История одного сражения

– Забудь об этом, – с досадой отмахнулся от него Суди. Маду чуть не подавился лепешкой:

– Да ты что?.. Погоди, погоди, как так-то? Ты же сам был там, ты… Упустили, что ли?

– Не упустили, – нехотя объяснил Суди, – не упустили, а отвели, как положено, к командиру. Их уже допросили, все остальное – не нашего ума дело! Так что насчет его руки? Мне нужно знать, – обратился он вновь к Панебу; тот склонил голову, выдохнул и перевел взгляд на густо покрытое мазью запястье своего подопечного:

– Ничего опасного: простой ушиб, пройдет через три-четыре дня. Пусть твой друг постарается пока не нагружать сильно эту руку – ну, это уж как получится… Мазь я ему с собой дать не могу; если только сюда сам приходить станет.

– Я прослежу, – заверил его Суди. – Спасибо тебе за твои труды, добрый человек, – он потянулся было к своему поясу, но молодой лекарь резко отшатнулся, побледнев, точно от удара по лицу.

– Не нужно ничего. Мы получаем плату от его величества, да будет он жив, невредим и здоров, – сказал он решительно. Маду, отойдя от первого замешательства, со стуком поднялся с места:

– Да погодите вы! Суди, дружище, что с шасу дальше было-то?

– Что было, что было… Тебе не все ли равно? – раздраженно дернул тот плечом, отмахиваясь от него. – Командиру – награда, нам – спасибо, да и то от старика Мебехти. Не лазутчики это оказались; нечем нам гордиться…

– Как не лазутчики? А что же они у реки крутились-то? – возмутился Маду. Возня с больной рукой на время отвлекла его от воспоминаний о погоне – тем более что он был убежден, что все обойдется наилучшим образом под присмотром людей куда умнее него; но теперь одна мысль, отброшенная сперва, вновь овладела его разумом.

– Суди, послушай, – начал он необыкновенно серьезно, глядя на друга с настойчивой просьбой в глазах. – Когда я только-только заметил тех двоих, то вверху, на дороге – мне показалось, я видел еще кое-что: облако пыли, как будто там были еще люди. Те шасу…

– Те шасу покинули войско Муваталли, они посланники своего народа, – сухо отрезал Суди таким тоном, будто не был вполн уверен в собственных словах, но стремился ни за что не показать этого младшему товарищу. Шету, внимательно наблюдавший за ними все это время, поднял брови:

– Это они так сказали?

– Именно! Их допрашивал мудрейший человек, всяко больше него смыслящий, – с досадой указал тот на вспыхнувшего Маду, – высокий господин, верховный советник правителя чати Пазер! К нему их и отвел командир Песемхет.

Маду с решительным лицом отер больную руку от мази и двинулся к выходу; Суди едва успел перехватить его на полпути:

– Погоди, ты куда? Да стой же…

– Мне надо видеть командира. Ты не можешь – так я ему сам скажу, что видел, – заявил тот совершенно серьезно, явно не понимая неразумности своей затеи. Панебу молчал, так и не двинувшись с места, а Шету вопросительно глядел на Суди – и последний, вздохнув, принялся втолковывать пылавшему праведным рвением подопечному:

– И чего ты этим добьешься? Знаешь, чего мне стоило объяснить командиру, куда ты запропастился – думаешь, он забыл, как ты его разгневал сегодня, а? Первым делом у меня спросил: где, мол, тот шутник? Хвала всем богам Девятки-Песеджет, что остальные наши ребята поосмотрительнее тебя оказались, никто не сболтнул лишнего! Раз командир Песемхет сказал, что сам привел этих шасу в лагерь – стало быть, никому не даст себя уличить и ничего в своих словах менять не станет, да и тебе не даст! Думаешь, тех оставят без внимания? Их еще допросят, и не раз; если они хоть что-то утаили, это непременно откроется; а ты? Раскроешь рот – снова пойдешь под палку, а то и не один. Мой отец всегда говорил: коли в отряде провинился один, то наказание нести всем…

– Довольно много он говорил, твой отец. Чего стоят эти слова, если не знать их тяжести на себе, – промолвил вдруг одними губами Панебу. Суди с гневом обернулся к нему.

– Не тебе судить, лекарь! Мой отец был суров, но справедлив и честен – прежде всего, с самим собой: он знал цену этим словам, – резко возразил он. Панебу молча взглянул на него: тень скрадывала лицо молодого лекаря, и все же Маду отчего-то остро не понравилось это молчание. Он всегда доверял мудрости друга, но теперь Суди, по его мнению, все же погорячился – не стоило ему говорить столь резко.

– Дружище, – промолвил он примирительно, – пожалуй, ты прав: тех кочевников еще допросят много, много раз, а может, мне и померещилось все! Завтра еще подумаем; я постраюсь припомнить все, что видел, и ты мне скажешь – идти или нет. Но этого человека ты зря обидел: он помог мне и не хотел сказать ничего дурного…

За спиной его раздался шорох отодвигаемого полога; тот самый старичок, что предлагал осмотреть Маду, вопросительно глядел на них, медленно моргая подслеповатыми глазами.

– Панебу, мальчик, что это у тебя тут за столпотворение? – беспокойно спросил он; должно быть, громкая речь Суди напугала его – во всяком случае, на юношу он смотрел почти с испугом. – Вам пора идти, молодцы: нам надо работать…

Суди вздохнул.

– Прости, добрый человек, – сказал он уже обычным своим, немного усталым, но спокойным голосом, протягивая руку молодому лекарю. – Отец мой ушел в царство владыки Усира-Хентиаменти; сейчас он, верно, охраняет границы полей Иалу! Хотя эта участь и почетна, но всего год миновал с тех пор – потому я и не сдержал себя.

– Я не сержусь, – сухо заверил его Панебу; на протянутую руку он, впрочем, даже не взглянул. Однако Суди не то не обиделся, не то вовсе не заметил этого, занятый своими мыслями; указав на Маду, он спросил только:

– Ему можно идти уже? Лучше нам до общего отхода вернуться к отряду…

– Да, да, конечно, – нетерпеливо махнул тот рукой, снова склонившись над столом со своими составами. Маду вздрогнул – на мгновение ему остро стало неловко – и пообещал нарочито жизнерадостно:

– Так ты помни, братишка: завтра еще обязательно загляну к тебе! Доброй ночи, – он наверняка хотел прибавить еще что-то, но потерявший терпение Суди едва ли не силой вывел его прочь из шатра: дважды за вечер выговаривать при посторонних своему незадачливому подопечному не желал даже он. Старый лекарь подождал, пока тот выйдет, и прищурился на лежавших перед ним в два ряда больных:

– Ну, мальчик, ступай же за настоем! Готово все?

– Готово, господин! Сейчас принесу, – не сразу, будто глубоко задумавшись, откликнулся Панебу. Следом за двумя юношами как-то сразу исчез и третий, тот самый посланник: сперва молодой лекарь мельком заметил это, но, подумав о ждавшем процеживания настое для отравившихся рыбой, выбросил случайную мысль из головы.

А тот, кто называл себя Шету, меж тем брел по беспокойно шумевшему, как и всегда в это время, лагерю: воины спешили разобраться с неоконченными делами, ибо после отбоя бодрствовать полагалось лишь часовым – прочим же под страхом двух десятков палочных ударов воспрещалось отходить от общих шатров. Но молодой посланник, казалось, не торопился вовсе; и, что было куда удивительнее – направлялся он не в расположение какого-либо из отрядов новобранцев, чего можно было ожидать, а все дальше и дальше, прямиком к окруженному палатками старших командиров шатру военачальника Техути, руководившего негласно по повелению его величества всей армией Амон.

Стражи, охранявшие покой для размышлений своего господина, тоже повели себя необычайно: лишь кратко и словно бы скорее в силу выучки скрестив копья на пути Шету, беспрепятственно пропустили его – даже без доклада, положенного в подобном случае! Воистину, странно все это было для любого, кто пожелал бы проследить за молодым воином до шатра; но каково было бы изумление его, если бы он увидел то, что продолжилось внутри!

Военачальник Техути отнюдь не был молод – разменявший шестой десяток и изрядно огрузневший от придворной жизни, он предпочитал и донесения просматривать, и посетителей принимать, сидя в низком удобном кресле или вовсе полулежа, если перед ним был достаточно низкородный или испытанный на верность человек. Однако, едва завидев молодого Шету, он тотчас вскочил со своего места и даже шагнул ему навстречу, приняв самый серьезный и внимательный вид. Широкое, одутловатое лицо его, цветом кожи напоминавшее красную медь и обезображенное длинным шрамом через всю правую щеку – памятью о первом походе против кочевников-северян в качестве еще только командира отряда – мгновенно свелось в почти непредставимую для этого сильного, большого человека гримасу озабоченной и бодрой готовности внимать чужим речам.

– Повелитель! – с поклоном приветствовал он того, кто прежде именовал себя Шету; и юноша, едва взглянув, небрежно махнул рукой:

– Да будет тебе, будет! Не с твоей спиной наклоняться, – прибавил он с плохо скрытым нетерпением, вольготно расположившись во втором кресле. – Садись же!

Военачальник повиновался; прежнее выражение понемногу начало уступать на его лице место искреннему беспокойству.

– Небезопасно теперь повелителю ходить по лагерю так, да простишь ты меня за прямоту, – неодобрительно покачав головой, сказал он. – Дух наших людей, бесспорно, крепок и стоек перед предстоящим штурмом, но всякое может случиться: они на взводе, ждут лишь приказа…

– Вот об этом-то и речь! – перебил его раздосадованный долгим предисловием собеседник. – И нечего морочить мне голову: разве когда отец мой точно так же ходил переодетым среди простых людей, ты ему перечил?

Господин Техути помрачнел:

– Его величество, да пребудет он по правую руку от престола Хентиаменти, действительно поступал так – но лишь в мирное время и в пределах города, и он всегда брал с собой стражу…

– А мне нужно наверняка знать, какие настроения бродят среди моих воинов накануне осады, от которой может зависеть успех всего похода! – живо возразил Усермаатра, сев в кресле прямо и сцепив худые, длиннопалые руки перед лицом. – Кто же мне еще поведает всю правду, как есть? Даже ты не всегда бываешь честен со мной до конца…

Старый военачальник прижал правую ладонь к груди, слегка наклонившись; голос его задрожал от лишь из почтения к царственному собеседнику сдерживаемого волнения:

– Я – лишь слуга, радеющий о благе вверенного мне войска и осуществлении планов моего царя, да будешь ты жив, невредим и здоров вечно! Если мне не удалось доказать всеми моими делами и перед твоим покойным отцом, и перед тобой, повелитель, что я заслуживаю доверия – то я готов принять любое наказание; но я никогда даже мысли не допускал ввести тебя в заблуждение, случайно или намеренно!

– Хорошо, – легко согласился молодой правитель; казалось, он и ожидал примерно такого ответа. – Тогда что же случилось сегодня, что ты в столь поздний час не почтил меня своим докладом? Был занят, допрашивая вражеских лазутчиков?

Ядовитый тон его, наполнявший в общем-то безобидный вопрос малоприятным значением, нисколько не успокоил господина Техути. Однако на широком лице того не отразилось ни замешательства, ни мимолетной опаски – обычных спутников едва не изобличенного предателя; очевидно, этот человек воистину не имел привычки лгать своему правителю.

– Повелителю обо все уже известно, как я понимаю, – спокойно признал он. Усермаатра усмехнулся:

– Разумеется, известно! Один из воинов, которых я повстречал сегодня, опередил твой доклад: кажется, он участвовал в их поимке… Он убежден, что эти двое – подосланные к нам лазутчики и что они были на месте не одни.

Господин Техути нахмурился:

– Откровенно говоря, я и сам схожего мнения. Конечно, не мне сомневаться в мудрости верховного чати Пазера, ближайшего из советников моего повелителя – но уж больно складно эти шасу говорят…

– Что именно они говорят?