и никто не мог бы уже сказать наверняка, существует ли он на самом деле.

Как бы там ни было, но этот длинный день кончился. Солнце опустилось за край дальнего луга, на небо выползла почти полная луна, и звезды светили ярко, предвещая раннюю и суровую зиму. Мирные мысли потихоньку овладевали умами: о том, как заготовить побольше зерна, как сладить со стаями волков, тревожащих стада, как отремонтировать жилища…

Многие из гостей уже спали хмельным сном, когда над башнями замка заполыхало пламя. Оно занялось не сразу: сперва откуда-то потянуло дымом, робкие рыжие лепестки заплясали по кровле, и лишь затем разгорелся настоящий пожар.

Покуда подгулявшие вассалы продрали глаза, пока они схватились за мечи – драгоценное время было утеряно. И хвататься-то надобно было скорее за ведра с водою, дабы затушить пламя… И пожар, пожравший все деревянные строения, не остался единственным злодеянием, совершенным кем-то в ту ночь.

В одной из башен нашли тела ближайшего друга Старого лорда – Локвуда, и его жены. А в спальне с мечом в руках лежал на полу сам Старый Лорд, глядя в ночь мертвыми пустыми глазами, и возле его тела корчился в страшных мучениях тот, кто должен был стать господином по желанию своего отца.

Его обнаружил старый, и, как я поняла сразу, очень мудрый слуга. Он никого не пустил на место трагедии, кроме еще двух доверенных слуг. Вместе они взяли на себя огромную ответственность. Их мысль была очевидна: сюзерен убит, а его сын – единственный, кто может заменить убитого. И сколько бы желающих не нашлось на его место, занять престол отца вправе лишь он один.

Не представляю, как им удалось обстряпать это сложнейшее дело, но им удалось. Главная трудность заключалась в том, чтобы никто из вассалов не заподозрил, что их молодой сюзерен – недееспособный калека. А он стал калекой в эту ночь: не чувствовал ни спины, ни ног, с трудом мог шевелить руками, и не был уверен, находится ли на этом свете, или на том.

Убийц не искали, потому что на поиски не было времени. Да и кто из слуг осмелился бы допрашивать благородных господ о причастности к преступлению! Призвать их к ответу мог бы разве что молодой Лорд, но он лежал недвижим под охраной самых верных слуг, и готовился к смерти. Он не хотел умирать, но понимал, что смерть подошла совсем близко. Власти же он жаждал тем сильнее, что она осталась единственным доступным ему проявлением жизни. И ради того, чтобы достичь ее, он мог бы взвалить на себя сколь угодно тяжкую ношу. Он снова переломал бы себе хребет, если бы это заставило вассалов присягнуть ему.

– Они должны. Должны признать меня, – лихорадочно шептал он в заоконную черноту, и если мысль бывает материальна, то это была как раз такая мысль.

В назначенный день он появился перед вассалами на галерее замка, и один бог знает, чего стоило ему на мгновение приподняться с кресла и махнуть рукой собравшимся. Все знали, что он тяжело ранен, и его появление убедило всех, что он не беспомощный калека. А потом… потом произошло нечто, чего никто не смог объяснить. Новый сюзерен оглядел толпу, и внезапно ему показалось, что он заглянул в глаза каждого из этих людей. Прошла еще минута… и воздух взорвался криками: «Да здравствует Властитель!», «Слава правителю Большой Северной земли!».

В общем, все получилось. Страстное желание власти воплотило эту власть в жизнь. И как-то само собой вышло, что никто не видел нового государя вблизи, кроме узкого круга приближенных. И с годами этот круг не становился шире.

– …и он стал править. Как говорят, мудро и справедливо. Что скажешь? – азартно спросила Марго, завершив, должно быть, свой рассказ.

Мне-то казалось, что я просто смотрела сюжет средневековой кинохроники, и стряхнуть наваждение оказалось совсем непросто. Одно ехидство было моим спасением от невыносимо драматического сюжета.

– Скажу, что теперь мы знаем все о том, как Властителю достался престол отца. Но про гибель Локвудов мы по-прежнему не знаем ничего. Ты не заметила?

Ее растерянность длилась ровно мгновение.

– Да. Но мы все равно сдвинулись с мертвой точки. И узнаем истину – рано или поздно.

– Скорее поздно, – чуть слышно фыркнула я.

Но она опять меня не услышала.

– Скоро Властитель будет здесь. Смотри, не зевай, Анна. Мы сумеем узнать многое, если не будем понапрасну щелкать клювом.

Можно было даже ничего не отвечать. События разворачивались без моего участия, и мне оставалось лишь аккуратно вписываться в повороты судьбы.

5. Душа, достойная костра

Я не рассчитывала попасть на это истинно мужское торжество. Кажется, женщинам и вовсе не было здесь места… но для нас с Марго сделали исключение. На маленькой галерее поверху главного зала нашлись две удобные скамьи, и мы умостились на одной из них, предупрежденные, будто дети на взрослом празднике, о необходимости соблюдать тишину.

Марго недовольно фырчала что-то о мужском шовинизме, внизу разгорался монотонный шум общей беседы, и я понемногу расслабилась.

Вместо того чтобы хорошенько разглядеть свиту Властителя и его самого, я внезапно для себя самой принялась пялиться по сторонам. До сих пор я не находила в парадном зале ничего примечательного, и не обращала на него особого внимания. Высокий сводчатый потолок, деревянные балки перекрытий, галереи, на одной из которых помещались мы с Марго… Все как в рыцарских романах, полный средневековый стандарт. Я бы и дальше принимала обстановку как должное, но именно сегодня обратила внимание, что зал живет своей жизнью. С самостоятельной жизнью предметов я сталкивалась не впервые: все они вполне могли обойтись без присутствия человека. Вещи не столько сопутствовали людям, сколько молчаливо терпели их рядом с собой.

Не выпей я разом полный кубок довольно крепкого вина, вряд ли различила бы что-нибудь за нестройным гулом большого застолья. Но я выпила, и – не прошло получаса – пришла в философское расположение духа. После чего не замечала уже ни взглядов Робби, как-то странно ощупывающих мое лицо, ни важных (конечно же, очень важных!) разговоров, что велись внизу за столом. Даже самая главная персона не привлекала больше моего внимания, так увлеклась я своими потайными наблюдениями. Властитель должен был пробыть в Скай-Холле, по крайней мере, неделю, и у меня оставалось еще время понаблюдать за ним. Что до вещей, то я впервые смогла расслышать их тихие голоса.

Темная кладка стен принялась неспешно повествовать мне о страстях, что бушевали внутри них вот уже несколько столетий кряду. Прикрыв глаза, я внимала рассказу…

Мне казалось, будто я внезапно обрела второе зрение, позволяющее видеть то, чего не замечал никто вокруг. Картины, встававшие перед этим особым зрением, сменялись так быстро, что я не успевала даже удивиться их изобилию, яркости, или тому, что я вообще могла их наблюдать.

Чьи-то тени в этих стенах: женщины, качающие колыбели… девушки с рукодельем …влюбленные парочки в темных коридорах… воины, поднимающие кубки за прошлые и грядущие победы… убийцы, сжимающие в руках оружие, чтобы сотворить свое злодеяние… Все они знали то, чего не знала об этой жизни я. И вряд ли могли поделиться своим знанием.

– Анна! Анна! Да ты спишь, как будто?.. Или грезишь наяву? – я с трудом очнулась и обнаружила, что Марго трясет меня за плечо, и выражение лица имеет крайне озабоченное.

– Что такое? – осведомилась я, стараясь побыстрее вернуться в реальность.

– И ты еще спрашиваешь! – возмутилась собеседница с громким фырканьем, – Сэр Роберт хотел представить тебя Властителю, звал спуститься, а ты только смотрела на всех нас пустыми глазами, тихонько напевала что-то, да покачивалась из стороны в сторону, словно баюкаешь дитя. Анна, с тобой все в порядке?

Я пожала плечами.

– В общем, да. Я просто задумалась. Ты никогда не пыталась представить…

Вот так всегда. Только меня потянуло на публичную философию, как передо мной возник не то, чтобы разгневанный, но изрядно недоумевающий Робби.

– Ты не слышала, как я звал тебя, госпожа? – полюбопытствовал он, – Тебя хочет видеть государь.

– Что, прямо сейчас? – я почему-то вдруг занервничала.

– Сейчас, – он уже готов был рассердиться, – И поторопись. Властитель не должен ждать ни минуты.

– Ладно, – согласилась я, – Проводи меня.

Марго смотрела мне вслед с восхищением. Еще бы, мне же удалось нацепить на лицо такую маску, будто я каждый день почем зря общаюсь с королями. Все свои тревоги я решила оставить при себе.

* * *

Честно говоря, я все-таки волновалась перед приватной встречей со столь великой личностью. Уж насколько там легенды соответствовали действительности, я не знала, но не бывает же дыма вовсе без огня! Однако первое впечатление едва меня не разочаровало. Навстречу моей скромной персоне с кресла тяжело приподнялась высокая худощавая фигура, неестественно прямая и от этого кажущаяся какой-то беззащитной.

«Прямо Андрей Боголюбский, привет из Владимиро-Суздальской Руси. Травма позвоночника, а для несведущих в медицине врагов – обостренная гордость и полное отсутствие вежества», – подумала я, автоматически отвешивая ему глубокий поклон.

Его лицо – случайно или намеренно – пряталось в полумраке. Я почему-то подумала, что он предоставляет каждому видеть его таким, каким тот желал. Воображение, а не зрение рисовало облик правителя – по-своему мудрый, но уж очень нестандартный ход.

– Мне сказали, что ты отличаешься от других женщин, чужестранка, – голос у него был под стать правителю, звучный и приятного низкого тембра, – Теперь я и сам вижу, что это так.

Мне захотелось срочно осмотреть платье и как можно скорее выяснить, чем это я отличаюсь от здешнего женского населения. Наблюдая за моими мучениями, правитель неожиданно рассмеялся, по-мальчишески и совершенно не торжественно.